Играющие на флейте

В конце апреля мне удалось провести целый день в?вальдорфской школе имени Януша Корчака в Беэр-Шеве, в?Израиле. Школе всего восемь лет, ее директору Йонатану – не?больше сорока. Учителя нетвердо знают его по фамилии, потому что им это не нужно. Здесь все заняты исключительно детьми…

Был вторник, а по вторникам с утра в небольшом городском парке проводится урок рукоделия для первоклассников. У них профилирующий предмет – вязание.
Дети все разные, как с интернациональных буклетов, – рассаживаются, достают цветастые мешочки на тесемках с торчащими оттуда деревянными спицами. Вынимают свое рукоделие. У кого-то связан уже длиннющий чулок, у кого-то – только первые два ряда. Маленький мальчик, не дожидаясь команды, начинает набирать петли на палец. Его сосед вынимает ворох ниток и путается в них, как котенок. Учитель тем временем говорит мне: «Вязание – ключ ко всему, и к моторике, и к математике… У нас тут каждый день сплошная «История с узелками».
Дети вяжут чехольчики для флейты.
Свяжут – и будут до восьмого класса носить в них свой инструмент. На инструментах тут играют все, ибо музыка – это второй ключ к пониманию математики.
Но вот и урок наконец-то начинается. Сначала учительница негромко поет одну песню, потом чуть громче другую, наконец, добавляет жесты, и дети начинают мало-помалу за ней повторять. Потом чинно здороваются и садятся за работу.
Я вижу шестнадцать детей и троих взрослых: учитель рукоделия, учитель класса и его помощник. Дети между тем увлеченно болтают, некоторые и не вяжут вовсе, но никаких замечаний не поступает. У одного мальчика дела совсем не клеятся, учительница берет его вязанье и начинает работать сама, а он смотрит на ее руки и пальцами повторяет те же движения.
Урок незаметно заканчивается, дети чинно укладывают вязанье в мешочки и бегут гулять по парку. Я, конечно, удивляюсь тому, что у большинства детей вязания словно бы и не прибавилось. Но учитель нисколько не огорчен:
– Да, они пока работают очень медленно, за один час хорошо если по одному ряду сделают, а кто и совсем ничего, но есть и те, кто уже сейчас заканчивает свой чехольчик. Все знают, что результатом считается сделанная вещь.
Далее я узнаю, что во втором классе ученики будут вязать перчаточных кукол и маленьких зверьков и играть с ними спектакли. В третьем – изготовят себе по шапочке и так полюбят их носить, что даже летом захотят надевать.
Наконец, в десять утра мы приезжаем в школу. Небольшое опрятное здание посреди сада. Уроки давно идут, но дети на улице. Тут баскетбольная площадка и физкультура, там школьная грядка и ботаника. Кто свой арбуз выращивает, кто кольраби, кто клубнику – индивидуальный подход к детям и к овощам.
А сама школа изнутри больше всего напоминает мастерскую. Прямо у входа стопкой лежат холсты, в гигантском стакане кисти всех мастей, на стенах валяные панно и рисунки. Под рукоделие отведено сразу три кабинета: тут корзины с мягчайшей шерстью, ткани, россыпи нитей всех цветов – очень живописно. На учительском столе маленький деревянный манекен, одетый в платье времен Ренессанса. Бархат, золотая нить, головной убор, аксессуары – все правдоподобно, как для музея.
– Это наш Куколь, – рассказывает учитель. – Каждый год решаем, как его обшить. Сделали костюм эпохи, которую шестой класс проходил, скоро переоденем его в барокко.
Здесь это принцип: сделать немного, но качественно. В углу кабинета на большом манекене висят старинные вышитые жилеты и шали. Это, оказывается, музей. Дети пытаются понять технику вышивки и повторить ее в своих работах – хоть по кусочку, но в точности. Такой тут принцип: лучше чуть-чуть, но настоящего; небольшой фрагмент, но не подражание, а хорошая копия.
То есть если седьмой класс весь год знакомится с эпохой Возрождения, то на стенах их кабинета карандашные рисунки – копировали работы Леонардо. Перед кабинетом шестого класса – лавры, колонны, тоги. Весь год проходили античность.
Заглядываю в другие кабинеты, но детей там нет. Оказывается, восьмой класс ушел на репетицию спектакля, а третий класс пустой, потому что дети проходят профессию строителя и ваяют дом из глины на заднем дворе, забегают только воды попить.
Еще есть пустая комнатка с бледно-розовыми стенами. Здесь вся школа собирается на еженедельный концерт. Все рассаживаются на полу перед пианино и 15–30 минут слушают живую музыку – приглашают только хороших музыкантов.
Чуть позже я увидела это своими глазами: дама исполнила несколько фортепьянных пьес, одни дети внимательно слушали, другие клевали носом. Похлопали, ушли, никакого разговора об этом концерте с ними вести не будут. «Мы даем – они берут, вот и все», – скажет учитель. Что интересно, ни журналов, ни отчетов, ни планов у них нет. Один раз, когда-то в начале работы здесь – давно, в общем, сдал учитель некое подобие концепции предполагаемых занятий – и довольно. Приходишь в школу, работаешь с детьми, уходишь.
В школьном дворе нахожу директора школы, улыбчивого, скорого на ногу Йонатана в красной клетчатой рубашке. Он стоит на скамье во дворе, восьмиклассники репетируют Шекспира. Но ответить на мои вопросы он соглашается:
– Идея школы очень простая – дать детям максимально широкое поле для самореализации, предоставить возможность заниматься самыми разными вещами. Мы стараемся подгадать каждое занятие под возраст, чтобы все умения пришли к ребенку вовремя… Каким должен быть человек, окончивший школу? Он должен быть человеком веселым, спокойным, умелым, способным создавать. А в учебу ради теста я не верю, мне непонятна такая результативность. Хотя мои дети, я уверен, покажут высокие результаты и по английскому, и по математике.
Уже сейчас первоклашек гораздо больше, чем было вначале. Школа с вальдорфскими принципами для системы образования Израиля нетипична, но спрос на нее устойчив. Проблема такая: и популярность, и рост численности будут губительны для этой маленькой уютной школы.

…Тоненькая девочка путается в средневековом платье, кто-то задумчиво перебирает клавиши аккордеона, мальчики, одетые фавнами, пробуют играть на флейтах, а кто-то раскачивается на самодельных качелях. Йонатан возвращается к детям…