РОДИТЕЛЬСКИЕ ИСТОРИИ

Ее убежище

Думаете, так не бывает?

Туська слегка приболела и в школу не пошла. А после уроков ее пришла навещать одноклассница Кира, естественно, не одна, а с бабушкой Полиной – одну ее никуда не пускают, это исключено.
Живет Кира с двумя бабушками, а у мамы есть ребенок от нового мужа. Мальчик. Кажется, лет трех или около того, мальчик больной, они живут в Швейцарии. К дочке мама приезжает редко – за последний год, говорят, не приехала ни разу, только присылала вещи и игрушки с оказией.
Еще я знаю, что учительница очень недовольна Кириным поведением и не скрывает этого ни от бабушек, ни от класса, ни от самой Киры. Причем сначала, когда Кира только пришла к ним в класс, ее приняли вполне доброжелательно, но однажды учительница за что-то резко при всех ее одернула. В ответ на это Кира расплакалась, раскричалась и – опять же при всех – наговорила учительнице дерзостей. Все это мы знаем со слов Туськи, как учительница вывела Киру к доске и долго ее отчитывала: «Посмотрите на эту бессовестную девочку! Она не знает, как с учителем разговаривать!» С тех пор, собственно, и начался пресловутый остракизм, тайно или явно поощряемый учительницей. Почему именно Кира оказалась в такой опале – не очень понятно. Та же Туська утверждает, что у них в классе «есть мальчики, которые еще хуже грубят, а учительница ничего, не ругается, даже иногда вместе с ними смеется».
Но в отличие от Леночки Бессольцевой Кира не смотрит на мир распахнутым наивным взглядом, а смотрит себе под ноги. Так, не поднимая глаз, она поздоровалась со мной, Туська, заметно смущаясь, попыталась взять ее за руку и увлечь к себе в комнату, но Главная Бабушка решительно пресекла эту попытку:
– Сначала уроки, девочки! Кира, садись за стол и покажи, что задано. А дружить наша Кира все равно не умеет. Правда, Кира?
Кира механически кивает головой, не отрывая глаз от учебника. Бабушка продолжает:
– Не умеет вести себя в коллективе. Учительнице дерзит. С девочками ссорится. Грубит. Не дает им ластики, ручки... калькулятор не дает, если они просят, а с жадинами и скандалистками никто никогда не дружит – это закон. И правильно делают, что не дружат. Правда, Кира?
– Правда, – без всякого выражения отозвалась Кира, по-прежнему не поднимая глаз.
 – Э-э-э-э, – мне захотелось или заплакать, или вцепиться Главной Бабке в ее ухоженную прическу, – э-э, может быть, пройдем на кухню, пока девочки занимаются?
– Одни они не останутся. Я прошу вас – потом. Сначала уроки. Кире не надо отвлекаться. Пусть сосредоточатся и сделают все до конца, я все проверю.
Сразу после уроков по настоянию Главной Бабушки девочки усаживаются за какую-то развивающую настольную игру про путешествие Колумба.
– А Колумб, он вообще кто был? Испанец, что ль, такой? – двигая фишки, сумрачно осведомляется Туська.
– Он был из Генуи, это такой итальянский город, – торопливо, захлебываясь, бормочет Кира, делая в словах «из Генуи» ударение на «у». – Но вообще-то он, наверное, даже был не итальянец, а еврей, только скрывал это, потому что евреев тогда преследовали. Я читала одну книжку, там одна девушка, тоже еврейка, Лусеро, у нее родных убили, а она переоделась, как будто она мальчик, и от всех убежала… А у нее был возлюбленный, и вот они вместе, как будто два юнги, нанялись к Колумбу на корабль… Но это было уже в Испании, и Колумба там звали не Христофор Колумб, а Кристобаль Колон…
– Ого, какие ты книги читаешь! – не выдерживаю я, вспомнив толстенный и, на мой взгляд, абсолютно не детский роман Бласко Ибаньеса. – Ничего себе!
– Мы от нее книжный шкаф не запираем! – сухо заявляет Главная Бабушка и поджимает губы. – Но ей надо учиться себя вести, тогда ее все будут любить и уважать. А пока она не научится, ее никто любить и уважать не будет. Правда, Кира?

А после этого ничего не страшно

Я принесла Кире книжки. Идеологически выдержанные приключенческие романы на русском и на английском. В русские Кира вцепляется с нетерпеливой дрожью, на английские смотрит исподлобья, кисло и недоверчиво.
– С иностранными языками у нее плохо, да, – вздыхает Главная Бабушка. – По всем остальным предметам пятерки. Обидно: вся семья филологи, бабушка переводчик, и тут вдруг такой сбой.
Переводчик – это другая бабушка, Лиза, внешне очень напоминает Киру, такая же худенькая, угловатая и отрешенная. Она объясняет:
– А знаете, почему у Кирочки такие проблемы с языками? Она очень боится, что мама заберет ее в Швейцарию!
– Как – боится? Почему?
– Боится, что ей там будет плохо. Все чужое, все незнакомое, не наше…
– Но – мама?
– Ну и что ж, что мама? Остальное-то все кругом чужое! Чужие люди, чужая страна, чужие порядки. Говорит, только не отдавай меня маме и дяде Мартину! Я с ними не хочу.
– А она уже когда-нибудь бывала у них?
– Нет. Это ни к чему. А мать ей говорит: «Как только выучишь язык, мы тебя заберем». И она нарочно не учит…
– Да лентяйка она, вот и не учит, – возражает Главная Бабушка. – Ясно, что никто никуда ее не заберет. Кому она там, спрашивается, нужна?

Там все изумительно, в этой квартире. Музей дореволюционного интеллигентского быта с натуральным буфетом в стиле «модерн», с натуральными же стульями в стиле «ложная готика», на которых, вероятно, еще сиживал Шаляпин, и с выцветшим от времени и частого мытья фарфором, украшенным бледными двуглавыми орлами. Редкие современные предметы вроде телевизора или компьютера чувствуют себя не очень уважаемыми и молча жмутся по углам. Впрочем, их там мало, таких предметов. А под резным обеденным столом, застеленным не то скатертью, не то портьерой с кистями, лежат вышитые крестиком подушки, книги и облезлые медведи с замусоленными конфузливыми мордами.
Это – убежище Киры. Ее грот. Ее берлога. Под столом, как выяснилось, она проводит большую часть своего свободного времени. Была бы ее воля, она бы там и ела, и спала, и делала уроки.
Бабушек это не тревожит. «Пусть играет как хочет. Главное, под присмотром. А вырастет – все равно перестанет там помещаться». Мудро.
Кстати, там очень уютно, под этим столом. Кира как-то так хорошо, со вкусом обжила и обустроила свое убежище, что, будь я помоложе, непременно напросилась бы к ней в гости. У нее там стоит электрическая настольная лампа, очень похожая на керосиновую, и сама она, сидя в желтом круге от этой лампы, кажется очень умиротворенной и счастливой…

Я присел отдохнуть
В круге времени.
Какое тихое место!

Она грызет кончики косичек и улыбается. По-моему, понимает.
– Одна беда – на улицу не выгонишь! – жалуются бабушки. – Иногда мы чуть не силой ее вытаскиваем. С криком, со скандалом… Она ведь знаете какая? Мы, конечно, ей не потакаем, но все равно тяжело.
Кира сидит под столом, слушает и отрешенно улыбается. По ее виду никак нельзя предположить, что это своевольный, капризный, истеричный ребенок. Видимо, все эти пороки спрятаны где-то глубоко внутри и вылезают на свет божий только при общении со сверстниками. А со мной, например, она ведет себя неизменно открыто и дружелюбно, почти не дичится, не капризничает и много разговаривает. Говорит она исключительно о прочитанных книгах и больше ни о чем. Когда я пытаюсь низвести беседу на какие-то хотя бы относительно бытовые темы, она тут же сникает и замыкается в себе.
Детские книжки ее почти не занимают. Мои попытки всучить ей что-нибудь вроде «Ордена Желтого Дятла» или «Эмиля из Лённеберги» закончились провалом. Зато капитан Блад, который до сих пор почему-то проплывал на своей «Арабелле» мимо нее, привел ее в такой экстаз, что мне пришлось принести и показать ей старый фильм с Эролом Флинном. После этого она целый вечер так сияла глазами, что я боялась, как бы она не подожгла случайной искрой занавески. Похоже, что хитрый ирландец потеснил в ее сердце даже графа Монте-Кристо, который, судя по всему, до сих пор царил там безраздельно. Старенький двухтомник Дюма в красном узорчатом переплете всегда лежит у нее рядом с кроватью.
– А ничего, что граф так жестоко отомстил своим врагам? Тебя это не смущает?
– Он не отомстил! – При малейшем волнении она начинает тяжело, со всхлипом, дышать и вся так напрягается, что мне делается не по себе. – Он просто всем рассказал, всему миру, какие они подлецы и мерзавцы! Они же не только его… они много чего плохого сделали! А все молчали, потому что боялись! А граф, он один не боялся, не потому, что он богатый, а потому, что он храбрый и честный, и он в тюрьме сидел четырнадцать лет – совсем один, с аббатом только… а так – один вообще! После этого ничего не страшно, поэтому он и не боялся!
– Кира, скажи… А кем бы ты хотела стать в будущем? Ну, когда вырастешь? Ты еще об этом не думала?
– Думала. Я все время думаю. Знаете о чем? Чтобы… когда я буду классе в восьмом или девятом… чтобы я начала худеть.
– Кира, детка! Да ты и так как тростинка! Зачем тебе еще худеть?
– Чтобы уж совсем исхудать! И чтобы все заметили и говорили: «Как ты похудела! Скажи, у тебя какая диета?» А потом чтобы я пришла к учительнице… тогда уже другая будет… Пришла бы и сказала: «Все, я ухожу из школы. Я переезжаю в другое место». А учительница тогда спросит: «Куда? К маме за границу?» А я скажу: «Нет. Еще дальше». И уйду. И больше не вернусь. И тогда она поймет… и все поймут… что я просто смертельно больна и что мне совсем-совсем недолго осталось!
– Поймут и начнут тебя жалеть?
– Не-ет! Они никого не жалеют. Да мне и не надо… Я просто поживу еще немножко, а потом лягу и буду умирать… мне будет радостно-радостно!
– Отчего радостно-то? Думаешь, что там лучше, чем здесь?
– Не-ет! Там нету ничего, я точно знаю! Я один раз уже болела, очень сильно, в больнице, и уже совсем почти умерла, и сперва мне было так хорошо, а потом – раз! – и все исчезло! И стало еще лучше, потому что уже ничего не было, совсем, знаете, как было хорошо, пока ничего не было! Очень!
Бабушки слышат весь разговор от первого до последнего слова – и он опять-таки ничуть их не тревожит.
– Ну мало ли какие у них фантазии! – снисходительно говорит мне Главная Бабушка. – Я тоже в детстве мечтала, чтобы меня фашисты расстреляли… Дети вечно что-то такое выдумывают. Не стоит обращать внимания!
Наверное, это мудро.
Но мне как-то не по себе.