ПСИХОЛОГИ ВЗРОСЛЕНИЯ

«Отстраненность подростка мы воспринимаем как отказ в уважении»

В учительской работе нет строго ограниченных этапов: в конце одного года мы стремимся заглянуть в начало следующего. Выпуская один класс, думаем о том, который придет к нам в сентябре. Недаром предметники и особенно классные руководители захаживают весной к тем детям, которых предстоит взять на будущий год. С особенным трепетом идут в шестые-седьмые. С этим сумасшедшим возрастом мало кто любит работать. А уж если он достается учителю-новичку или тому, кто давно не работал с подростками, то «инструкция по выживанию» окажется совсем не лишней. Мы беседуем с кандидатом психологических наук, руководителем Центра поддержки растущего поколения «Перекресток» Кириллом ХЛОМОВЫМ.

– Подростки меняются просто на глазах, говорят сегодня даже те учителя, которые работают с ними постоянно. Особенно трудно молодым педагогам: разница в возрасте с шес­тиклассником всего-то лет десять, но он совершенно не такой, каким помнит себя в этом возрасте недавний выпускник вуза.

– Это действительно другое поколение. Двадцатипятилетний педагог может прекрасно ориентироваться в цифровом пространстве, проводить много времени за компьютером, но его ученик другой уже потому, что виртуальный мир он не осваивал, а родился в нем. Он не жил в мире без гаджетов.

– И это настолько сильно меняет модель поведения, восприятие мира?

– Сильно. В частности, изменился эмоциональный фон. Подростки во все времена доставляли неприятности взрослым, хулиганили, проявляли агрессию. Достаточно вспомнить уличные компании, которые устраивали войны друг с другом, задирали, а то и избивали прохожих. Сейчас мы не видим такой постоянной готовности сцепиться с кем-нибудь. Чаще всего подросток выглядит более тревожным, грустным и менее активным, он ни к чему не стремится. Но на этом фоне вдруг возникают вспышки жестокости по отношению к учителям и друг к другу. Часто избиения и издевательства еще и снимают на мобильный телефон, выкладывают в интернет. И понятно, что эти взрывы агрессии беспокоят взрослых больше, чем постоянное девиантное поведение прошлых поколений.

– То есть, с одной стороны, подростки стали более апатичными, а с другой – появился какой-то новый тип агрессии...

 – Могу только предположить, что это результат долгого пребывания в виртуальном пространстве, когда подросток анонимно и безнаказанно может нападать, травить, издеваться. Нет, «безнаказанно» – это неточное слово. Большое количество учителей и детей воспринимают интернет как отдельную реальность, и то, что там происходит, не очень-то соотносится с жизнью. Но на самом деле там продолжаются реальные отношения. И переживания подростка, которого травят в цифровом мире, ничем не отличаются от страданий жертвы, которую преследуют в классе. Интернет-ссора ничуть не менее реальна, чем та, которая происходит у нас на глазах. Мы специально исследовали этот вопрос.

– Интернет-поколение, безусловно, меняет образ жизни школы. Что, как вам кажется, сегодня подростки ценят в учителе?

– Подростки ценят педагога в том случае, если он может выстроить отношения сотрудничества, доверия, партнерства с учениками и классом как сообществом. Сегодня потребность в предоставлении учителем информации снижается, зато все более востребованы умения применять знания, делать самостоятельные выводы, строить модели, выдвигать гипотезы, находить подтверждение или опровергать их. Подростки очень ценят, если педагог учит их этому, но не в авторитарном стиле. Они во все времена сопротивлялись диктату взрослого, а сейчас особенно. И конечно, чтобы говорить с подростками на одном языке, нужно освоиться в интернет-пространстве. Сейчас практически все учителя с большим или меньшим успехом научились работать с компьютером. Но подросток живет в этом мире, и для лучшего взаимопонимания нужно прочувствовать виртуальную среду. Это требует немалых усилий, особенно от тех, кто начал осваивать цифровые технологии, будучи достаточно взрослым. И здесь важно относиться бережно, терпимо к самому себе, не требовать от себя сразу многого.

– В «доисторические» школьные времена при всем нигилизме нам хотелось, чтобы взрослые понимали нас. Хотелось видеть во взрослом другого – серьезного, знающего, гарантирующего устойчивость мира, чтобы мы могли этот мир немножко раскачивать. Сейчас эти сложные отношения в каком-то виде сохраняются?

– И сейчас взрослый остается в первую очередь тем человеком, в чьем присутствии строится контакт. Опираясь на отношения со взрослым, подросток взрослеет. Даже через конфликт, даже через отрицание. Двенадцати-, четырнадцатилетние дети все равно остаются подростками со всеми особенностями, присущими этому возрасту. Они открыты – и одновременно могут быть очень закрытыми. Ценят искренность – и могут врать на каждом шагу. Они бросаются в крайности, доходят до гротеска. Буквально в последний год я обратил внимание на то, что учителя стали меньше жаловаться на подростков, зато на консультации к психологам пошли родители. Видимо, это происходит из-за снижения эмоционального фона. На хулигана и нарушителя дисциплины учителю трудно не обратить внимание. А депрессивный подросток, уткнувшийся в очередную электронную игрушку, не отравляет жизнь в классе. Внешне его проблемы не проявляются, а сам он не умеет рассказывать о них, общаясь только через компьютер. Но уметь складно писать и выстраивать доверительные отношения – это разные вещи. Современные подростки производят впечатление равнодушных, циничных людей, которые просчитывают каждый шаг. За этим образом бывает трудно разглядеть человека, который не очень уверен в себе и в своих ценностях.

– А как же пресловутая ориентация подростков на успешность, о которой нам прожужжали все уши?

– Мы работали с подростками из небольшого города Лыткарино. Они, говоря о своей жизненной траектории, планируют сначала отслужить в армии, а потом найти работу охранника – это их жизненный план. И это не один-два подростка, ситуация массовая. Похожая картина в московских техникумах и некоторых школах.

При этом подростки по-прежнему нуждаются в том, чтобы взрослый предъявлял им свою картину мира. Ведь задача подросткового возраста – сформировать себя, собственное ценностное пространство. И совсем не обязательно, что подростки с этой картиной мира согласятся, даже, наоборот, будут отвергать. Но чтобы сложилась собственная система ценностей, нужно опираться на знание других. И в этом школа сейчас сдает позиции, основным транслятором ценностей становится семья. В семье они считывают отношение родителей к миру постоянно, с самого рождения. А учителю, чтобы предъявить свою систему ценностей, нужно делать это предельно открыто и искренне. Не ожидать, что подростки согласятся и разделят ваши убеждения, а просто предъявить их. 
Мы много раз убеждались: если взрослый убежден в одном, а вслух декларирует другое, подростки безошибочно считывают подлинную систему ценностей и распознают двойные стандарты. Учителя зачастую оказываются в сложном положении. Например, не испытывая никакой симпатии к людям той или иной национальности или социальной группы, они вынуждены по долгу службы призывать учеников к толерантности. Поэтому для профилактики основных социальных рисков необходимо прежде всего работать с педагогическими коллективами.

– Чтобы – что? Перевоспитывать?

– В последние годы учителя подвергались нападкам со всех сторон, чувствовали себя уязвленными. Их обвиняли во всех отрицательных переменах, происходящих с детьми. А в результате поддержки специалиста учитель наконец почувствует, что его услышали, и, может быть, перестанет считать, что он во всем виноват.

– Это негативное самоощущение – продукт последнего времени?

– Похоже, что да. В какой-то момент нарушился общественный договор между родителями и учителями. Обе стороны настороженно, с опаской смотрят друг на друга. Родители хотят думать, что школа виновата в том, что жить с подростком так трудно. Отдаление от семьи, агрессивные выходки, алкоголь, кражи – все это, правда, очень тяжело. Но происходит это потому, что другого способа поведения подросток для себя не нашел. И взрослые не знают что делать. Традиционный способ «поддержки» – это как следует отругать. Чтобы взрослым было понятно, насколько это неконструктивно, приведу пример. Если хозяйка приготовила суп, суп не удался и все домочадцы дружно ее ругают. Улучшится ли вкус супа?

– Гуманно. Но если из человеколюбия съесть этот суп не моргнув глазом, то рискуешь и завтра получить такой же... Как-то все-таки нужно сообщить подростку, что его выходки неприемлемы для окружающих?

– Безусловно. Но нужно находить адекватные способы. Опыт общения с подростками показывает, что сейчас они даже по сравнению с прошлыми поколениями чрезвычайно уязвимы в секторе гордости. И педагогу необходимо искать очень точные средства. Разделять поступки и личность ученика. Уставший учитель может в сердцах дать общую жесткую нелестную характеристику. Между тем правильнее объяснить, в чем суть претензий, что подросток сделал неправильно и какие последствия это может повлечь.

– Но разве некоторые поступки не совершаются подростком просто из желания шокировать окружающих, эпатировать их, выглядеть маргинальным?

– Сейчас в обществе очень сложно с маргинальностью, я даже не могу сказать, что, с точки зрения подростка, нужно сделать, чтобы выглядеть белой вороной. Разве что не пользоваться компьютером и интернетом. А в частных случаях любой подросток с легкостью определяет, чем можно вывести из равновесия того или иного взрослого. В конечном счете эпатаж – это способ обратить на себя внимание, в нем может проявляться желание отделиться от родительской семьи. И в этом нет противоречия. Несмотря на все выходки, подросток ощущает сильную потребность в поддержке. Он стремится к увеличению дистанции и при этом нуждается в том, чтобы взрослый иногда приходил ему на помощь. Взрослому очень трудно различить, когда наступают эти моменты. Приходится учиться понимать сигналы, подава­емые подростком. И всегда держать «дверь открытой», сохранять возможность для сближения. Это возможно только если не позволять себе обижаться, не воспринимать отторжение как личный выпад. Поскольку подросток занят исключительно собой, то даже не думает, что кого-то задевает, причиняет боль. Правильнее всего было бы объяснить: «Мне кажется, что ты хочешь досадить мне, наверное, оттого, что тебе сейчас плохо. Но я готов поговорить, если хочешь, когда ты сочтешь нужным». И говорить это искренне, понимая: он действовал, защищая свое личное пространство.

– Как же удержать себя от обиды и не переводить все в личный конфликт?

– Это большая проблема, и коренится она в том, что наши соотечественники, в том числе и учителя, испытывают неудовлетворенную потребность в уважении, в признании собственных заслуг, в подтверждении своей значимости. А отстраненность подростка воспринимают как отказ в уважении. Это контекст, в котором мы все живем. Я думаю, очень сложно работать, не ожидая благодарности, уважения, признания заслуг. Это тяжело, но это, правда, важно. С одной стороны, администрация может целенаправленно работать в этом направлении: отмечать успехи, благодарить за работу, причем не формально, а по-человечески. С другой стороны, можно организовать группу психологической разгрузки или просто найти пространство вне работы, где учитель восстанавливает самого себя.