ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ

Диктант для Клио

Еще в мае, накануне экзаменов, собралась у нас в доме компания знакомых учителей. Говорили, конечно, и о грядущем лете. Я спросил, удается ли в путешествиях или на даче отключиться от школьных дел, чтобы в новый учебный год войти полезно опустошенными и с легкой тоской о работе? Молчание было недолгим, но честным. Все ответили: нет, не получается.
Этот пример я привожу не для того, чтобы еще раз показать, как сложен, круглосуточен и круглогодичен труд учителей и какие они все героические личности. Хотя так оно, конечно, и есть. Без любви заниматься учительством невозможно, а любовь, как известно, проникает даже в сны.
Однако сейчас я про другое. Наше образование едет по нашим отечественным дорогам, то есть по рытвинам и колдобинам. Подскочит на колдобине нового закона, потом провалится в подготовленную этим же законом рытвину. И ни на автобанах прекрасного зарубежья, ни в пыли проселочных связок этот опыт не забывается. Так случилось и в это лето.

* * *

Много лет назад в советской еще «Литературной газете» была напечатана моя статья «Кто напишет учебник?». Тогда вопроса об объективности изложения истории не было. Все учебники были объективными дальше некуда. Зато вставал вопрос о канцелярском стиле и научном, засушенном сленге, на котором были написаны эти учебники. Горы цифр, дат, имен. Стрелки на картах с передвижениями армий, мудрыми запасными полками, географическими препятствиями, которые преодолевались умением полководцев и патриотизмом войск. Правдоподобие абсолютное и неправда полная, что чувствовал каждый из несчастных учеников.
Главное же: в памяти не оставалось почти ничего. Разве какие-нибудь детали. Существенные, впрочем. Как, например, в Невской битве немецкому клину Александр противопоставил русский пяток – строй в виде римской цифры V, по-нашему, «свинью». Когда же немцы полностью втянулись в бой, по сигналу Александра Невского по ее флангам во всю мощь ударили полки левой и правой руки. Это – да! Это на всю жизнь. Патриотизм? Вот он. Потому что хитро.
Тогда я настаивал на том, что в написании учебника должен участвовать литератор. Обязательно. Даже учебника биологии и географии, не говорю уже – истории. Приводил примеры из научно-популярных книг, зачитанных подростками, в том числе теми, кто никогда не читал учебников. Обществу, состоящему из прошлых и действительных учеников, испортившему ум и желудок от мертвых учебных текстов, это было понятно.
Сегодня ситуация иная. Все хотят правды. Объективности. Что это такое, однако, мало кто понимает.
Тут нужно небольшое отступление. Когда мы стояли за то, чтобы учебник истории включал в себя историю повседневности, психологию, социологию, мы думали не только об эстетическом впечатлении от текста, но именно о правде. Ставка на повседневность оставляет меньше шансов для вранья. Число войск и намерение императора под вопросом, а стоимость хлеба или соли несомненны.
И вот из дискуссии нынешней я с удивлением увидел, что практически все выступают против причастности литераторов (деятелей культуры) к созданию учебников. Мол, эти образники представят нам очередной миф, а мы хотим знать правду.
Что-то в этом есть туповато честное. Прежде всего убежденность, что образ – всегда вранье, а цифры – всегда правда. Вот вам и реальный пробел в гуманитарном образовании.
Примеры – пожалуйста. Сергей Журавлев, зам. директора по науке Института российской истории РАН. Профессиональных историков он готов подпустить к учебнику, но деятелей культуры… «Они могли бы консультировать рабочую группу при написании отдельных глав о культуре. Но деятели культуры склонны мыслить образами. Боюсь, нам сложно будет найти с ними общий язык. А вот политиков стоило бы привлечь на определенном этапе создания учебника. Я имею в виду Общественную палату. У них есть связи в регионах, а региональная история в учебнике также должна быть».
Вряд ли Журавлев читал пушкинского Импровизатора, но речь его удивительным образом похожа на речь прохожего: «Поэт идет: открыты вежды, / Но он не видит никого; / А между тем за край одежды / Прохожий дергает его... «Скажи: зачем без цели бродишь? / Едва достиг ты высоты, / И вот уж долу взор низводишь / И низойти стремишься ты. На стройный мир ты смотришь смутно; / Бесплодный жар тебя томит; / Предмет ничтожный поминутно / Тебя тревожит и манит».
Что-то похожее на отчаяние испытываешь при чтении этих журавлиных откровений. Особенно когда автор утверждает, что политики помогут создать объективный учебник. Вспоминается Козьма Прутков: «Если на клетке слона прочтешь надпись: буйвол, — не верь глазам своим». Об участии учителей, заметим, ни слова.
К деятелям культуры некоторые участники дискуссии испытывают не просто неприязнь, здесь впору зажигать красный, тревожно мигающий сигнал опасности: «А зачем «деятели культуры» в рабочей группе по написанию учебника отечественной истории? Мы уже видели «деятелей культуры», бойко подписывающих письма в защиту шпаны, пляшущей в храме, и «их всего» – Ходорковского. Теперь они же будут указывать, что писать в учебниках?» (Борис Якеменко).

За участие учителей в создании учебника высказываются в основном сами учителя: «Обсуждать единый учебник истории можно до потери пульса. Но писать его все равно должны специалисты. И к написанию, и к апробации надо обязательно подключать хороших учителей. Они смогут дать оценку, удобно ли работать с такими пособиями» (учитель истории Андрей Лукутин, руководитель лаборатории методического центра Управления образования Северного округа Москвы). Но деятели культуры и у него не пришлись ко двору: «Если они будут учить нас, как надо писать учебники, мы будем учить их снимать фильмы».
Ну зачем так-то? Никто режиссеров и не собирался подряжать на это непосильное дело.
Редко-редко раздаются голоса людей, которые всерьез, то есть из любви, озабочены содержанием и формой нового учебника. Ясно, однако, что и при тайном, и при открытом голосовании они останутся в меньшинстве. Винюсь, и я не запомнил имени автора этого высказывания, которое мне ближе, чем другие: «Я бы хотела, чтобы у моего ребенка учебник был ИНТЕРЕСНЫМ, это самое главное. Только так у ребенка возникнет интерес к истории, иначе любой, самый лучший учебник будет обязаловкой и после школы в голове мало что останется. Ведь история формирует мировоззрение, она связана с историей искусства, культуры, с исторической психологией, философией. Пусть это будет учебник-хрестоматия, с интересными картинками, фактами о быте, одежде, обычаях, национальном менталитете, обрядах, нравах эпохи, фольклоре и т.д. плюс основные факты и даты. Пусть ребенок сам думает, делает выводы, а не поглощает готовые концепции многочисленных ученых, периодически порывающихся переписывать историю».

* * *

События, происходящие вокруг создания единого учебника истории, увы, просты и известны, как в наскучившей сказке. Скучно в который раз напоминать, что в римской историографии слово «история» означало рассказ о событиях прошлого. «Рассказ» и «история» в русском языке вообще почти синонимы. Рассказ же всегда история о человеке и об отношениях между людьми. В основе ее лежит не просто познавательный и нравоучительный, но и увлекательный сюжет.
Из советской истории по понятным причинам человек выпал. В этот момент она лишилась смысла, мотива, мелодии. Как если бы в оркестре остались одни агрессивно бодрящие барабаны. Любители такой музыки рождаются в каждом новом поколении. Вопрос: почему они снова в большинстве?
Полагаясь на афоризм, что «история есть коллективная память народа», многие предлагают создавать учебник по методу Википедии. Идея столь же внешне притягательная, сколь и абсурдная, да, к счастью, и вряд ли осуществимая. Все-таки учебник – это прежде всего книга, то есть продукт творчества. Механизмы демократии тут работают только по команде «тормоз».
Ясно, что идеологические копья не будут опущены и после создания единого учебника. На идеологическом поле мира не бывает. В Казани, на Кавказе и в Москве многие исторические события воспринимали и всегда будут воспринимать неодинаково. Видимость примирения возможна только на искусственной почве. Путем изъятия очевидностей. Почти по Салтыкову-Щедрину, когда президент академии имел право «некоторые науки временно прекращать, а ежели не заметит раскаянья, то отменять навсегда… в остальных науках вредное направление переменять на полезное».
А не заметим-ка мы, к примеру, утверждения Ключевского, что история России – это история колонизации, тогда и вся задачка получится легкая, с ответами, записанными еще в кратком курсе партии. То-то хорошо.
Сторонники бюрократического учебника боятся объемной и цветной картины, которая неизбежно вызовет разные толки и мнения. Дать им волю, они бы в книгах оставили одни эпилоги, в которых автор, убоясь собственной фантазии, спешит подвести итоги согласно обывательски испуганному разумению.

* * *

Недавно я с опозданием на пятнадцать лет посмотрел фильм «Плезантвилль» («Pleasantville»). Симпатичная сказка на американский манер. Брат и сестра попадают в городок из телевизионного черно-белого сериала. Здесь людям ничего не известно ни о любви и сексе, ни о страдании, ни о географии и истории. Они светлы и радостны, потому что живут в непротиворечивом, ритуальном экранном времени. У них не бывает ни дождя, ни пожара. И весь мир-то состоит из Плезантвилля, в котором дороги идут только по кругу.
И вот жизнь городка благодаря нашим героям, брату и сестре из реального мира, начинает меняться. Сестра увозит влюбленного в нее парня в «уголок любви», где они не только держат друг друга за руки и обмениваются значками. Киношная мать узнает от дочери о существовании секса. В магазинах появляются двуспальные кровати, а искры страсти поджигают дерево. Пожарные до того только спасали забравшихся на деревья или в подвалы кошек, брат героически тушит дерево из брандспойта. В книгах, которые испокон века выходили с пустыми страницами, появляются тексты и картинки, потому что брат и сестра рассказали одноклас­сникам, что в них написано. В довершение всего в городе начинается прекрасный летний дождь
Город становится цветным, но главное, люди, узнавшие вкус жизни, тоже становятся цветными. И тут начинается поход на цветных (американцы знают, что это такое). Люди громят цветные витражи, сжигают на улицах книги. Городское собрание запрещает использование всех красок, кроме черной, белой и серой. Постановляет написать учебник истории города Плезантвилля без учета последних событий (дождя, пожара, любви, цветных красок и открывшегося существования прямых дорог, которые уводят неизвестно куда).
Все заканчивается, разумеется, победой здравого смысла. На то это и сказка.
Но мы с вами живем в реальном мире, то есть в мире абсурда. А абсурд обладает свойством притягивать к себе другой абсурд. Похоже, это явление вообще нуждается в постоянном количественном нарастании. Не так давно Общественная палата обсудила вопрос о создании единого учебника по литературе. Дело серьезное. И аппетит, как известно, приходит во время еды. Но об этом в другой раз.