РУКОПИСЬ СТРАНСТВИЙ

Свет после дождя

Коровин путешествовал всю жизнь. Особенно в молодости. То устремлялся на Север вместе со своим другом Валентином Серовым – в Вологду, Архангельск, Мурманск, на Новую Землю, в Норвегию. То уезжал на Юг, писал пышные розы Гурзуфа и портовые улочки Севастополя, узкие каналы Венеции и ночные площади Парижа, причалы Марселя и набережную Ниццы, соборы Флоренции и красавиц Барселоны.
Но главное свое путешествие Коровин совершил… в Россию.
Когда в эмиграции заболел его сын Алеша, Константин Алексеевич, стремясь отвлечь юношу от тяжелых мыслей, стал писать для него рассказы. Писал каждый день и отвозил сыну в больницу. Это были воспоминания о детстве, о дружбе с Серовым, Левитаном, Чеховым, Шаляпиным, о жизни в той обетованной земле, имя которой к тому времени уже исчезло с карты мира.
Через много лет мемуарную прозу Коровина стали осторожно печатать в СССР, сопровождая строгими замечаниями, чтобы читатель не подумал, что такая Россия, о какой пишет художник, и правда была на свете. В издании 1990 года в предисловии к книге «Константин Коровин вспоминает…» писали: «Его мемуарные очерки имеют налет идеализации… Прекраснодушные суждения Коровина… Несостоятельность панегириков автора по адресу старой России, его идеализация минувшего… Идейная ограниченность художника… Не от мерзостей ли тогдашней жизни бежал Коровин на лоно природы?..»

 От мерзостей, конечно, бежал – от чего же еще? И всякий, в ком жива душа, бежит от них – при всех правителях, во все времена.

* * *

В молодости Коровин записал в дневнике: «Мастерская – это спасение от мира подлости, зла и несправедливости». В конце жизни его мастерской стала литература, и весь свой гений колориста он обратил на воссоздание в слове своих лучших жизненных впечатлений. Так родились на свет, быть может, самые яркие, самые солнечные воспоминания в русской мемуаристике. «Какая во мне жажда восхваления всего, что вижу я…»

И в прозе Коровин оставался импрессионистом, дорожа прежде всего светом. Светом в природе и светом в душе. В том же юношеском дневнике художника есть такие слова: «После дождя – свет воздуха. Окраины предметов светлеют…»

Читая воспоминания Коровина, погружаясь в их поэзию, ты чувствуешь, как «окраины предметов светлеют». Просветлять жизнь, наполнять ее светом – это свойство только большой, настоящей литературы.

Но сам Коровин никогда не думал о себе как о писателе, не декларировал каких-то принципов. Писал как бог на душу положит. Когда в редакциях Коровина упрекали, что он почти совсем не пишет о пережитых его поколением революциях, войнах, трагедиях, он разводил руками и говорил, что, может, и хотел бы написать об эпохальных событиях, но – как-то не пишется.

«Иногда вспоминаются незначитель­ные события. И так это странно. Ведь в жизни много было такого, отчего в скорби и тяжести горя холодела душа и меркла надежда жизни. Таких тяжких часов было так много. Но не они волнуют в воспоминаниях, а совсем иные, трогательные случаи, незначительные, проходящие около жизни…»

Это те самые случаи, которые большинство из нас даже не считают случаем, не примечают, не умеют сохранить в памяти. Это – тихие окраины нашей суетной жизни, и как много в них таится драгоценного для нас самих! Как важно видеть этот вечерний, обтекающий предметы свет.

Художник знает, как матово прелестны в сумерках женские лица, как струится по воде утекающий, гаснущий закат. У Коровина, как ни у какого другого русского художника, много ночных пейзажей и даже ночных натюрмортов. И там везде – огни, цветы, блики, отсветы, фонари, лунные прикосновения…

«…Наступили сумерки, и в светлом небе загорелись звезды. Тихо было кругом. Приятель-рыбак сушился у костра и все угощал меня:

– Ну-ка, поешь еще стерлядки-то. Хороша.

Дожидаясь опять вынимать сеть, лежа у костра на траве, рыбак сказал мне:

– Погляди, эка краса, звезды горят. И чего это? И сколько их, не сочтешь. А парень-то молодой, что приходил за рыбой, он говорит – Бога нет...»

* * *

Свое раннее детство Коровин считал невероятно счастливым. Огромный дедовский дом на Рогожской улице, сад, любимый пес Дружок и лошадь по кличке Сметанка. Дом бабушки, где играли на арфе и хранился старинный альбом, куда вписывал свои стихи Пушкин. Дача в Медведкове, куда семья переселялась летом…

«До чего было прекрасно. Дорожки, зеленая трава, распустившиеся березки. Замечательно. И я совершенно был поражен, когда подошли к мосту и я с него увидел речку, бегущую воду, зеленые луга и у столбов моста стайку маленьких белых рыбок. Боже, до чего хорошо! До чего хороша эта деревянная дача с террасой, синие старые бревна… А уж на стол принесли молоко, мать поставила стаканы, плюшки, пеклеванный хлеб. Я взял стакан молока, хлеб и вышел. Передо мной лужок, я ем хлеб, пью молоко и иду по этому лугу...»

Дед Коровина, а потом и отец «гоняли ямщину», арендуя тракт на Сергиев Посад и далее на Ярославль. Но вот появилась железная дорога, и нужды в ямщиках не стало. Костеньке было лет семь, когда отец разорился, семье пришлось из Москвы переехать в деревню. Взрослым – горе, а мальчишке – все нипочем.
«Какая красота в этой скромной жизни, в черном хлебе… Какая печаль в избе, когда светит лампада, как мне нравится Игнашка, Сережка, Кирюшка. Какие друзья закадычные. Какая прелесть в них, какая дружба. Как ласкова собака, как мне нравится деревня… Люди родные, свои. Все добрые, никто меня не ругает. Все погладят по голове или посмеются… Я никогда не поеду в город…»

* * *

Но пришлось и Косте уехать в город. Благодаря другу семьи художнику Иллариону Прянишникову и, конечно, родителям, которые сами прекрасно рисовали (мать любила акварель, отец – карандаш), Костя поступил на архитектурное отделение училища живописи, ваяния и зодчества. Старший брат Сережа уже учился там на живописном отделении. Все бы хорошо, но болен отец (вскоре он покончил с собой), мать в тоске. Костя долго не мог свыкнуться с городской жизнью. С Сережей они мечтали поскорее выучиться и уехать жить куда-нибудь на волю.

«…Дивные реки России – какая красота. Какие дали, какие вечера, утро какое… Сколько простора…»

Смотришь на картины Коровина, читаешь его рассказы – и улыбаешься, и думаешь: вот ведь какое гармоничное устроение имел этот и внешне очень красивый человек! Коровин будто прижимает мир к сердцу и не в силах его отпустить. Сколько любви к птахам, зверью, людям, и все у него как-то рядом, вместе – как у Ноя в ковчеге, и никто друг друга не ест. Все в любви живут: собака Феб, заяц, баран и примкнувший к ним ежик.

«…Я уходил неподалеку от дома, к реке, лесу и писал красками с натуры природу. Помню, Феб нес во рту складной большой зонт. Заяц прыгал около, а баран шел за мною в стороне.

Заяц не отходил от меня, боялся, должно быть, что поймают и съедят. Когда я писал с натуры, Феб спал на травке около, или искал по речке, или вспугивал кулика, а заяц сидел около меня и все водил ушами и слушал. Но ему надоело, что я сижу и пишу. Он вдруг начинал стучать по мне лапами, и довольно больно. При этом как-то особенно глядел, будто говорил:

– Довольно ерундой заниматься. Пойдем гулять.

Слово «гулять» знали Феб, заяц и баран. Они любили гулять со мною…»

Есть писатели, которые великолепно, с огромной любовью и знанием пишут о животных, но людей в их прозе или вовсе нет, или это какие-то бледные тени. У Коровина все дышат – и человек, и животные, и птицы, и рыбы. Глава «Звери» в его воспоминаниях неожиданно начинается с поэтичных слов о человеке: «На нашей тайной земле человек – создание подобия Господа…»

И дальше: «У меня в жизни было много встреч с людьми, и большими, и я видел много этих людей, озабоченных и обремененных исканиями правды и справедливости. Я уважал всегда этих людей и верил им. Но сам, к сожалению, не был умудрен в искании истины. Окружающая жизнь с ее простым бытом как-то увлекала меня, и я задумывался о пустяках…»

Милый Константин Алексеевич! Знали бы вы, к каким гибельным пропастям вели порой эти большие люди. Как часто миражами оказывались все их «искания правды и справедливости». Зерно же истины тихо почивало в ваших «пустяках», в бережной любви к ним.
Не понимаю, почему имя Константина Коровина не встретишь в трудах о русской литературе. Его имя должно было бы стоять рядом с И.С.Шмелевым, И.С.Соколо­вым-Микитовым, Ю.П.Казаковым
Коровин – изумительный писатель для детей, для семейного чтения. В его рассказах о природе есть и захватывающая сюжетность, и тонкий юмор, и уникальные наблюдения. Странно, что дети так долго были лишены книг Коровина. Но вот в прошлом году издательство «Московские учебники» издало великолепно оформленную книгу Коровина под названием «О животных и людях». Всю зиму я время от времени заглядывал в нее, перечитывал, листал.
Такая красивая, радостная книга получилась благодаря художнику-иллюстратору Николаю Александровичу Устинову. Устинов понимает и любит природу по-коровински глубоко и преданно. Когда смотришь его иллюстрации, вспоминаются слова «веселого корабельщика» (так звал Коровина меценат Савва Мамонтов): «…Думаю, что рай – на земле. Ад тут же делают люди по несовершенству нашему, а жизнь есть радость и имеет много того, чтобы ею быть…»