«Давай я тебе драконов покажу!»

Подчас педагог не получает моральной поддержки от?коллег и руководства из-за так называемой тактики принижения заслуг. Это, конечно, подрезает крылья, но не лишает воспитателя того ощущения счастья, которое дают ему маленькие педагогические удачи…

ев

Панцирь дракончика

…Однажды к нам в группу перевели мальчика из другого сада. Пришел с огромным рюкзаком за спиной, никому ни слова, мне – еле-еле «здрасьте». И сразу в самый дальний угол забился. Наши ребята стали к нему подходить, приглашать в игру, а он на любое слово спиной поворачивается. Ну, дети от него и отстали. И я. До поры.
Как только все дети чем-нибудь займутся, он сразу снимает со спины рюкзак, достает оттуда свои мелки, пластилин, какие-то стеки для глины, альбомы – и творит у себя в уголке. Подойдут к нему – сразу прячет.
Как-то раз спрашиваю его:
– Данила, что ты все время с рюкзаком? Неудобно ведь каждый день таскать. У нас в группе есть и пластилин, и мелки, можешь ими пользоваться. Или оставляй свои вещи вот тут, в шкафу.
– Мне в том саду говорили, нельзя, говорили, мои вещи они выбросят.
– У нас можно, – говорю, – никто ничего не выбросит.
Данила усмехается. Не верит.
– Хочешь – проверь. Оставь вот тут в шкафу какую-нибудь свою вещь, через неделю придешь – она так и останется на своем месте.
Данила вынул из рюкзака пластилинового дракона – потрясающе тонкая работа?– и положил на бумажку:
– Мне его не жалко, пусть ломают.
Дракон день за днем стоял, ничуть не сломанный, Данила был явно удивлен. Мало-помалу он стал оставлять в шкафу другие свои сокровища, но не перестал носить рюкзак – огромный и совершенно пустой.
– Зачем ты его носишь?
– Чтобы меня никто не трогал.
– А может быть, и хорошо, если тебя потрогают?
– Нет, не надо. – Данила весь как пружинка сжался, сейчас разговор наш оборвется. И тут одна девочка, она у нас была особенная, простая и ласковая, вдруг подошла к нам да как обнимет его! У Данилы в глазах мелькнул ужас, он прямо весь оцепенел, стряхнул с себя ее руки и вдруг говорит:
– Давай я тебе драконов покажу.
Лепил он и правда фантастически, с мельчайшими продуманными деталями, у каждого зверя было свое настроение, свой характер. Ребята фигурками заинтересовались. Меня осенило:
– Данила, давай устроим выставку твоих работ? Ребята помогут!
Собрали мы всех динозавров на одном столе, для каждого подписи придумали, даже пару «экскурсий» провели. Дети удивлялись: как же у него так здорово получается? Данила начал мять пластилин и показывать, дети тоже взялись лепить…
А на следующий день с утра все ждут Данилу. Позавтракали второпях – и за пластилин. Я вышла в раздевалку – рюкзак Данилин стоит в углу.

Глаза в глаза

Сева! Сева был у нас с самых яслей. Целый год ходил за руку с нянечкой. На прогулке, в группе, в туалет – один никуда. Во время тихого часа он закрывался с головой одеялом.
Однажды подхожу к нему, одеяло слегка приподнимаю, а он чуть не плачет:
– Я не сплю! Я не сплю! – И слезы на глазах выступают.
– Ну и что же, что не спишь?
Сева затихает:
– Вы бить не будете?
В общем, семья этому ребенку попалась непростая, его наказывали. Сева все время боялся. Маленького роста, худенький, он был ужасно застенчивым – говорил тихо и робко, и надо было потрудиться, чтобы услышать.
Странно, но основные бои шли у меня не с родителями – с ними я бы ничего не смогла сделать, – а с нашим музыкальным работником. Эта опытная дама всегда заботилась о том, чтобы утренники проходили хорошо, четко, бойко, красиво, чтобы администрация рукоплескала и родители умилялись. Поэтому она игнорировала Севу: он будет мямлить и снизит впечатление.
Первый год Сева отсиделся в массовке, а если говорил, то в хоре, где его голос терялся. На второй год ему дали две строчки. Покраснев до ушей, он все-таки худо-бедно их прочел. Родители Севы на утренники не ходили, и перед следующим праздником я предложила, чтобы он, когда читает, смотрел на меня, и Сева согласился, с тех пор во время его выступлений я пристраивалась в первом ряду зрительного зала. И вот дошло до выпускного представления. Мы готовили сценки о разных профессиях, Сева выбрал «про шофера». Но стихи ему не давались, он говорил их таким тихим, бесцветным, отсутствующим голосом, словно мечтал стать шлангом для поливки клумбы.
– Что же ты так жалобно читаешь?
Сева разревелся: папа ему сказал, что он хлюпик и никогда никем не станет.
Оказалось, отец случайно услышал, как он дома повторяет стихи, и отвесил «комплимент».
– Ну, Сева, представь, будто ты уже шофер! Ты товары развозишь, без тебя ни один магазин работать не начнет…
Стало получше; мы решили, что репетировать будем только в саду. В день выпускного на праздник пришла мама, но я все равно, как мы привыкли, села перед ним. Он расправил плечики, откинул голову назад, сжал кулаки, как будто крутит баранку, и громко выкрикнул:
– Я хочу шофером быть! Грузы разные возить! – и дальше по тексту точно так же, отрывисто, гордо, очень весомо.
Он все время смотрел прямо на меня, глаза в глаза. Когда началась общая песня, я поняла, что мой воротник промок от слез.