ВСТРЕЧИ ВНЕ РАСПИСАНИЯ

«Мой прадед дошел до Берлина»

Угасание памяти?

Картинка подмосковного лета прошлого года: мы гуляем с сыном и дочкой по аккуратным дорожкам, читаем надписи, останавливаемся, молчим. Это мемориал «Рубеж Славы» на сорок втором километре Волоколамского шоссе. В декабре сорок первого года здесь остановили немецкие танки, рвавшиеся к Москве. Нам с мужем кажется свершенно необходимым привести наших маленьких детей сюда. Папа берет их по очереди на руки, тихонько на ушко рассказывает. Вдруг видим – мальчишка лет десяти-одиннадцати стучит с упоением мячом в стену, к которой прикреплены таблички с именами солдат. Вы вздрогнули? Я тоже.
– Эй, парень! – окликаю его. – Ты слышал что-нибудь про войну с фашистами? Бои прямо здесь шли. Что ж ты делаешь?
Упираюсь в колючий взгляд.
– А че такого?
– Да тут могилы кругом!
– Слышал, слышал… Ну, я же только по стене. Это же не могила…
Он опускает голову и уже как-то виновато бормочет. Мне кажется, я слышу, как запрыгало у него сердце. От страха перед крепким дяденькой рядом со мной, который может дать по ушам? Или все-таки понял, что натворил, и устыдился? Он подхватывает мячик и улепетывает к ближним домам, в которых, может быть, даже и живет. Кто из нас, десятилетних пятиклас­сников 80-х годов прошлого века, стал бы отрабатывать точность удара на мемориале? Не думаю, чтобы кто-то дерзнул. Хотя мы тоже были не ангелы, грубили взрослым и учились спустя рукава. Но та война была НАШЕЙ войной, наших дедов, мы воспринимали ее сердцем. А для этого паренька война оказалась просто страницами учебника, который он, может быть, даже и не прочитал.
Вроде бы изучают войну на уроках истории, вроде бы дети должны знать. Но часто это остается именно знанием, информацией, не больше, которая быстро выветривается из головы, если в собирании этого знания не участвует сердце. Учителя просто дают материал, дети просто слушают и отвечают, а жизнь идет своим чередом, память о войне не является ее значимой частью. Поэтому и можно колотить мячиком по стенке мемориала. Поэтому и замечание вызывает искреннее удивление – а что такого? Это же никак не связано с моей жизнью.

Дорога к Победе – через сердце

В апреле – начале мая в расписании небольшой подмосковной частной школы, где я работаю, можно было видеть не­обычное добавление – после обеда у пятых – восьмых классов по вторникам и четвергам были «военно-исторические уроки». Это была наша попытка пройти вместе с детьми дорогой Победы, прожив за четыре школьные недели четыре года войны – трагические дни отступления первых месяцев, оборону Брестской крепости в глубоком тылу врага, битву за Москву, блокаду Ленинграда, битву за Сталинград и танковое сражение под Прохоровкой, наконец, битву за Берлин.
Для нас этот разговор был особенно важен – школа стоит в зоне боев 1941 года, в нашем Рождествене были немцы, за ним находится «Рубеж Славы» – линия, за которую немцы так и не смогли перейти, приближаясь к Москве. И меньше всего хотелось, чтобы получились просто информационно насыщенные встречи, уроки с вопросами и ответами по классической схеме дидактики. О любви к Родине невозможно рассказать, ей невозможно научить, можно только напитать сердце так, чтобы оно заболело, заплакало, обрадовалось, отозвалось. Отозвалось само, а не в обмен на хорошую отметку.
Конечно, мы старались приблизить военную эпоху к современным детям понятным им образом – привлекали и мультимедийные ресурсы, и интернет, и интер­активные военные карты, и редкие кадры военной фото- и кинохроники. Но главное было – дать детям почувствовать это время сердцем, пережить его, пусть и в воображении, а не только запомнить статистику, даты и имена.
Хотя в Великой Отечественной участвовали наши отцы, матери, бабушки, дедушки, все равно Победа остро ощущается нами, взрослыми, как своя, личная, наполненная особенным смыслом, а не как дата в истории, пусть и славная, но бывшая давным-давно. Может, это потому, что мы еще успели в своем детстве застать многих фронтовиков, успели услышать их скупые, страшные рассказы, так непохожие на красивые фильмы о войне. А теперь фронтовиков осталось совсем мало… Хотелось, чтобы и для наших учеников слово «Победа» наполнилось собственным, лично значимым смыслом и тоже было с большой буквы.
Честно говоря, начинать было трудно и страшно – вдруг современным подросткам, для которых блокада Ленинграда хронологически так же далека, как и Куликовская битва, все это окажется не слишком интересным? Ведь в их семьях воевали прадедушки и прабабушки, которых они никогда не видели, и многие представляют войну лишь по боевикам последних лет.
Но очень скоро выяснилось, что одиннадцати-четырнадцатилетним ребятам война оказалась так же страшна и близка, как нам, взрослым. Приходили на первый военный урок с неохотой, лишь подчиняясь школьным правилам, а потом многие не хотели уходить, просили рассказывать еще. Тихонько пробирались в школьную гостиную, где происходили встречи, младшеклассники, которых мы специально не приглашали, заранее предполагая серьезный, взрослый, жесткий разговор о страшной цене Победы. Мы боялись, что такое знание окажется слишком тяжким для малышей, и хотели уберечь их от непосильной душевной нагрузки. Но четвероклас­сники сидели в задних рядах, как мышки, и жадно слушали о том, как жили их ровесники в осажденном Сталинграде, как встречали Пасху в блокадном Ленинграде в сорок втором году, неся в храм вместо кулича серый, глинистый блокадный кусочек хлеба. Так бы и просидели скрытно, если бы не стали задавать вопросы – верный признак того, что все услышанное остается в душе.
С особенным каким-то вниманием ребята слушали военную историю нашего села Рождествено. Вот оно, все рядом – немецкие танки на перекрестке, где остановка рейсового автобуса, немецкие мины, заложенные на школьном дворе (нашем школьном дворе!), фашистский пулемет, убивающий с колокольни храма наших солдатиков, бегущих в атаку по нашему полю за селом… После таких рассказов, похоже, никто в школе уже не воспринимал битву за Москву как параграф в учебнике по истории.
Целый месяц мы действительно жили этой страшной войной. Пели по утрам в гостиной всей школой военные песни, со старшеклассниками читали прозу писателей-фронтовиков, с малышами рисовали войну и ездили на «Рубеж Славы» поглядеть на танки – наши, немецкие, американские, по пятницам смотрели старые военные фильмы. Когда шли последние кадры фильма «А зори здесь тихие», многие вдруг встали и досмотрели фильм стоя. Расходились молча, словно боялись расплескать то важное, что совершалось сейчас в душе.
Через несколько встреч оказалось, что многие готовы рассказать о том, как война прошла по их семьям; что у многих учителей тоже есть своя личная история войны. И мы предложили записать ее на импровизированных письмах-треугольниках, таких, какими они были в годы войны. Каждый день ребята несли черно-белые выцветшие фотографии, наградные удостоверения, похоронки и писали свои треугольнички. Их набралось много – почти целая стена в школьном коридоре оказалась занята.
«Мой прадед, Николай Орехов, дошел до Берлина».
«Моя прабабушка Тоня родила мою бабушку под бомбами в Сталинграде».
«Мой прадед, Филипп Морозов, офицер пехотной армии, прошел всю войну и вернулся с нее».
«Мой двоюродный прадедушка, Александр Михайлович Сикорский, воевал с фашистами в Белоруссии. Он помогал партизанам, а потом и сам ушел в лес. Погиб смертью храбрых перед концом войны».
После окончания военных встреч мы выпустили школьный альманах «Дорога к Победе», где воспроизвели все письма и фотографии. И я знаю, что многие отослали эти альманахи в другие города, своим бабушкам и дедушкам, тем, которые еще живы. Слава Богу, что ребята хотят нести этот нелегкий груз памяти.
И я почему-то уверена, что никто их них не станет играть в футбол на мемориале «Рубеж Славы». Хотя они вовсе не ангелы, а самые обыкновенные современные подростки.