125 ЛЕТ А. Н. МАКАРЕНКО

«Он умел пробуждать в людях истинно человеческие черты». 3 марта – 125 лет со дня рождения Антона Семеновича Макаренко.

В последние два десятка лет российские педагоги жадно осваивают новые подходы и технологии, лексику и приемы. При этом кажется, что идеи и педагогические системы, которые мы успешно «сдавали» в институте, канули в прошлое. Что прочитанный в юности Макаренко совершенно неактуален сегодня, когда на слуху у всех компетенции, индивидуальные траектории, субъект-субъектные отношения... Однако если перечитать «Педагогическую поэму», то с удивлением обнаруживаешь, что и субъектности, и гуманистических ценностей, и деятельностного подхода в педагогической практике Макаренко было не в пример больше, чем в современной массовой школе.  Кстати, западные педагоги это давно оценили. Например, в Италии, где гуманистические идеи Макаренко стали предметом университетского курса, который изучают студенты из многих европейских стран.

– Макаренко был открытием для Европы, для Италии сразу после Второй мировой войны. В 1952 году вышла «Педагогическая поэма», ставшая настоящей сенсацией. Ее не только педагогические, но и человеческие идеи давали надежду людям после трагических военных лет. Ведь Макаренко в очень трудных условиях помогал детям найти свое место в жизни, войти в общество не просто пассивными обывателями, а как «действующие лица». Его воспитанники получали возможность взрослеть морально, этически, как граждане. Это очень важно сейчас и для России, и для Италии, ведь уровень гражданского общества невысок.

– Что, и в Италии тоже?

– Да. Люди очень много говорят о своих правах и мало задумываются об ответственности: общество мне должно, а я ничего не должен делать. Родители просто сваливают свои проблемы на педагогов и не хотят признавать ответственности за воспитание детей. Стоит утром послушать новости, и понимаешь, что в социальном смысле гибнет целое поколение. Совсем недавно я услышал, что в моем городе группа подростков жестоко избила прохожего. Проблема в том, что родители не умеют управлять собой, и это передается детям...

– А как выглядит работа с идеями Макаренко в Италии?

– О, очень красиво! В римском университете Ла Сапиенца традиция открытого и критического отношения к миру была заложена в конце XIX века педагогом и философом Антонио Лабриола. Ее сейчас продолжает лаборатория Макаренко. Там не только изу­чают труды Антона Семеновича, но и работают в соответствии с духом коллективизма и даже, можно сказать, соборности. Это как живой организм, который поддерживает и развивает гуманистические идеи Макаренко. Их нельзя потерять, они важная часть наследия человечества. Один философ сказал, что будущее – это ангел, чье лицо обращено к прошлому. То есть мы должны сохранять ценности прошлого не только чтобы не повторять ошибок, но и чтобы строить собственный путь вперед.

– А за пределами университета как воплощаются эти идеи?

– Есть детский сад, есть театр для детей и трудных подростков. Но есть и очень неожиданные проекты. Учитель, проработавший много лет в школе, пошел изучать идеи Макаренко, когда ему было уже под шестьдесят лет. А потом собрал людей и открыл ателье по пошиву одежды, причем все производственные и межличностные отношения строятся на принципах Макаренко. У них, например, есть совет командиров. Соблюдаются и другие принципы жизни коллектива. Люди находят там другие отношения, возможности для саморазвития.

– А студенты? Неужели им интересны педагогические принципы, родившиеся в СССР, да еще в начале прошлого века?

– Они очень увлеченно их изучают. Есть интересная форма работы: студенты переводят главы «Педагогической поэмы» со своих родных языков – венгерского, французского, английского, немецкого, испанского, греческого – на итальянский. По-моему, это замечательный педагогический ход: от языка зависят особенности восприятия, те нюансы текста, которые человек понимает и отмечает. И потом они сравнивают свои переводы, обсуждают оттенки смыслов.

– Логично предположить, что в Италии идеи Макаренко востребованы левыми?

– Нет. Скорее католиками. У нас есть педагогическая традиция, восходящая к священнику Джованни Боско, который работал с беспризорными детьми и сиротами. Пьетро Брайдо в очень человеческой и искренней книге 1970 года «Макаренко» писал, что Антон Семенович «создал светскую религию труда».

– Очень точная фраза.

– Да, сегодня на труд смотрят как на неприятную необходимость, как на что-то не очень чистое. Все хотят быть офисными клерками и соответствовать модным стереотипам. Поэтому остро необходимы гуманистические идеи воспитания. В этом смысле Макаренко актуален – он умел пробуждать в людях истинно человеческие черты. Его нельзя воспринимать как музейный экспонат или икону. Важно воспринимать его идеи как современные и встраивать в жизнь сегодня, актуализировать. Это сейчас очень модное слово. Принято считать, что оно означает «приближать к современности», но на самом деле оно происходит от латинского agere – «приводить в движение, вести». То есть нужно в практике пере­осмысливать его идеи – социолога, педагога, даже духовного мыслителя – в том смысле, что Макаренко настаивал: человек может и должен стремиться к высшему. У Ницше есть прекрасная фраза: «Надо заставлять человека сказать «да» своему собственному Я». Макаренко это делал. А сегодня люди говорят «да» не себе, а другим. И становятся зависимыми от явлений с античеловеческой природой: от власти, культа вечной молодости, стройности, успешности. Сегодня даже в школе говорят о конкурентоспособности детей!

– Но в колонии воспитанники тоже зарабатывали и умели считать прибыль.

– Не деньги были целью. Это было ради чего-то другого: идеалов, стремлений, переживаний – ценностей более высоких, чем материальные. А сегодня вместо мечты только цель.

– Может быть, время изменилось необратимо и теперь нужно ориентироваться на прагматичные цели?

– Разве это жизнь? Я думаю, во все времена человек не должен жить по шаблону. Нужно прислушиваться к своим побуждениям. Но люди боятся одиночества, боятся стать «не как все». Однако быть другим – значит быть самим собой. Макаренко давал такую возможность.

Беседовала Елена КУЦЕНКО

---

История о забытом башлыке 

Из книги Семена Калабалина «Бродячее детство». М., 1968 г

Иногда о педагоге, о его человеческой сути лучше всего говорят воспоминания его учеников: частности, мелочи, почти случайные эпизоды. Они удивительно точно высвечивают в учителе главное. Семен Калабалин, прототип Карабанова, вспоминал, как его, беспризорника, вора, Макаренко вывел за ворота тюрьмы, чтобы везти в колонию, знакомую нам по «Педагогической поэме». И вдруг вернулся, оставив парня одного. Почему? Об этом он спросил Антона Семеновича только спустя 15 лет. Ответ Макаренко по душевной чуткости, тонкости кажется нам сегодня почти невероятным.

Привели меня в кабинет начальника тюрьмы. В кресле сидел незнакомый мне человек. Был он в поношенной шинельке, в очках. Неизвестный человек посмотрел на меня, встал и сказал:
– Извини, пожалуйста. Из-за меня тебя побеспокоили и пригласили в кабинет.
Он назвал мне свою фамилию – Макаренко. После этого он начал излагать свое дело. … что, мол, недалеко от Полтавы создается трудовая колония и что он предлагает мне в эту колонию перейти.
– Ну, так как ты решаешь? – спросил Макаренко.
Я пробурчал что-то не очень внятное, из чего, впрочем, можно было понять, что не возражаю.
– Ну что ж, – сказал Макаренко, – тогда пойди к себе в комнату, собери вещи и отправимся.
Я довольно смущенно объяснил, что своей комнаты у меня здесь нет и вообще ходить незачем, поскольку вещей у меня, собственно говоря, нет.
При этом кинул взгляд на начальника тюрьмы. Я ждал, что он по крайней мере скажет, что, мол, нужно соблюсти некоторые формальности, проделать некоторые процедуры. Но он молчал, и лицо его не выражало ничего.
Макаренко не придал, по-видимому, никакого значения тому, что у меня нет вещей.
– Ну что ж, тогда пошли, – сказал он, вставая.
Я привык к тому, что ходить мне можно только с конвоиром, и не понимал, пойдет ли со мной конвоир и в эту колонию. А без конвоира кто же меня выпустит из тюрьмы.
– До свиданья, – кивнул мне начальник. Я ответил: «До свиданья».
Я был совсем не уверен, что это удастся. Что-то я не видел, чтобы писались какие-нибудь пропуска, подписывались какие-нибудь акты...
Макаренко замотал башлык вокруг шеи и повторил очень спокойно, не придавая, по-видимому, этому никакого значения.
– Ну, пошли.
Казалось, что мы с Макаренко вдруг стали невидимы. Мы проходили мимо часовых, а часовые, кажется, даже не замечали, что мы идем. Когда мы подходили к запертой двери, дежурный молча отпирал замок и распахивал перед нами дверь. У Макаренко был такой вид, как будто так и положено, не спрашивая пропуска, выпускать заключенного из тюрьмы. Сколько уж лет прошло с тех пор, а я все не могу забыть этот короткий путь. На моих глазах совершались чудеса, отпирались замки, растворялись двери, часовые отводили глаза. А спутник мой этих чудес не замечал. Наконец распахнулась последняя дверь, и мы вышли из тюремных ворот.
Мы прошли метров двести, когда Макаренко вдруг остановился.
– Ах, неудача, – сказал он. – Забыл, понимаешь, у начальника тюрьмы башлык.
Он не оглядываясь зашагал обратно к тюрьме. Я остался один. Чудеса продолжались. Этот человек не только вывел меня из тюрьмы, но и оставил на улице одного. Даже не оглядывается…
Только в последнюю секунду перед тем, как он исчез за дверью, я понял, что башлык-то ведь на нем. Не знаю, почему я не убежал. Наверное, просто не хватило внутренних сил…
Ни в дороге, ни после в колонии я его не спросил, зачем он ходил в тюрьму, если башлык, который он будто бы там оставил, был на нем.
Много позже, когда я уже был воспитателем, сидели мы у него в гостинице, и зашла речь о том, как я попал в колонию.
– А скажите, Антон Семенович, – сказал я, – когда вы забирали меня из тюрьмы, помните, мы уже вышли за ворота, наверное, целый квартал прошли, а вы вдруг и говорите: «Постой здесь или иди потихоньку, я быстро, башлык забыл». Башлык-то был у вас на плечах.
Антон Семенович улыбнулся очень смущенно.
– Да, это я маху дал. Так растерялся, что ляпнул про башлык. Тут же спохватился, что он на мне, да уж поздно было. Видишь ли, я решил, что мы с тобой познакомимся, потом ты вернешься в камеру за вещами, а я пока напишу начальнику тюрьмы расписку и поручительство за тебя. А ты вдруг заявляешь, что в камеру тебе возвращаться незачем. Не при тебе же было проделывать эту унизительную процедуру. Я боялся, что начальник тюрьмы без расписки не выпустит, но он, молодец, промолчал. Ну, вышли мы на улицу, положение у меня глупейшее, начальника тоже подводить не хочется, документы оформить надо. Ну вот, мне и пришла в голову дурацкая мысль с башлыком.
В заключение хочу сказать, что риск, на который смело шел Антон Семенович, оправдывался его удивительной интуицией.