Горячая земля за Перекопом

Летучая фраза из «Горя от ума»: «Времен Очаковских и покоренья Крыма». Сегодня эта фраза стала неожиданно резонировать с новой исторической ситуацией. Речь идет о многочисленных русско-турецких войнах, борьбе за Крым и присоединении его к России в 1783 году. История с Крымом не закончилась этим ни тогда, в XVIII веке, ни затем в XIX. Перевернувшись на 360 градусов, возникла она теперь уже на наших глазах.  Мы продолжаем разговор об истории отношений России и Крыма с известным петербургским писателем и историком Яковом Аркадьевичем ГОРДИНЫМ *.

Николай Крыщук. Прежде чем начать разговор о Крымской войне 1853–1856 годов, давайте поговорим о присоединении Крыма Екатериной II. Скажите, были ли у этой акции какие-то гуманитарные мотивы? Или они должны были только закамуфлировать, как это часто бывает, тот простой факт, что России необходим был выход к морю?

Яков Гордин. Во-первых, это длинная история отношений. В свое время мощное Крымское ханство доставляло много неприятностей Московскому государству. Крым был под протекторатом турецкого султана, но был достаточно самостоятелен. Хан мог выставить до ста тысяч всадников. Причем это были не столько крымские татары, которые занимались хозяйством, сколько кочевавшие в прикрымье народы. Их возглавляли татарские мурзы. Так что и набеги, и захват пленников – все это было.
Это было явление естественное. Когда говорят о набегах кочевников, горцев, забывают, что в свое время набегами успешно занимались славяне. Олег, который «пригвоздил свой щит булатный на цареградских воротах», – это был, собственно говоря, обыкновенный набег с целью получения добычи, выкупа. Святослав, который прославился своей храбростью, был атаманом набегов. При всей жестокости это было в порядке вещей.
Но к екатерининскому времени Крым большой опасности уже не представлял. Поэтому в основе своей это был прагматический ход – нужен был настоящий выход к морю. Нужна была замечательная Севастопольская бухта, чтобы строить черноморский флот. А флот был необходим, потому что Турция на протяжении веков была стратегическим противником не только России, но и всей Европы. При этом шла речь и о гуманитарной стороне дела – о крымских христианах, которых в Крыму было много. Это были греки и армяне.
Тут, однако, довольно любопытная вещь. Последний крымский хан Шагин Гирей находился фактически под российским протекторатом. И еще за несколько лет до аннексии Крыма было принято решение депортировать из Крыма христиан, которые, надо сказать, уезжать оттуда не хотели. Тем не менее Екатерина приняла решение переселить христиан, страждущих под мусульманским игом, в российские пределы. Это была странная история: императрица всероссийская, снисходя на просьбы христиан, в Крыму живущих, об избавлении их от предгрозимых бедствий и сущего истребления, соизволяет переселить их в свои границы. Такова была точка зрения российского правительства.
Но как крымские татары, так и сами христиане всячески протестовали против этого переселения. Христиане были неким экономическим костяком Крыма. Татары занимались скотоводством и сельским хозяйством, но для того чтобы продать эти товары, нужны были армянские и греческие купцы, а также мастера по разным ремеслам.

Н.К. То есть реальной угрозы для христиан не было?

Я.Г. Судя по всему, так. Крымские татары обратились к Шагин Гирею: мы не слыхали, чтобы правосудные государи изменили когда-нибудь свое слово, мы также не знаем, чтобы кто-нибудь из ваших предков в угодность другим мог уступить своих подданных кому-нибудь другому. По сим соображениям мы опасаемся, чтобы вы, причинив народу столько убытков и лишений, выпустив христиан, не навлекли на себя проклятия татарского народа. Даже Суворов, который был послан туда и под верховным руководством Потемкина занимался присоединением Крыма и депортацией христиан, писал Потемкину: видя христиан отправляемых, отзываются татары, что теряют душу из тела. То есть они там, очевидно, жили достаточно мирно.

Н.К. Все же зачем тогда нужна была депортация?

Я.Г. Это была такая акция, как я понимаю. Христиане, мол, страждут, мы их оттуда вывезем и спасем, а потом уже с татарами разберемся. Сохранились даже обращения самих христиан, которые просили оставить их в покое. Есть также свидетельства греческих источников, как расставались татары с депортированными христианами. Когда их увозили (шесть тысяч телег было послано), за ними последовали масса татар, горько оплакивавших разлуку. Конечно, не с целью остановить переселение, но по возможности облегчить движение и проводить до пределов Крыма.Грекам и армянам, которые жили там веками, обещаны были, конечно, всякие блага. Но наступала зима. По имеющимся данным, до четверти переселенцев погибли. Вот один из парадоксальных случаев заботы о единоверцах. Дело, конечно, не в том, что их хотели уморить. Но просто, что смогли, сделали, не смогли – не сделали. Деньги были отпущены.

Н.К. Хотели, как лучше, иначе говоря.

Я.Г. Да. Хотели, как удобнее. Осталось татарское ханство. Шагин Гирея по воле императрицы, не без оснований, надо сказать, потому что он был человеком свирепым, убрали. Его обвинили в жестоком отношении к населению, и… Крым стал частью России.

Н.К. С тех пор прошло ровно семьдесят лет (1783 – 1853) и началась Крымская война. (Кстати, с новым присоединением Крыма мы промахнулись мимо очередной юбилейной даты всего на несколько месяцев). Каковы мотивы войны на этот раз?

Я.Г. Крымские татары в данном случае были ни при чем, Крым стал просто местом столкновения, географическим пространством. Крымская война была попыткой окончательно решить восточный вопрос, который стоял в России с петровских времен. Первые попытки отбросить турок, присоединить к России дунайские княжества (Валахию, Молдавию) были предприняты Петром I. Войны шли практически непрерывно. Последняя перед Крымской ситуацией серьезная война – это Русско-турецкая война 1828–1829 годов. В чем было дело?
В свое время у Екатерины и у Потемкина были грандиозные планы разрушения Турции, изгнания турок из Европы, захвата Константинополя и создания новой Греческой империи со столицей в Константинополе. Поэтому Екатерина своего внука назвала Константином. Мыслилось (и это обсуждалось с австрийцами) воцарение Великого князя Константина на константинопольском престоле. При том что это должно было быть отдельное государство. Из этого ничего не вышло. Но идея эта жила и продолжала жить при Николае I. Александр I после наполеоновских войн был гораздо аккуратнее в своих геополитических планах. У Николая была другая идеология. После тяжелой, но победоносной войны 1828–1829 годов Николай считал, что Турция просто не имеет права на существование. Он называл ее больным человеком Европы. И вот в январе 1853 года у него состоялся примечательный разговор с английским посланником.
Вообще он вел тонкую, как ему казалось, игру. В это время он поссорился с Францией, с Наполеоном III. Николай был оскорблен тем, что Наполеон взял себе императорский титул, потому что после поражения Наполеона, по договорам 1815 года было решено, что династия Бонапартов никогда не будет во Франции царствовать. Когда Наполеон произвел переворот и стал диктатором, Николая это вполне устроило. Но когда тот объявил себя императором, он счел это оскорблением. Он вынужден был, конечно, поздравить его с восшествием на престол, но обратился не как полагалось между царствующими особами – «мой брат», а «мой друг». Это было оскорблением.
Вообще надо заметить, что личные отношения между главами государств, особенно для Николая, играли очень большую роль. Иногда они перевешивали государственные интересы. В этом смысле он очень рассчитывал на дружбу с Англией, где бывал и был в дружеских отношениях с королевой Викторией и ее супругом. В 1848–1849 годах спас Австрию во время венгерского восстания, когда венгры разбили австрийские войска. Николай отправил Паскевича со стотысячной армией, который в тяжелой борьбе разбил венгров и спас Австрийскую империю. После чего государь считал, что австрийский император ему всем обязан и будет на его стороне.
Но главным своим союзником он считал Англию. И вот девятого января на балу Николай в неформальной обстановке беседовал с сэром Гамильтоном Сеймуром и сказал ему следующее: когда между собой согласны Англия и Россия, я совершенно равнодушно отношусь к Западной Европе. То, что думают другие, мало имеет значения. А еще через несколько дней он пригласил посланника к себе и уже прямо заговорил о Турции. Турция находится в таком дряхлом состоянии, что этот больной человек может внезапно умереть и остаться на руках у держав. Нужно не доводить дело до катастрофы, чтобы не оказаться в один прекрасный момент перед руинами огромной Османской империи. Поэтому надо заранее выработать план, как быть, если рухнет Турция.
Я хочу поговорить с вами, как с другом и джентльменом, сказал царь. Идея, собственно говоря, была достаточно проста. Турция разваливается, и европейские державы делят между собой ее наследство. Николай уже не посягал на Константинополь, не думал о возникновении Византийской империи, но был против того, чтобы Турция распалась на маленькие государства, полагая, что они станут рассадниками революции. Надо все поделить. Дунайские княжества переходят к России, Сербия и Болгария – под протекторат России, Египет, пожалуйста, отдаем Англии. Также вам подходит остров Крит, и я не вижу, почему бы он не мог войти в состав английских владений. Надо сказать, что эти частные разговоры очень взволновали европейские государства. Потому что английское правительство сообщило это другим правительствам. Все поняли, что Николай не просто хочет дождаться падения Турции, но и подтолкнуть ее. Все были настороже, что стало спусковым механизмом настоящего обострения конфликта, который и вылился в войну. Это был так называемый вопрос о святых местах.
Многие века святые места Иерусалим, Вифлеем, все, что было связано с жизнью и деятельностью Христа, зарождением и развитием христианства, состояли под покровительством латинян. Франция была главным действующим лицом, договаривалась с Турцией, и турецкий султан не возражал. Конечно, это вызывало неудовольствие православных, в том числе греков и армян. Шла глухая борьба. В конце концов в 1808 году при поддержке России греки завладели святыми местами. В общем, святые места были под рукой православных.
Но в 40-х–начале 50-х годов Николай решил, что главную роль должна играть Россия. При этом еще в тридцатые годы была такая ситуация, когда египетский паша поднял мятеж против султана, египетская армия разбила турецкую, и Константинополь был спасен, собственно, русскими войсками. Николай, естественно, считал, что султан должен отвечать ему полной лояльностью. Но требования его на этот раз показались чересчур оскорбительными для мусульманской элиты Турции. И под давлением религиозных кругов султан отказался пойти навстречу требованиям Николая.

Н.К. Насколько я помню, ситуация осложнялась еще и тем, что Франция дала какие-то преференции католикам перед православными.

Я.Г. Да-да, это было, а также еще множество подводных течений. И Николай решил поставить точку. Он считал, что должен оказывать покровительство не только святым местам, но и вообще всем христианам на территории Османской империи. То есть фактически он выговаривал себе право вмешиваться во внутренние дела Турции. Что, естественно, не понравилось Турции, а главное, не понравилось всем европейским державам. В Стамбул был послан князь Александр Сергеевич Меншиков в качестве полномочного представителя императора. Вел он себя очень резко. Когда султан отказался удовлетворить требования Николая, Меншиков сказал, что раз Турция не хочет договариваться по-хорошему, то Россия будет действовать по-плохому.
В княжества были введены русские вой­ска. А тут была вот еще какая ситуация. После войны 1828–1829 годов княжества Валахия и Молдавия были оккупированы русскими войсками. Победоносная Россия взяла их себе, но не присоединила к империи. В конце концов в результате сложной международной игры все осталось на своих местах. Княжества снова ушли под протекторат Турции, но при определенном влиянии России. Так или иначе ввод российских войск в княжества рассердил не только Турцию, но и Австрию, у которой проходила с княжествами общая граница. К своему изумлению, Николай оказался в абсолютной изоляции. Своей наступательной, агрессивной политикой он напугал всю Европу.
Один из исследователей внешней политики Николая писал, что с самого воцарения все свое внимание император обратил на восточный вопрос. Он чувствовал себя сильным и не хотел своим наследникам оставить ничего из того, что был намерен осуществить сам. Сверх того, он считал себя вправе действовать самостоятельно, не считаясь с мнением других великих держав. Турция объявляет войну России. Опять-таки, к изумлению Николая, создается европейский союз. Англия и Франция выступают на стороне Турции. При этом надо представить себе, в каком состоянии была в это время Россия. Еще в 40-е годы Николай, вернувшись из Англии, писал Паскевичу, что нашел в России столько тяжелого, грустного дела, что едва мог справиться с тем, что на него навалили. Четыре губернии (Тульская, Калужская, Рязанская и Тамбовская) точно в крайней нужде. Озимый хлеб и четвертой части не возвратит семян. Требования помощи непомерные. Две губернии требуют 28 миллионов. А где их взять? Всего страшнее, что если озимые поля не будут засеяны, то в следующем году случится реальный голод.
Вообще в 40-е годы, при том что император делал вид величественный и грозный, он был в довольно печальном состоянии. Смирнова-Россет записала его слова 45-го года: вот уже двадцать лет, как я сижу на этом прекрасном местечке. Часто выдаются такие дни, что, смотря на небо, я говорю: зачем я не там? Я так устал. А в 48-м году, уже незадолго до Крымской войны, послав дорогостоящие, понятно, войска для спасения Австрии от венгров, он писал тому же Паскевичу: неурожай угрожает многим губерниям, пожары поглощают город за городом, нет почти села в России, где бы холера не свирепствовала. Не знаю, право, как вывернуться из сметы. Теперь уже недосчитывается более десяти миллионов. Ужасно!

Н.К. Получается какое-то безумие. Он понимал, что происходит со страной, и при этом бросился в крымскую авантюру.

Я.Г. Именно так. К середине 40-х годов внешний и внутренний долг России составил 299 миллионов 865 тысяч 232 рубля серебром. Это фантастическая сумма. Историк Иван Блиох писал по этому поводу: «Несоразмерное соотношение между доходами и расходами, с одной стороны, а с другой – постоянное возрастание недобора в доходах повлекли за собой и значительное увеличение дефицитов по государственным росписям, достигшее в последующем трехлетии (47–48–49-м годах) до громадных размеров. Высшая, господствовавшая у нас политика того периода, как известно, была гордость. Благосостоянием народа, финансовыми успехами внутри нельзя было похвалиться, зато ссылались на внешнее могущество России».

Н.К. Советские историки, да и нынешние, характеризуют это так: несоразмерность авантюры и реального состояния страны, надежда на союзников, которая не оправдалась, слабая оснащенность армии привели к поражению, которое породило революционную ситуацию. Это похоже на правду?

Я.Г. Ну, насчет революционной ситуации, я думаю, это советский домысел. Хотя ситуация была и правда социально напряженная. Известна фраза Александра II: лучше освободить сверху, чем они освободятся снизу.

Н.К. Да, Николай ведь умер до завершения войны, оставив весь этот груз проблем Александру.

Я.Г. Николай умер в 55-м году. Я не верю в версию его самоубийства путем принятия яда. Но то, что он хотел умереть, не лечился, выезжал уже больной, в легком плаще, на смотр, это так. Конечно, он был в тяжелой депрессии. Что касается оснащения армии – естественно. Что писал Лев Николаевич Толстой, который провел под Севастополем длительное время? В сражении под Инкерманом неприятель выставил шесть тысяч штуцеров (это скорострельные нарезные ружья), только шесть тысяч против тридцати тысяч русских. И мы отступили, потеряв шесть тысяч храбрых. Русские сражались ружьями наполеоновских войн и, конечно, не могли противостоять великолепно оснащенным английским и французским войскам.
А российский флот, как известно, был затоплен в Севастопольской бухте, чтобы перекрыть подход кораблям противника. Тот же Лев Николаевич писал 23 ноября 1854 года: «…я больше, чем прежде, убедился, что Россия или должна пасть, или совершенно преобразиться. Все идет навыворот… Казаки хотят грабить, но не драться, гусары и уланы полагают военное достоинство в пьянстве и разврате, пехота в воровстве и наживании денег. Грустное положение и войска и государства.
Я часа два провел, болтая с ранеными французами и англичанами. Каждый солдат горд своим положением и ценит себя; ибо чувствует себя действительной пружиной в войске. Хорошее оружие, искусство действовать им, молодость, общие понятия о политике и искусствах дают ему сознание своего достоинства. У нас бессмысленные ученья о носках и хватках, бесполезное оружие, забитость, старость, необразование, дурное содержание и пища убивают в нем последнюю искру гордости и даже дают ему слишком высокое понятие о враге».
Ну и, собственно, что произошло. То, что и должно было произойти. Понятно, что для союзников это была очень тяжелая война. Тысячи километров только до турецкого порта. То есть снабжать армию было непросто. Полевая армия в Крыму составляла сто тысяч. У противника было значительно меньше. Но около ста пятидесяти тысяч мы должны были держать около австрийской границы. Австрия предъявила ультиматум, потребовав очистить княжества, и Николай вынужден был на это пойти. Но австрийская армия на границе осталась и в любой момент могла начать военные действия.
Незадолго до войны произошел очень характерный разговор Николая с командующим драгунским корпусом генералом Тимашевым, который пытался объяснить императору, что необходимо перевооружение. На что Николай ответил: у меня такое количество войск, что я в любом пункте буду сильнее противника. Однако при столь скверном вооружении превосходство в количестве не давало перевеса, и полевые сражения проигрывались одно за другим.
Думали, что союзники будут высаживаться в районе Одессы. Те высадились в Крыму. Попытались сбросить их в море. Ничего не получилось. Началась осада Севастополя. Город благодаря инженерному гению Тотлебена удивительным образом был подготовлен к осаде, хотя не был крепостью. Защитные сооружения были выставлены за считанные недели.
К финалу не только русские, но и союзники были уже при последнем издыхании. И, очевидно, только превосходство в артиллерии сыграло решающую роль. Защитники Севастополя дрались при этом абсолютно героически. Это была война на истощение. Союзникам надо было плыть морем, а нам – снабжать армию за тысячи километров по бездорожью и без настоящего транспорта.
Александр, долго не решавшийся идти на переговоры, собрал ближний круг, и только один штатский высказался за продолжение войны. Генералы его резко оборвали.Переговоры состоялись. Был заключен мир, чрезвычайно невыгодный и унизительный для России.

Н.К. Тем не менее что-то нам удалось сохранить. Тот же Крым и Севастополь.

Я.Г. Место сохранили, а флот потеряли. Крым никто из союзников и не собирался брать. Были болезни, эпидемии, они мечтали поскорее закончить войну, поставить Россию на место и убраться восвояси. Александр потом говорил, что, подписав мир, он совершил подлость. Надо было еще повоевать. Кстати, если бы бои еще продолжались, то инициаторами переговоров могли выступить союзники, потому что их положение было тоже очень тяжелым. Ну а результат… Все успехи русского оружия на Черном море фактически были потеряны. Территория была оставлена, но права, в частности право иметь там военный флот, мы потеряли. А главное – репутация. Эпоха, когда Россия могла ни на кого не обращать внимания, кончилась.

---

* Начало в «ПС» №№ 6, 7.