ИМЯ И СЛОВО

Благая ветвь на дереве друзей

О, дерево друзей!
Сколь часто темным кровом
Развесистых ветвей
Ты добрых осеняло…

В.А. Жуковский. Из стихотворения, посвященного Ивану Ивановичу Дмитриеву, 18 апреля 1813 года

Когда-то ясную, звучную и солнечную поэзию Дмитриева русские люди знали с детства. В 1812 году стоило напомнить беженцу-москвичу лишь одну строчку из Дмитриева, чтобы у него перед глазами возник милый город, навсегда, казалось, канувший в огне войны.
Дмитриев, хотя и родился в Симбирской губернии, и впервые увидел Москву в тринадцать лет, – всем сердцем принадлежал Первопрестольной, чувствовал этот город так, как никто другой. Не случайно в XIX веке все путеводители по Москве издавались с эпиграфом из Дмитриева: «Что матушки Москвы и краше и милее?»
Дмитриев был одним из тех «допожарных» москвичей, которые создали ту неповторимую атмосферу добродушия, простоты обхождения и высокой культуры, которой славилась «старушка-Москва». Иван Иванович мог быть при высокой должности (в 1812 году он был министром юстиции), а мог и находиться в отставке – его пост не имел значения в глазах соотечественников. К Дмитриеву все – от Александра I до бедного московского обывателя – относились с почтением, ценя его глубокую порядочность.
Он не раз читал свои стихи в кругу царской семьи, которая высоко ценила его человеческие качества и выдающиеся способности декламатора. Не случайно в мае 1814 года именно Ивану Ивановичу Дмитриеву была оказана честь прочитать народу высочайший манифест о торжественном вступлении Государя с победоносной армией и союзными войсками в Париж и об отречении Наполеона от престола Франции. (Удивительно, что и двести лет назад день Победы, как и в 1945-м, пришелся на май.)
Торжественное чтение манифеста происходило в Казанском соборе Петербурга после литургии. Высокий и статный Дмитриев взошел на первую ступень специального помоста, возведенного у амвона. С правой стороны стояла императорская фамилия (кроме самого Александра I, который был еще в Европе), слева – послы иностранных государств. Не только храм, но и вся площадь перед собором была заполнена народом.
«Божиею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всенародно: буря брани, врагом общего спокойствия, врагом непримиримым России поднятая, недавно свирепствовавшая в сердце отечества Нашего, ныне в страну неприятеля пренесшаяся, на ней отяготилась…»
С последним словом манифеста начался благодарственный молебен, все пали на колени, а потом на улице раздался салют, и над площадью грянуло «ура».
Несколько месяцев спустя в соборе были выставлены для осмотра 107 трофейных знамен и штандартов разгромленных французских, польских, итальянских полков, а также 28 ключей от европейских городов и крепостей.
А Иван Иванович Дмитриев тем временем оставил службу и вышел в отставку. Заняв деньги у товарища, он отправил в Москву домашний скарб и сам поспешил туда же. Его прежний дом сгорел, и еще в начале 1813 года Дмитриев купил погорелое место рядом с запущенным садом, недалеко от Тверского бульвара и Патриаршего пруда, в приходе святого Спиридона, и нанял рабочих для постройки дома. К осени 1814 года дом был почти готов. У него не было сомнений, кого он первым пригласит в новый дом – конечно же Николая Михайловича Карамзина.
Они были знакомы с детства, а дружны с ранней юности. Познакомились Иван Иванович и Николай Михайлович еще в детстве и при любопытных обстоятельствах: на свадьбе. Отец Карамзина, отставной капитан и сибирский помещик, женился тогда вторым браком на родной тете Дмитриева. В ту пору, в 1770 году, Дмитриеву было десять лет, а будущему историографу – всего-то пять. В памяти Ивана Ивановича осталась такая подробность, какие обычно помнят девочки, а не мальчики: Коля Карамзин был на свадьбе «в шелковом перувьеневом камзольчике с рукавами» .
Ни разу ничем не омраченная дружба Карамзина и Дмитриева длилась почти полвека и была для современников образцом человеческих отношений. Во многом благодаря двум этим очень разным людям в среде литераторов (и не только литераторов!) несколько отвлеченный поэтический культ дружбы был «заземлен» культурой дружества, включавшей в себя и обязательность в переписке, и постоянную взаимопомощь, и общие культурные и житейские «проекты». Сегодня об Иване Ивановиче Дмитриеве учебники литературы в лучшем случае лишь упоминают, а в эпоху 1812 года Дмитриев и Карамзин делили свою известность по-братски. Их переписка – одна из самых светлых эпистолярных книг в русской литературе. Увы, она была издана лишь однажды, еще в XIX столетии.
Вот письмо Карамзина Дмитриеву, написанное в самые горькие дни 1812 года. «Любезнейший друг! К сердечному моему утешению получил я вдруг два письма от тебя. Скажу вместе с тобою: как ни жаль Москвы, как ни жаль наших мирных жилищ и книг, обращенных в пепел, но слава Богу, что Отечество уцелело и что Наполеон бежит зайцем, пришедши тигром. Ты удивляешься неосторожности Москвитян; но отцы и деды наши умерли, а мы дожили почти до старости без помышления о том, чтобы неприятель мог добраться до Святыни Кремлевской: не хотелось думать, не хотелось верить, не хотелось трусить в собственных глазах; клялись седыми волосами и проч. Не брани меня… Судьба моей собственной библиотеки служит тебе доказательством, что я не имел средств спасти твою: всё сгорело; а твои книги еще может быть и целы, в каменной палатке, крытой железом… С нетерпением жду, чем заключится эта удивительная кампания…
Прости, милый старый друг. Будь здоров и благополучен. Все Карамзины обнимают тебя».

…Итак, в Москве Дмитриев занялся разбором книг, привезенных из Петербурга, и устройством сада. Первым он посадил дуб – «дерево друзей», потом яблони, разбил цветник. Саженцы дарили друзья. В ту пору, когда москвичи спешили восстановить свои сады, скверы и палисадники, саженец какого-нибудь деревца или горшок с цветком были лучшим подарком.
Иван Иванович писал в воспоминаниях: «Подарок деревом или цветком прочнее прочего служит нам памятником дружбы или приязни. Луг мой пред домом украшается диким каштаном: он подарен мне был земляком моим Н.А.Дурасовым, мы еще в детских летах обучались в Симбирске в одном училище. Он уже давно скончался; но я и поныне, проходя мимо каштана, всякий раз с чувством признательности вспоминаю его и наше детство. К подкреплению сказанного пришел мне на память еще один случай: в ясный полдень вносят в мой кабинет горшок с прекрасным, ароматным цветком; на вопрос мой: “Где его взяли?” – “Это самый тот, – отвечают мне, – который в прошлом лете прислала к вам А. А. Г. на другой день, как она гуляла в саду вашем”. Ее уже не было в мире, а цветок ее и поныне, с каждою весною, возобновляет жизнь свою и напоминает об ней…»
В 1816 году Дмитриев был назначен председателем «Комиссии для пособия разоренным в Москве от пожара и неприятеля». Три года поэт трудился в комиссии без выходных и отпусков. За это время комиссия разобрала 20 959 прошений и 15 330 просителям выплатила единовременные пособия на восстановление родного очага.
Пушкин предварил московскую главу «Евгения Онегина» строками из Дмитриева: «Москва, России дочь любима, // Где равную тебе сыскать?» В 1837 году, после гибели Пушкина, Иван Иванович напишет Жуковскому: «Думал ли я пережить его?..»
Но совсем ненадолго пережил Иван Иванович Александра Сергеевича – всего на восемь месяцев…
Недавно, проходя по Старому Арбату мимо букинистического развала, я остановился у одной книги. На черном корешке была оттиснута фамилия: «Дмитриев». Кто же это? Оказалось – Иван Иванович Дмитриев, два переплетенных тома его сочинений 1893 года издания.
На пожелтевшем форзаце старой книги я увидел надпись чернилами, округлым ученическим почерком: «Дорогой Ляле на добрую память от Гали в день ее рождения 4 июля 1942 г.»
Мне сразу вдруг представилась Москва той поры. Черные тарелки не выключались с утра и до ночи, и Галя, подписывая подруге книгу накануне вечером, могла слышать голос Левитана: «От Советского информбюро... После восьмимесячной героической обороны наши войска оставили Севастополь…»
Отцы у девочек были на фронте, матери – на заводах или в госпиталях. Днем в коммуналке оставались только дети да старики. И должно быть, это Галина бабушка посоветовала внучке взять в подарок красиво переплетенный том Дмитриева. Тут и басни, и мадригалы, и элегии, очаровательные Хлои, Темиры, Лизы и Лоры. И уверение: «…войны погаснет пламень…» И все это значит, что скоро вернется папа, и все соберутся за одним столом, а под открытым окном будет цвести сирень…
 Когда вы придете в музей А.С.Пушкина на Арбате (дом Хитрово, отстроенный заново после пожара 1812 года – в нем Пушкин снимал квартиру в 1831 году) и подниметесь по деревянной лестнице в гостиную, то там вас обязательно встретит Иван Иванович Дмитриев. Его большой портрет – на стене справа: еще нестарый, но совсем седой человек, с благородной осанкой, с красной лентой через плечо. Он будет с отеческим вниманием смотреть на вас, благосклонно ожидая ваших учтивых приветствий и возвышенных мыслей.