ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ

Клякса как знак эпохи

Человечество ставило кляксы на протяжении четырех тысяч лет. Шариковыми ручками мы пишем всего несколько десятилетий и не задумываемся, что живем после одной из самых масштабных цивилизационных революций, которая не просто изменила способы и формы письма – она изменила нас.

«Першинги» и паспорт

Не то в седьмом, не то в восьмом классе у нас началась эпидемия «першингов». Блок НАТО здесь был абсолютно ни при чем. Наши «першинги» изготавливались из стального перышка, половины спички и по-особенному свернутой бумажки. Оружие средней дальности при хорошем броске долетало с расстояния в пару метров до классной доски или до стенда с правилами гражданской обороны. Были чемпионы по метанию, чьи «першинги» достигали доски и стенда аж с последней парты. Учителя негодовали и предупреждали, что рано или поздно такой микродротик угодит кому-нибудь в глаз. В конце концов директор предпринял расследование с целью выяснить, откуда берется главная «запчасть». Оказалось, на заднем дворе школы, недалеко от мусорных баков, стоял целый ящик, набитый маленькими картонными коробочками, а в коробочках были те самые перья. Видимо, выбрасывали всякое школьное старье, и кому-то их стало жалко. А мы были поколением шариковых ручек и вообще не представляли, что можно делать с этими штуками, найденными на свалке, кроме как мастерить наши игрушечные и правда дурацкие «ракеты»: в глаз кому-то действительно попали, хоть и без особых последствий, и тогда ящик с задворок исчез. Это была моя первая встреча с культурой письма той самой чернильно-перьевой эпохи.
Вторая встреча состоялась пару лет спустя, когда я получала свой первый в жизни паспорт. Дело было в 80-х, а тогда расписываться в паспорте полагалось только чернилами и пером. Наверное, это был единственный случай, когда и мне пришлось пережить страх поставить кляксу. Но изобразить какие-то каракули все же удалось – абсолютно непохожие ни на мою подпись, ни на мой почерк вообще. Самое забавное, шариковая ручка в советских учреждениях очень долго не вызывала доверия именно поэтому – считалось, что искажает почерк.
Все эти незначительные мелочи меня занимают прежде всего потому, что это был пограничный опыт забывания. Причем забывания очень быстрого. Десятиклассники, которые первого сентября, как полагается, за руку вели первоклашек – нас на первый в жизни урок, еще учились писать пером и чернилами. Им еще запрещали шариковые ручки, правда, были разрешены поршневые перьевые вместо «вставочек». Мы уже не знали, что такое «вставочка», а также «непроливайка», перо № 86, письмо «с нажимом» и «волосная» линия. В наших тетрадках, правда, еще были промокашки. Их почти все использовали для рисования или игры в «морской бой» на уроках. Из современных тетрадок промокашки исчезли навсегда.
Вопрос, конечно, не в том, почему от тысячелетней традиции письма отказались. Здесь-то все понятно – шариковая ручка куда практичнее. Интересно другое – почему отказ произошел так стремительно, как будто люди очень хотели эту традицию забыть? Чем так уж не угодили уроки чистописания?

Уроки несвободы

Новая книга культуролога и филолога Константина Богданова «Из истории клякс. Филологические наблюдения» (М.: Новое литературное обозрение, 2012), одного из главных отечественных специалистов по семиотике повседневности, отвечает в том числе и на этот вопрос. Не случайно ее первая глава посвящена урокам чистописания в советской школе.
Эти уроки были отменены в 1969 году. Тогда же для школьников реально закончился девятнадцатый век. Перо, чернильница и промокашка связывали советских школьников с дореволюционными гимназистами по-настоящему крепкими узами, перед которыми содержание прописей отступало на второй план. Не важно, что маленький человек неуверенной рукой выводит в своих прописях: «Ангел, Бог, Век, Дитя, Елей, Жизнь» или «Песню о Сталине». Главное – написать чистенько и не наставить клякс. Иначе накажут.
Клякса – обязательная и очень важная тема большинства детских воспоминаний позапрошлого и прошлого веков.
Вот «свидетельство номер один»: «Перо вертелось между пальцами, а по временам и вовсе выскользало из них; чернил зачерпывалось больше, чем нужно; не прошло четверти часа, как разлинованная четвертушка уже была усеяна кляксами; даже верхняя часть моего тела как-то неестественно выгнулась от напряжения <...>. Недели с три каждый день я, не разгибая спины, мучился часа по два сряду, покуда наконец не достиг кой-каких результатов».
А вот «номер два»: «Но самые ужасные мучения доставляли уроки чистописания, где меня учили писать с правильным наклоном и аккуратным нажимом, и я, в попытке достижения этой цели, выворачивал язык чуть ли не до самого уха, но никак не мог палочку, проводимую пером «Пионер», совместить с косой линейкой тетради. Линейка косилась в одну сторону, палка в другую, а иной раз и ни в какую, поскольку из-под пера «Пионер» вытекала и замирала фиолетовым головастиком жирная дрожащая клякса».
Если бы не старомодное «выскользало» в первой цитате и перо «Пионер» – во второй, было бы достаточно сложно определить, что первый пример – из Салтыкова-Щедрина, а второй – из Владимира Войновича. Полвека и два разных государства, разделяющие эти описания детских страданий, ничего не значат в этой целостной протяженности времени – времени чистописания.
Уроки письма разных эпох и формаций были призваны воспитывать одного и того же человека: дисциплинированного, аккуратного, исполнительного, сосредоточенного не на смысле, а на форме исполнения. Эти добродетели прошлого многим кажутся привлекательными и сейчас, и в этом списке не было бы ничего плохого, если бы не последнее – вытекающее именно из такого представления о дисциплине, аккуратности и исполнительности.
Страх перед кляксой был мощнейшим средством социализации, и это превращало чисто техническую помарку – чернильное пятно – в знак. Грязь в тетрадке становилась синонимом нечистоты тела и одежды, иногда – сомнительного с точки зрения власти социального или национального происхождения, а то и порождала сомнения в чистоте помыслов маленького жителя Российской империи или юного советского гражданина. Поэтому главным здесь было даже не наказание за испачканный лист бумаги, а требование самодисциплины. Страх перед кляксами должен был формировать нормы поведения. Растущему человеку полагалось самому осознать сакральную недопустимость чернильных пятен в тетради.
Один из множества впечатляющих примеров в книге Константина Богданова – цитата из методической работы, относящейся к 1926 году: «Чернильные кляксы в тетрадях не выносятся детьми, они не красивы; дети или вырывают страницы из тетрадей, или заменяют одну тетрадь другою, причем первая с кляксами рвется».
Дело здесь даже не в констатации успехов «новой советской школы», а, разумеется, в «дискурсе власти», описывающем процесс становления «правильного» советского человека. На этом инопланетном, механическом языке, вероятно, должны были в конце концов заговорить дети, «которыми не выносятся чернильные кляксы». Чудовищное злоупотребление пассивным залогом и запредельного простодушия суждение о том, что «кляксы не красивы» – это уже не грамматика с риторикой. Это антропология.
«Связь чистописания и поведения остается одним из устойчивых топосов детской советской культуры на протяжении нескольких десятилетий, – пишет Константин Богданов. – …В аккуратности и прилежности школьники советской поры, как и их дореволюционные сверстники, призваны руководствоваться не разрешениями, а запретами. Ключевое слово в этих случаях: нельзя».
Отдельный замечательный сюжет главы о чистописании в советской школе – титаническая работа по борьбе с кляксами, которую проделала детская литература того времени, начиная с «Мойдодыра», где «герой Чуковского, как помним, становится благонравным ребенком, достойным возвращения ему игрушек, одежды и пирожков только тогда, когда он «смыл и ваксу и чернила с неумытого лица», и заканчивая рассказом Владимира Лидина «Индийский гость», описывающим правильную девочку Лилю так, что от ее «правильности» становится неуютно: «…Надежда Капитоновна сказала, что у меня получилось лучше всех... все палочки ровные и ни одной кляксы. А у Вовы и Андрея кляксы, шумят только, дедушка…» Впрочем, рассказ Лидина был написан в 1968 году. Через год уроки чистописания отменят, и что останется делать девочке Лиле, которая уже успела почувствовать себя лучше Вовы и Андрея?

Ритуал посвящения

И все же до сих пор каждое поколение школьников узнает из канонической песенки, что первое, чему «учат в школе», – «буквы разные писать тонким перышком в тетрадь» («вычитать и умножать, малышей не обижать» – это уже потом). Хотя давно уже нет никакого «тонкого перышка», а есть стержни – гелевые, масляные, обычные. Дети по-прежнему рассказывают страшилки про «красное пятно», родившиеся в детском фольклоре из вечного страха перед кляксами и пятнами.
И так будет очень долго, потому что, читаем в книге Константина Богданова, «чистописание учит не письму». Уроки чистописания на протяжении длительного периода содержали в себе элементы обряда инициации, посвящения во взрослую жизнь, существующего в любом архаическом обществе. По правилам этого обряда дети и подростки должны пройти множество испытаний, при этом часто жестоких и почти всегда – бессмысленных, абсурдных, ничему не учащих. Это и означало путь во взрослую жизнь.
Наше общество всегда отличалось тем, что под тонкой пленкой того, что одни зовут гордым словом «цивилизация», другие – не менее звонким «культура», как-то уж особенно убедительно просвечивало его подлинное устройство – архаическое. Рационализм и целесообразность в любой момент могут оказаться ширмой для древних ритуальных механизмов, работающих на диво исправно.
Так что быстрое расставание с чистописанием еще не означает конца его времени.
Недавно одиннадцатилетний сын знакомых принес из школы реферат с крест-накрест перечеркнутыми страницами. Обиде не было пределов: «Я же сам писал, ниоткуда не скачивал, столько книжек прочитал!» Выяснилось, претензий к содержанию работы у «исторички» не было. Но до чтения там вообще не дошло. Работа оказалась «выполнена с серьезными недочетами – набрана не тем шрифтом, 12-м, а не 14-м, через полтора интервала, а не через один, в трех местах отсутствуют абзацы». Мама обиделась за сына, позвонила учительнице. «А что вы хотите, – отозвалась та. – Мне недавно по тем же причинам «зарубили» работу на конкурсе инновационных проектов. Сказали – должно соответствовать современным требованиям компьютерной грамотности…» «И вообще, – добавила она после паузы, – у вас принтер мажет…» Принтер был лазерный. А вот есть еще струйные принтеры, и они вполне способны поставить кляксу…