МЕТАФИЗИКА ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Самая читающая нотации страна в мире

Мы не замечаем, что постоянно кого-то чему-то учим и нас постоянно учат и воспитывают. А не замечаем, потому что привыкли к тому, что вся наша жизнь – сплошная педагогическая деятельность. И как-то даже странно, почему никого ничему не удается научить... 

Я тут замешкалась у кассы в супермаркете. Бывает так, что не знаешь, за что ухватиться: то ли упаковывать покупки, то ли отсчитывать деньги. В результате половина купленного в пакете, половина – в лотке у кассира, и кошелек, как назло, завалился куда-то на самое дно рюкзака.
– Деньги надо готовить заранее! – раздраженно отметил женский голос за моей спиной. Я извинилась. Мне было стыдно. Я себя уже ненавидела за то, что проклятый кошелек никак не хотел находиться. 
А голос тем временем не унимался:
– Для упаковки, между прочим, есть специальные столы, они так и называются «у-па-ко-вочные!» Туда можно сложить все, что вы купили. И, никому не мешая, укладывать ваши сумки.
Я извинилась еще раз.
– А вы, видимо, очень плохо воспитаны, если не умеете правильно вести себя в магазине! И ваши извинения мне не вернут потерянное мной время...
Тут уж пришлось отвлечься от копания в рюкзаке и взглянуть окрест себя. Собственно, и голос, и сама речь насторожили сразу. Уж слишком он был поставленный, этот голос, и металла в нем было намного больше, чем стоило бы ждать от усталой женщины по окончании рабочего дня. И речь была слишком уж правильной, слишком письменной – кто же будет употреблять деепричастные обороты в супермаркете в десять часов вечера…
При этом женщина как женщина, средних лет, обыкновенно одетая. Необыкновенным оказалось совсем другое: торговый зал был почти пуст. И очереди в кассы никакой. И за соседней кассой скучала кассирша. Но переходить к ней дама с голосом не собиралась. Она продолжала вещать. Теперь уже не в мою сторону – кошелек, наконец, нашелся, я сгребла в охапку свои покупки и бросилась бежать. К упаковочному столу. К тому, который подальше. Железный голос что-то объяснял размеренно и четко кассирам и продавцам-консультантам – больше в магазине не оставалось никого. И скорее всего речь шла уже о чем-то другом, чего эти мальчики и девочки в униформе торговой сети явно не знали и чему их, безусловно, стоило бы научить.

***

Это какая-то фундаментальная особенность нашей жизни – ее врожденный дидактизм. Мы настолько пропитаны и отравлены назидательностью, что это наше состояние можно назвать педагогической интоксикацией.
Нигде столько не учат, сколько у нас.
Чисто русское, такого не встретить больше нигде: не успеет человек пожаловаться на здоровье, как со всех сторон начинают сыпаться дружеские рекомендации: а вот попей это, а я принимал вот такие таблетки, а вот еще хороший бабушкин рецепт... Говорят, это от нашей привычки к самолечению и от всеобщего недоверия к медицине.
Но кому тогда не доверяет каждая вторая женщина, когда в ответ на сообщение подруги о том, что та пригласила гостей, тут же вспоминает: ой, а я знаю такой салатик! Значит, смотри: огурец, чернослив, куриная грудка...
Мы уже сами научились над этим подсмеиваться. Раньше принято было каламбурить – это все потому, что у нас страна советов. Но вот и той страны давно нет, а советы остались. Просто такие мы добрые и так хотим помочь ближнему, что направо и налево раздаем ценные рекомендации, даже если нас об этом и не просят. Такая уж у нас щедрая душа, как сообщает известный рекламный ролик.
Так, наверное, и есть. Но есть и еще кое-что в этом желании непременно посоветовать, подсказать, научить уму-разуму, – наша нетерпимость ко всему другому и ко всем другим. Это тоже в генах, как и душевная щедрость, и с той же широтой души исполняется.
Устойчивая реакция на другого – раздражение: почему это он, собственно, не такой, как я? Надо его переделать!
Можно оставить в покое все вопиющие примеры с мигрантами, геями и прочими постоянными исполнителями этой опасной роли других в нашем обществе.
Всякая добрая старушка, которая рекомендует приятельнице свои таблетки от давления, подсознательно не допускает того, что чужой организм всегда устроен совершенно по-другому, что у каждого человека масса индивидуальных особенностей, поэтому и назначить таблетки может только врач, и только после полного обследования и анализов. И даже если это все же окажутся те же самые таблетки, дозировка будет иной, не говоря уже о сопутствующих препаратах.
Дама, с упоением рассказывающая про свой любимый салатик, и в мыслях не держит, что кому-то не нравится чернослив, кому-то – салаты с мясом, а подруге, может быть, вообще некогда готовить, и она заказала для гостей пиццу из ресторана. Но разве может лучший на свете салат кому-то показаться невкусным?!
Все это мелочи, конечно, но механизмы, их порождающие, намного мощнее; и когда они начинают работать хотя бы вполсилы, мало не бывает никому. 
Вряд ли есть статистические данные о том, сколько женщин выходят замуж с убеждением «вот это и вот это мне в нем не нравится, но ничего – перевоспитаю. Впрочем, и так понятно, что таких женщин очень много, если не большинство. Как соотносились бы эти статистические данные с числом разводов и сломанных судеб – и женских, и мужских, тоже можно догадаться. Но что нам вопль Аполлона Григорьева «Спаси нас Бог от гончаровской Ольги!». Это тоже национальный женский архетип – учительница и воспитательница прежде всего в семье: муж – такой же объект педагогической деятельности, как и дети. И представить себе, что мужчина просто – другой, не представляется возможным.
Впрочем, это вечное гендерное заблуждение полов относительно друг друга: на женское желание перевоспитать мужчины отвечают убеждением, что женщина – это просто неправильный и несовершенный мужчина.
 В общем, всякий «не такой, как я» должен стать «мной». Тогда – порядок.
В конце концов, если этот пресловутый другой – растяпа и неумеха возле кассы, почему бы ей и правда не научиться правилам поведения в учреждениях торговли?!

***

И вот тут загвоздка.
Потому что нас учат-учат, а мы почему-то не учимся.
Несколько поколений пассажиров слышат одну и ту же заповедь из динамиков по нескольку раз в день. Стали ли они взаимно вежливы? Всегда ли уступают место беременным женщинам, пожилым людям и пассажирам с детьми? А ведь почти восемьдесят лет Московскому метрополитену.
Пригородные электрички регулярно делятся житейской мудростью: не распивайте спиртные напитки, не оставляйте свои вещи под присмотром малознакомых людей, не мусорите в вагонах, не выбрасывайте мусор в окна. Если прикинуть примерное количество народа, ездящего на ранних и поздних поездах, мы давно бы стали страной трезвенников. И пропажи багажа сошли бы на нет. А вагоны сияли бы чистотой, и местность возле железнодорожных путей вовсе не напоминала бы свалку.
И наконец, что нам мешает не забывать зонтики и перчатки на конечных станциях?! Ведь напоминают же. И родителям нашим напоминали. И бабушкам с дедушками.

***

По частотности употребления повелительного наклонения русский язык превосходит все основные европейские, например английский, в несколько раз. Мы постоянно обращаемся к этой форме не только когда отдаем приказы и распоряжения, но и когда просим, советуем, предлагаем.
И это не говоря уже о том, что вечные приказы, запреты, наставления, поучения сопровождают нас ежедневно, где бы мы ни были. Они носятся в воздухе в самом буквальном смысле. Нас учат не курить и не сорить, экономить в поездках, стоять с правой стороны эскалатора и проходить по левой. Повелительное наклонение превращается в назидательное.
Иногда становится даже обидно. Прямо как в школе, когда ты не виноват, а тебе влепили двойку по поведению и прочитали нотацию. И это тоже входит в правила игры: всякий поучающий воспринимает всякого поучаемого как неразумное дитя. И презумпции разумности, равно как и презумпции невиновности, не предполагается. Металлический голос, призывающий не мусорить в вагоне, обращен ко всем, не важно, собирается ли человек бросить на пол пакет из-под чипсов или, не найдя контейнер для мусора, спрячет пакет в сумку и вспомнит о нем только дома. С высот, откуда вещает голос, виновны и подозрительны все, все – неряхи и невежи, никто не уступает мест, все распивают спиртные напитки, швыряются пустыми упаковками и шелухой от семечек. Этому стаду надо напоминать об элементарных приличиях.
Но по той же причине мы хронически необучаемы.
Кто-нибудь может припомнить случай эффективности нотаций? Даже если кому-то кажется, что они его чему-то научили, уверяю – это не так. Научил, возможно, пример близкого человека или, наоборот, человека совсем случайного, а потом более-менее удачно сформулированная мысль наложилась на этот опыт, как на музыку – слова.
Но когда тебе читают мораль, хочется или сбежать, или выкинуть что-нибудь с точностью до наоборот. Даже если учат чему-нибудь благородному, правильному или как минимум полезному. Потому что инстинкт самосохранения подсказывает: именно в этот момент тебя потихонечку и ласково уничтожают как человека, как самостоятельное и самоценное «я».
Недавно рассказали историю: в одной из редакций коллега, замечательный человек, собирала подписи под важной правозащитной петицией. И двое коллег, тоже замечательные люди, не подписали. И вовсе не потому, что боялись гнева начальства или не разделяли убеждений. Просто просьба была выражена иронически-угрожающим менторским тоном: «Ну, кто здесь еще не подписал, а?!»
А люди взяли и обиделись. И имели на это полное право. Хотя вроде бы с точки зрения грамматики здесь все в порядке, нет никакой повелительной модальности, и знак вопроса в конце предложения соблюден. Но, по сути, это было назидательное наклонение. А оно-то умеет уводить людей в сторону от очевидного добра.
Это как с благотворительностью в бюджетных организациях – школах, вузах, больницах, муниципальных конторах, когда под Новый год местная власть спускает разнарядку (обычно это акция с каким-нибудь трогательным названием про помощь детям), из кабинета начальства приносят ведомость: напротив каждой фамилии смешная цифра – 100 или 50 рублей, сдай и распишись. И всегда находится кто-нибудь, кто не сдаст, и его будут стыдить. И обязательно кто-то будет ворчать. А среди тех, кто сдал и молча наблюдает за происходящим, обязательно найдутся сочувствующие и первому, и второму.
И все не от жадности или черствости. А от трудноформулируемой неловкости и той же обиды на назидательность. Знаю нескольких людей, которые по месту работы числятся в позорных списках не-участия в акциях, но при этом всерьез занятых волонтерством. «То есть я, конечно, эти деньги потом сдавал, – рассказывал один знакомый, который ушел из высшей школы в бизнес и сейчас помогает нескольким детским домам, – но все никак не могу понять, что меня тут напрягало. Не финансовая же сторона. Понятно, что даже при тех зарплатах это все равно копейки. Эта дурацкая ведомость, что ли? Или то, что по разнарядке и по команде в воспитательных целях? Как будто не верят, что без бумажки и окрика сверху ты не можешь быть человеком?
И правда, наверное, не верят. Но честно стараются воспитать и научить.