ИМЯ И СЛОВО

«Нет объяснения у чуда...»

Трудно сказать, чем так трогает этот рассказ 19-летнего Гены Шпаликова. Быть может, тем, что далекое время конца 1950-х встает тут за каждой строчкой во всем своем простодушии и вспоминается фильм «Покровские ворота». Но что-то еще есть в этом юношеском рассказе, что-то фирменное шпаликовское. Оно порывисто, как мартовский ветер, пленяет нас, и этот рассказ уже не «фрагмент творческого наследия», а фрагмент нашей жизни, нашей юности. И пусть наша юность пришлась на совсем другую эпоху, глупая улыбка бродит у нас на лице, когда мы читаем эту пустяковую историю о какой-то шляпе. Кстати, быть может, шляпа и волнует нас смутно. Что-то выплывает с детства. Любимая книжка «Живая шляпа». Или как по весне откуда-то с вершин шкафа бабушка доставала дедушкины шляпы, завернутые в осенние газеты.После мятых зимних шапок от шляп веяло элегантностью и прохладой, шахматами на бульваре, прогулками под луной. Мне нравилось трогать их мягкие поля, напоминающие мох. В некоторых летних шляпах были забавные дырочки. Как говорила бабушка: «чтобы голова дышала». А потом помню: 1981 год, мне девятнадцать, голуби купаются в лужах, трамваи отчаянно звенят, а я выгуливаю папину шляпу, маячу задумчиво и многозначительно под окнами нашего университетского общежития…
Нет, не разгадать нам никогда шпаликовскую тайну, не назвать ее  метким словом из разряда «дискурсов» – и не надо. Как говорил сам Гена в стихах:

Бывают крылья у художников,
Портных и железнодорожников.
Но лишь художники открыли,
Как прорастают эти крылья.
А прорастают они так –
Из ничего, из ниоткуда,
Нет объяснения у чуда,
И я на это не мастак.

P.S. Свой рассказ «Первая шляпа» Гена подарил сестре Лене в день ее рождения. Елена Федоровна Григорьева (Шпаликова) передала рукопись рассказа другу Гены кинорежиссеру Юлию Андреевичу Файту, редактору-составителю книг Шпаликова. Рассказ пока не вошел ни в одно издание, и мы благодарим Елену Федоровну
и Юлия Андреевича за предоставленную нам возможность опубликовать «Первую шляпу» в «Первом сентября».

Дмитрий ШЕВАРОВ

Геннадий Шпаликов. Первая шляпа

Леночке в день, начиная с которого все непосвященные будут считать ее серьезной и взрослой.
14 декабря 1956 г.

Когда Севе исполнилось восемнадцать лет, кто-то сказал его маме:
– Вашему мальчику определенно пойдет шляпа. У него будет очень интеллигентный вид.
Это была новость для всех, но только не для мамы, и мама скромно заметила:
– Да, пожалуй. Пора привыкать ему к будущей повседневности.
А через день Севу направили покупать шляпу – эту будущую повседневность.
Ослепительно сверкали апрельские лужи, голубело небо, а с крыш, минуя водосточные трубы, прямо на прохожих размеренными каплями падала ржавая муть, которую в городе называют так красиво и звонко – весенняя капель.
Сева впервые с особенным вниманием разглядывал все встречные шляпы. Вот светло-коричневая, с прямыми строгими полями, серьезная и солидная, как ее хозяин; вот светлая, серебристого отлива, с милой непринужденностью надетая на голову высокого мужчины. Черные шляпы выглядели мрачно и в большинстве своем принадлежали прохожим с тоскливыми серыми лицами. Нет, черная шляпа Севе не нравилась. Выбор получился неожиданным. Из троллейбуса выскочил молодой человек в коротком сером пальто, на шее – яркий полосатый шарф, ноги – в квадратных тупоносых ботинках. Он непринужденно улыбался. Еще бы не улыбаться, если у тебя такая совершенно убийственная изумрудная шляпа!
Сева проводил его долгим, тоскующим взглядом и с этой минуты уже ни о чем другом думать не мог. Зависть – плохое качество, но как тут не позавидовать!
А у прилавка магазина мужских шляп стояла обычная сезонная толкучка. Сева робко поинтересовался:
– Кто последний?
Никакого впечатления. Все молча продолжали лезть к прилавку. Только стоявший сзади сравнительно молодой товарищ засмеялся и объяснил:
– Это тебе не за огурцами – «кто последний?». Здесь мужской разговор: пришел, увидел, приобрел. Минута и готово.
Очень скоро Сева мог услышать этот мужской разговор.
– Дайте-ка, товарищ продавец, вон ту шляпу.
– Которую?
– Нижнюю.
– Здесь две полки нижних.
– Ну, какой вы! Серую мне нужно, крайнюю, вон она, видите?
– А размер-то свой помните?
– Размер? Пустяки. Как вы считаете, какой мне полагается? Пятьдесят второй? Чудесно. Дайте-ка я в нее влезу. Так, ясно, он самый мой. Сколько с меня? Семьдесят два? Чудесно. И не надо, не завертывайте, я ее сейчас же надену.
Подходила очередь Севы. Толпа не таяла. И было страшно подумать, что на глазах этих людей ему предстоит выбирать, примерять, спорить. Впрочем, на последнее Сева вряд ли бы решился: чтобы задержать очередь сплошь из одних мужчин, нужно иметь много мужества. Наконец его вытолкнули к прилавку, и продавец устало спросил:
– Ну, что будем носить?
– Только зеленую.
– Зеленую? Можно. Вам пятьдесят седьмой? Вот.
Сева, как во сне, дрожащими руками нахлобучил шляпу и заглянул в зеркало. На него смотрело донельзя измученное и испуганное лицо. Пересохшие Севины губы трогает улыбка – на голове зеленой сковородкой, нелепо сдвинутая набок, сидела новая шляпа. Не оборачиваясь, он всем существом чувствовал улыбки за спиной. А продавец, как ни в чем не бывало, спросил:
– Не мала?
– Не-е-ет…
– Значит, выписывать?
Сева собрал последние силы и радостно сказал:
– Выписывайте!
Пока выписывали, образовалась не­удобная пауза. Нужно было добавить что-то такое вежливое и благодарное. И Сева промямлил
– Очень хорошая шляпа.
Из магазина он вышел, держа сверток со шляпой несколько на отлете. Так носят помойные ведра и ядовитых змей. Ничего, кроме отвращения к жизни, Сева не чувствовал.
Изобразив на лице буйное веселье, которое по замыслу должно было означать всю радость сделанной покупки, он позвонил домой.
Сразу же потребовали надеть шляпу. Восторги были явно жидковаты. Хвалили цвет, фасон и больше всего – подкладку, шелковую и ослепительно белую.
Сева молча прошел в свою комнату и не раздеваясь сел. Вне головы шляпа выглядела неплохо, но стоило ее надеть – и все менялось: посередине вырастал бугор отвратительной формы и величины. Поля изгибались во все стороны, за исключением нужных, и Сева моментально преображался в московского извозчика второй половины прошлого столетия, какими их рисуют в учебниках истории.
Один перед зеркалом долго не простоишь. В комнату заглянула сестра. Фыркнула, а потом стали заглядывать все. Кому не лень.
Сева ушел в ванную и заперся на задвижку. Он мял, сгибал шляпу по-всякому, уродовал до неузнаваемости и лез к зеркалу. Ничего не изменялось. Зеленый бугор по-прежнему топорщился, а бороться с ним просто очертенело. И вообще – шляпа вся была немного велика. Даже поля слишком широкие, бандитские. Ну, поля – это поправимо. Сева обвел их мелом и ножницами осторожно отрезал сантиметра полтора с краю. Получилось не очень ровно, но куда лучше, чем раньше.
И вдруг у Севы мелькнула мысль – намочить! Все вещи после стирки садятся!
Когда из коридора потребовали открыть дверь, все уже было закончено. Некогда новая шляпа приятного зеленого цвета с белой шелковой подкладкой превратилась в бесформенную тряпку.
Сева пробовал успокоить.
– Завтра утречком все будет великолепно.
Видимо, не помогло. Мама молчала. Отец тоже молчал. А из комнаты доносились какие-то звуки – это сестру мучил болезненный приступ смеха.
Сева защищался:
– Это фетр, так все делают.
Отец мрачно спросил:
– Ты невменяемых имеешь в виду?
Когда он ушел, Сева спросил у мамы – выжимать или не выжимать? Мама взяла все, что осталось от шляпы, и прищепкой прицепила к веревке.
Ночь была беспокойной. На ядовито-зеленом фоне снились кошмарные сцены.
А утром шляпу выбросили в мусоропровод. В законченном виде, высохнув за ночь, она очень напоминала грязно-бурую лохань с загнутыми краями.
Говорят, фетр непрактичен и после стирки всегда линяет.

Публикация Юлия ФАЙТА