КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ

Путешествие туда, где живет Бармалей

Такие проекты в литературе задумываются часто, но редко осуществляются. Десятилетия уходят на их создание, потом еще более десяти лет на то, чтобы уладить дела с авторскими правами, найти и уговорить издательство. Так было и на этот раз. «Четыре века русской поэзии детям» в трех томах. Автор – профессор Российского государственного педагогического университета им. А.И.Герцена, доктор филологических наук Евгения Оскаровна Путилова.

Ленивый и не слишком образованный читатель любит всякого рода сборники и антологии, вплоть до стихов о природе или афоризмов о любви. Худо ли? Все в одном флаконе. Нет нужды заморачиваться поиском. Теперь интернет для них – настоящее спасение.
Конечно, рано или поздно интернет прикарманит и это издание. И боюсь, что только в качестве антологии. Хотя значение его намного выше любой антологии. Это и не антология, а филологически оснащенное собрание сочинений.
Ему предшествовала рудокопная работа изыскателя. Скажу только, что первые два тома сначала были рукописными. Первый, потому что все стихи были в журналах, журналы – в фондах, выносить оттуда ничего не разрешалось, а ксерокс еще был не в ходу. Путилова переписывала ночью, по свежей памяти, перепечатывала на машинке и раскладывала по авторам. Из второго часть стихов не перепечатывалась никогда. А та, что перепечатывалась, много раз потом переделывалась, все же тексты было задумано давать по первой публикации.
Комментарии иногда похожи на детективные мероприятия по поиску человека. Например, в Петербурге в одно время проживали два Карла Александровича Петерсона. Надо было установить, кто из них является автором знаменитого стихотворения «Сиротка», которое было подписано к тому же псевдонимом Крлптрсн: «Вечер был; сверкали звезды; / На дворе мороз трещал; / Шел по улице малютка, / Посинел и весь дрожал». В этих повторенных три раза на двух строках точках с запятой чувствуется рука действительного статского советника. Стихотворение непритязательное, однако первая строка до сих пор на слуху почти каждого из нас. Потому что трогательное и зацепило живущую в душе интонацию, которую человек привык прятать. И вообще неизвестно, кто отвечает за приключения стихотворения после смерти автора. Вдруг оно возникло в пьесе Михаила Булгакова «Зойкина квартира», потом в книге Л.Пантелеева «Наша Маша». Этот «трогательный стишок» червяк предлагает прочесть Алисе в Стране чудес из сказки Л.Кэрролла, рассказанной Борисом Заходером. Вспоминает его и несчастный Ипполит из рязановской «Иронии судьбы», путаясь в продолжении: «приютили», «обобрали», «обогрели». Да ведь и Цветаева в 36-м году взяла для эпиграфа к своему циклу строки из стихотворения «Сиротка». И таких наблюдений в комментариях множество...
С биографиями и творчеством многих авторов мы знакомимся впервые или во всяком случае впервые они появляются в таком объеме. Есть в комментариях и публикации раритетные. Такова автобиография Генриха Сапгира, которую Евгения Путилова получила за день до смерти поэта.
Добавлю при этом, что каждому тому предшествует статья объемом с небольшую книжку. Три статьи – полноценная книга об истории литературы для детей за четыре века. Чтение увлекательнейшее, которое приводит в плодотворное движение мысли и ассоциации. Об этом я еще скажу.

* * *

 Панораму, которая открывается перед читателем, можно сравнить с бескрайней степью или с черно-белой грядой Кавказских гор. Прошу простить мне это природное сравнение. Оправдывает меня только то, что я наблюдал это сам, а не взял клише из литературы.
Представьте себе панораму только первого тома. Начинается он с фольклора. «Баюшки-баю, / Не ложися на краю», «Скок-поскок, / Молодой дроздок», «Ладушки, ладушки! Где были? – У бабушки» и так далее. Да все это еще с рассказом, на какой случай написаны все эти пестушки, потешки, заклички… Какими действиями сопровождались. «Тянушки-потянушки», понятно, поглаживанием ребенка после сна. А под «Ехали гусары» подбрасывали ребенка на коленях, а затем делали вид, что роняли: «По мостику, по мостику, по мостику – Бух в ямку!» Так вот, а заканчивается том Сашей Черным: «В комнате тепло, / Печь горит алмазом, / И луна в стекло / Смотрит круглым глазом».
Перемены поразительные. Изменились быт, речь. История несколько раз перевернулась. Другая стилистика. Огромные перемены произошли, наконец, в отношениях с ребенком. Самым сердечным образом (то есть со стихами) мы прожили три века. А впереди ведь еще век двадцатый.

* * *

Поэзия для детей – дело трудное. Стихи без специального голоса, притворных интонаций и инфантильных ужимок, без физкультурных ритмических приседаний – редкость. Далеко не все опыты поэтов гениальных в этом роде поэзии можно назвать удачными. Тем удивительнее слова Цветаевой, написанные в Париже в 1931 году о советской поэзии для детей: «Впервые за существование мира страна к ребенку отнеслась всерьез».
Ее привела в восторг не только превосходная стихотворная техника, но и смелое вступление в область детского реализма, глагольность, действенность, игра: «В Англии, когда ребенок переходит улицу, все останавливается. В России ребенок все приводит в движение. «Его Величество Ребенок» – это сказала Европа, а осуществляет Россия». Вряд ли она знала, каким атакам подвергалась в эти годы поэзия для детей. Считалось, например, что коллективистскому социалистическому ребенку в стихах нужна скамейка, а не табуретка. Хорошо еще, что марксистские критики не увидели незапланированной ассоциации между «усатым тараканищем» и вождем.
Евгения Путилова подробно прослеживает, как из дидактической поэзии, проповедующей послушание и учение с розгами, рождалась поэзия, которая смотрела на мир «с высоты роста ребенка». У нее самой двойное зрение – ребенка и историка литературы. Заявление о том, что в 20-е годы особым вниманием поэтов пользовались шары и карусели, поначалу выглядит несколько наивным, детским. Но открываем книгу и видим, что не только малоизвестные, но и знаменитые взрослые писатели неизменно писали именно о шарах и каруселях: Пастернак, Мандельштам, Шварц. А вот уже взгляд историка: в 20-е годы «мир народных праздников, веселых базаров и ярмарок с балаганами и каруселями… явно уходил в прошлое (и глупый вопрос, с которым обращались газели в «Телефоне», – «Неужели в самом деле все сгорели карусели?» – на самом деле не был уж таким нелепым)».
По мере чтения я понял, что вслед за автором увлекся филологическим муравьедством. Например, стал находить явные переклички между «Мотыльком» Модзалевского и «Не троньте майского жука» Минаева, между «Мойдодыром» Чуковского и стихами Льдова («Как увидит Саша мыло, / Заревет и ну бежать!»
Я увидел, что кроме исторически и социально мотивированных явлений поэзии для детей существуют и типологически устойчивые, свойственные детскому, а может быть, и вообще человеческому сознанию. Так, заумь и абсурд появились не у обэриутов, а еще в фольклорной «небывальщине». В то же время у обэриутов (особенно у Введенского) достаточно силен момент назидательный, характерный как раз для поэзии предшествующего века. «Черный юмор», который мы считали признаком 90-х годов прошлого века, есть уже в «Степке-Растрепке», любимом детском чтении Блока и Бенуа. Путаница вообще вечный жанр, который для ребенка является еще способом узнавания и привыканием к иерархии. Утопизм ХХ века возвращает нас к детской сказке. Создание вымышленного мира не просто уход от реальности (как, допустим, в стихах Новеллы Матвеевой). Разве побег в Африку у Чуковского в «Крокодиле» и «Бармалее» не из этого же ряда? И разве не перекликается он с африканскими мотивами Гумилева? А сегодняшняя тяга подростков к фэнтези – только ли следствие социального аутизма? Лингвистическая игра Шибаева и Яснова тоже опирается на предшествующий опыт. Так же как и веселый лиризм Кушнера, Мориц, Крестинского, Махотина.
Мне, например, казалось, что сегодня должен возрасти процент абсурда, в том числе и в стихах для детей. Вымышленная логика есть, да, но она служит только формой острословия и наглядной языковой или предметной неожиданности. Как, например, в стихах Олега Григорьева: «Мой приятель Валерий Петров / Никогда не кусал комаров, / Комары же об этом не знали / И Петрова часто кусали». Или в стихотворении Михаила Яснова «Я помогаю на кухне», разруганном в свое время Михалковым: «– Ну-ка, мясо, в мясорубку! / Ну-ка, мясо, в мясорубку! / Ну-ка, мясо, в мясорубку, / Шагом… марш! – Стой! Кто идет? – Фарш!»

* * *

Мне было бы до некоторой степени приятно, если бы редакция отвергла мою статью как носящую явно рекламный характер. Но этому трехтомнику реклама бесполезна. Тираж – одна тысяча экземпляров. Какое-то количество филологов купят, конечно. Наиболее расторопные родители и учителя – тоже. Университетские библиотеки – если сообразят и успеют. Но наверняка не достанется школьным библиотекам, где, на мой взгляд, эти книги всего нужнее. На поверхности: представляю себе урок-загадку на тему, кому принадлежат всем известные строки: «Вечер был; сверкали звезды», «Вот моя деревня», «Дети, в школу собирайтесь», «В лесу родилась елочка», «Раз-два-три-четыре-пять, / Вышел зайчик погулять».