ПОЗДРАВЛЯЕМ!

Звонок. Шалва Александрович поздоровался с классом...

Больше всего почему-то удивили и очаровали лимоны. Они так тепло и уверенно сияли в вечнозеленой гуще, что я наконец-то поверила: это самый настоящий Тбилиси, куда так долго хотела попасть. Позади остались суета сборов и тягучее плацкартное путешествие. А до школы Шалвы Амонашвили, которая и была целью моей первой в жизни командировки, – всего несколько остановок на метро.
И все вокруг – платаны, ажурные фасады, нежное тепло после промозглого московского ноября, кружево письменности, звучная, экспрессивная речь – все это было удивительным, непривычным, необыкновенным. Но почему-то не чужим. Мы с моей спутницей чувствовали себя не туристами, а гостями на большом и немножко суматошном празднике. Нам охотно объясняли, оторвавшись от эмоционального диалога с собеседником и перейдя на русский язык, как пройти-проехать, советовали, что обязательно посмотреть в городе, в гастрономе очень вежливо, но немного смущенно объяснили, что сахар – по талонам (что будет с таким изобилием лимонов, если сахара в обрез?). Это было самое начало талонной эпохи и самый конец советской.
Но школа Шалвы Александровича еще работала. Большая такая, в сравнительно новом здании, хотя и совсем не в центре. Мы, конечно, приехали пораньше, задолго до звонка на первый урок – посмотреть, почувствовать атмосферу, познакомиться с учителями. Сам Амонашвили должен был вести математику. Класс полон – тридцать с большим хвостиком, – так что нам едва нашли одну пустующую парту.
Через несколько минут звонок, и цель моего длинного выстраданного путешествия будет достигнута. Вокруг гомонили черноглазые темпераментные второклассники. Ссорились, шептались, пересмеивались, дразнились… по-грузински. «Так ведь и урок будет по-грузински», – похолодев, подумала я. И даже как-то остолбенела от этой простой мысли. Вообще-то странно, что мне это раньше не пришло в голову. Но уж очень улыбчиво, открыто нас встретил город. А теперь, за две минуты до звонка, эта заветная цель ускользала. Долгожданный Золушкин бал превращался в тыкву.
«Ну что ж, – подумала я, стараясь не заплакать, – посижу с умным видом, сделаю вид, что записываю, а потом попрошу объяснить в общих чертах». Звонок, Шалва Александрович поздоровался с классом, и урок начался. Я подняла глаза от раскрытого блокнота, посмотрела на доску, на детей, на учителя, который энергично ходил по рядам, наклонялся, тихо переговаривался то с одним, то с другим: этому предлагает подумать еще, того подбадривает, обращает внимание на условие задачи. Блестяще, легко, стремительно, приветливо, плавно, без эмоциональных «ухабов».
Это что же значит? Я… все понимаю? То есть, не слова, конечно, а само течение урока, суть жестов, интонаций, смысл микродиалогов то с одним, то с другим ребенком иногда на уровне взгляда, кивка. Урок выстраивался стройно, многосложно и красиво, как грузинский тост. Это было волшебное ощущение: я в несколько секунд осознала, что владею еще одним языком. Причем свободно, «без словаря». Как истинный учитель подтвердила свое восхитительное открытие: подошла после урока и уточнила, то ли увидела, правильно ли поняла. Да, в самом деле, этот язык учителя, говорящего с классом, мне доступен. И не только мне, конечно. Просто чтобы понять это, нужно было оказаться в Тбилиси в конце восьмидесятых в школе Амонашвили. Благодарю судьбу, что успела. Шалва Александрович давно работает в Москве. А наши страны все относит в разные стороны, и все растет ком того, что их разделяет. Думаю, что по-русски мне уже наверняка не все ответят на проспекте Руставели. Хотя с сахаром, я уверена, проблем нет.
А общий язык все равно есть. Я сама им владею, да и вы тоже.