12 апреля 1961 года

Я  человек, я посредине мира…

Арсений Тарковский, 1958 г.

Гагарин приземлился на левом берегу Волги, неподалеку от села Узморье. Жена лесника Анна Тимофеевна Тахтарова с шестилетней внучкой Ритой шла на свой огород, когда их заметил Гагарин.
Женщина напугалась, завидев ковылявшую по полю странную фигуру в оранжевом комбинезоне, и, подхватив внучку, заторопилась к деревне.
– Мамаша, куда же вы бежите?! – закричал Гагарин, у которого не было сил ее догонять. – Я свой!..

* * *

Что-то неудержимо манит меня в тот день. Хочется возвращаться к нему памятью. Правда, я тогда был у родителей только «в проекте», я еще не родился. Но может, потому так и тянет меня в 12 апреля 1961 года, что этот день – предисловие к моей жизни. К судьбе всего нашего поколения, появившегося на свет в начале 1960-х.
Не знаю как, но мне кажется, что мы уже присутствовали в том дне. Я слышу запах сырого холодного молока. Именно так пахнет утром в апреле. Вот радиорепродуктор бодро призывает делать зарядку, но на него пока никто не обращает внимания. У колхозной конторы мужики получают наряды, щурятся на проглянувшее солнце. Дети в распахнутых пальтишках бегут в школу, мечтая о том, чтобы на обед дали пшенный суп и мятую картошку с молоком. Машина гремит на ухабах пустыми бидонами. Обычный будний день, среда.
Но Юрий Левитан уже сидит у микрофона, перед ним – листок бумаги с сообщением, которое через несколько минут услышит вся страна. Спасибо тому, кто писал его – этот человек хорошо понимал, что такое голос Левитана для людей, переживших войну. Сообщение не было названо ни «экстренным», ни «чрезвычайным», ни «важным». Текст, прочитанный Левитаном, был спокоен и предельно лаконичен: «…Московское время десять часов две минуты. Передаем сообщение ТАСС о первом в мире полете человека в космическое пространство…»
Начавшееся ликование не с чем сравнить. В нем не было ничего от натужного безумия фанатов, торжествующих победу своей команды. Как ни нажимал Хрущев на все идеологические педали, никому и в голову не приходило всерьез праздновать победу социализма над капитализмом.
С грустью предчувствуя, что наши власти используют полет Гагарина как козырь в глобальной игре, мудрый Константин Паустовский в тот же день написал в вечернем выпуске «Известий»: «12 апреля 1961 года – день не только нашей чистой и благородной национальной гордости, но и гордости всего мыслящего человечества… Миллиарды сердец бьются сейчас напряженно и взволнованно. Все мысли прикованы сейчас к судьбе мужественного человека – за минуту до этого его почти никто не знал… Полет Гагарина будет волновать людей, пока будет существовать наша Земля…»
Гагарин, улыбавшийся с обложек всех журналов мира и со всех экранов, вызвал на планете неожиданный для всех правительств прилив любви, доверчивости и просто счастья. Такого не было никогда до 1961 года. И боюсь, никогда уже не будет.
На архивных кинопленках видно, как встречали Гагарина в Москве, Праге, Хельсинки, Каире, Риме, Афинах, Лондоне, Дели… Там самое драгоценное – лица людей. Можно было бы сделать удивительный документальный фильм на основе этой хроники. Текста там, наверное, никакого не нужно. Пусть будет только музыка, может быть – стихи, но главное, чтобы мы успели вглядеться в лица. Открытые, простодушные и ясные, каких теперь не встретишь ни в Москве, ни в Нью-Йорке, ни в Париже. Да и нет давно такого праздника, такого дня, чтобы волна дружелюбия, радости и братского тепла могла выплеснуться на улицы и обойти весь земной шар.

* * *

Редакции всех газет Советского Союза были завалены стихами о первом космонавте. Среди них не оказалось литературных шедевров, что тоже по-своему замечательно. Это гениальные вещи чаще всего пишутся в печали и отрешенности, а когда человек счастлив, он распахнут и готов поделиться даже тем, чего у него нет…
В редакцию «Молодежи Алтая» свои стихи принесла пятиклассница барнаульской школы № 18 Надя Бурлина:

Летит в полет ракета
В космическую даль,
И месяц с небосвода
Привет ей передал.
Сквозь звезды
прорываясь,
Летит она вперед,
А в ней советский парень
Отправился в полет!

Помню, среди моих детских игрушек был маленький пластмассовый космонавтик – белый такой, круглоголовый. Он был совсем как пушинка, и я запускал его в бумажной ракете на книжный шкаф. Там была Луна. Потом я карабкался по уступам полок наверх, рискуя обрушить на себя весь шкаф, шарил рукой в «лунной» пыли, находил космонавтика и бросал его на тахту, где у меня простиралась бескрайняя целинная степь. Вечером я засыпал, сжимая космонавтика в руке.
Космонавты были нам родные. Вырезанные из газет и журналов фотографии Гагарина, Титова, Терешковой, Николаева, Поповича, Комарова, Быковского, Беляева и Леонова висели в домах не как портреты вождей, а как портреты любимых писателей. И Гагарин был нам, как Пушкин – первый среди классиков, но совершенно свой, близкий и понятный.
До сих пор храню набор открыток «Летчики-космонавты СССР», великолепно отпечатанный на фабрике «Гознак». Вместе с бабушкой мы бессчетное число раз смотрели эти открытки и не могли налюбоваться на красивых, добрых и храбрых людей. На новогоднюю елку 1970 года бабушка собрала мне костюм космонавта: теплый свитер, плащ-накидка, как у Маленького Принца на рисунках Экзюпери. На голове у меня красовалась хоккейная каска с надписью «СССР», а через плечо была перекинута широкая лента со скромной надписью «Космонавт № 1». Среди зайчиков, ежиков, гномиков и снежинок я оказался вне конкуренции и получил от Деда Мороза приз за лучший костюм. Бабушка очень этим гордилась.
Гибель Гагарина – первая катастрофа нашего детства. Помню, как по Красной площади на лафете везли урну. А потом была гибель Добровольского, Пацаева и Волкова. Так оборвалась эпоха счастливых встреч на земле – с митингами, цветами, музыкой и торжествами по всей стране. Так мы взрослели.

* * *

Недавно обнаружил в интернете запись первого отчета Гагарина от 13 апреля 1961 года. Юрий Алексеевич скрупулезно, по минутам, рассказывает руководителям полета и специалистам, что происходило с ним, с системами корабля. Но это не сухой рапорт. Тут каждое слово выдает человека, воспитанного на русской литературе.
Слушая гагаринский голос – еще совсем юношеский! – легко представить, как он отвечал на уроках литературы.

«…И началось медленное вращение. Стала Земля уходить влево вверх. И тут увидел я горизонт и звезды: они немного четче на этом черном фоне – такие светящиеся точки. Очень красивый горизонт, видно прямо окружность Земли вокруг горизонта. Такой нежный-нежный голубой цвет у самой поверхности Земли. Затем он постепенно темнеет, немножко фиолетовый оттенок приобретает и переходит в черный цвет; такой нежный-нежный ореол вокруг Земли, голубой, красивый очень…»

В гжатской школе русский язык и литературу преподавала Ольга Степановна Раевская. Как это все-таки удивительно: многие люди, имевшие отношение к Гагарину или к первому полету в космос, носили фамилии старинных дворянских родов (хотя не всегда имели соответствующее происхождение). Ольга Степановна закончила до революции учительскую семинарию. В классе, где учился Юра Гагарин, она была и классным руководителем. Однажды ребята сделали и подарили любимой учительнице футляр для очков.
После полета Юрий Алексеевич рассказывал корреспондентам: «Было в ней что-то от наших матерей – требовательность и ласковость, строгость и доброта. Она приучала нас любить русский язык, уважать книги, помогала понимать написанное. От нее мы узнали, как работали Пушкин и Лермонтов, как их убили на дуэлях, каким был Гоголь, как писал свои басни дедушка Крылов… Мальчики и девочки учились вместе, сидели рядом на одних партах, помогали друг другу… В шестом классе меня избрали старостой. Дружил я тогда, да и сейчас продолжаю дружить с Валей Петровым и Женей Васильевым. Славные товарищи… С нами дружила Тоня Дурасова. Милая, любознательная девчушка, с ясным, открытым взглядом. Сейчас она продавщица в одном из гжатских магазинов…»

* * *

В 1961 году Ольга Степановна жила не в Гжатске, а в Барнауле, у сына. Как вспоминает мой отец (в ту пору – 25-летний сотрудник газеты «Молодежь Алтая»), после сообщения ТАСС о полете Гагарина кто-то позвонил в редакцию и сообщил, что в Барнауле живет учительница первого космонавта. Молодой репортер тут же помчался к Ольге Степановне, и уже 14 апреля в номере стояла заметка «Мой Юрка».