КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ

Патриотические разночтения

Четвертого ноября страна отмечаля День народного единства. Однако праздник, которому уже пять лет, до сих пор «народным» не становится. И это при том, что некий общественный заказ на патриотические ценности в России ощущается вполне явно. Может быть, дело в том, что заказ этот, условно говоря, «не оформлен»: мы до сих пор не знаем, кого же считаем патриотом и как этот человек должен вести себя в публичной жизни.

Патриотизм» и «патриот» относятся к идеологически отмеченным словам и выражениям, поэтому обсудить их смысл очень трудно: спокойный академический тон сразу сменяется возбужденным и настороженным. Давайте попробуем удержаться в рамках спокойствия и обратимся для этого к самым простым и очевидным источникам – к словарям.

Слово «патриот», по данным «Этимологического словаря русского языка» Макса Фасмера (М.: Прогресс, 1967), впервые употребил Петр I. Это заимствование из немецкого Patriot или из французского pаtriote – «сын отечества». Слово происходит от латинского patriota, а оно, в свою очередь, от греческого patriotеs – «земляк, соотечественник».

«Этимологический словарь русского языка» А.Г.Преоб­раженского (М., 1958) возводит первое употребление слова «патриот» не к царю Петру лично, а к «петровской эпохе».

Вот Владимир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. (М.: «Русский язык», 1980). «Патриот, патриотка, любитель отечества, ревнитель о благе его... Патриотизм – любовь к родине. Патриотический, отечественный, полный любви к отчизне».

* * *

Абсолютно все русские словари советского времени определяют патриотизм так же, как и Даль, – любовь к родине. Но обнаруживается важная особенность.

С годами и переизданиями из словарных определений патриотизма исчезает смысл жертвенности.

Начнем с непременного «Ожегова».

«Патриот. Человек, одушевленный патриотизмом. Патриотизм. Преданность и любовь к своему отечеству, к своему народу, готовность к любым жертвам и подвигам во имя интересов своей родины». (Словарь русского языка. Составил С.И.Ожегов. – М.,1953).

Такое определение вызывает вопрос, который вряд ли кто решился бы задать вслух в пятьдесят третьем году. Да и теперь как-то неуютно себя чувствуешь. Но все-таки: а если к жертвам готов, но не к «любым»? Допустим, сам погибнуть согласен, а чтобы дети погибали – нет. Или даже так: в бою убить готов, а пытать в застенке или начинять автомобиль взрывчаткой – ни за что. Ведь если к «любым», то патриоты – это какие-то монстры, готовые пожертвовать своей и чужой жизнью и всем на свете.

Патриот как «ревнитель о благе отечества» – это понятно. И красиво. Патриотизм как «готовность к любым жертвам» – совершенно непонятно. Но в сталинско-советской атмосфере понимать надо было другое. И все понимали: ты – жертва. Если патриот, то пожертвуешь собой сам. Если «враг народа», то пожертвуют тобой.

Антоним к «патриоту» – «враг народа».

* * *

С середины семидесятых годов, когда этот антоним уже не подразумевался, в изданиях Ожегова «готовность к любым жертвам и подвигам» исчезает из определения.

В семнадцатитомном Словаре современного русского литературного языка (М.-Л., Издательство АН СССР, 1959. Том 9) готовность к жертвам есть, но характеризуя «патриота», авторы деликатно умолчали о «любых».

«Патриот. Человек, любящий свое отечество, преданный своему народу, готовый на жертвы и совершающий подвиги во имя интересов своей родины».

Тоже спрашиваешь себя: а если отечество люблю, но подвиги не совершаю, тогда как? Все-таки в жизни не всегда, к счастью, есть место подвигам.

В словарной статье ответ на этот вопрос дал драматург Александр Островский. Реплика его персонажа из пьесы «Правда – хорошо, а счастье – лучше» приведена в качестве иллюстрации, но она полностью перечеркивает приведенное авторами определение слова «патриот».

[Платон:] «Всякий человек, что большой, что маленький, – это все одно, – если он живет по правде, как следует, хорошо, честно, благородно, делает свое дело себе и другим на пользу, – вот он и патриот своего отечества».

А с «патриотизмом» в этом капитальнейшем словаре вышло смешно.

«Патриотизм. Любовь к своему отечеству, преданность своему народу, готовность к любым жертвам и подвигам во имя интересов своей родины». Сразу же вслед за грозным и торжественным определением идет забавный и шокирующий иллюстративный пример: «Заступники отечества были немного простоваты… Их патриотизм ограничивался жестоким порицанием употребления французского языка в обществе. Пушкин. Рославлев».

Интересно знать, абсурдный контраст возник нечаянно или нарочно?

Затем приведена двусмысленная фраза из Ленина, которого назвать патриотом в смысле любви к России язык не повернется: «Патриотизм – одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками обособленных отечеств». Что значит здесь слово «глубоких»? Похоже, что «трудно­искоренимых». В статье «Ценные признания Питирима Сорокина», откуда взята фраза, непосредственно за ней сказано: «К числу особенно больших, можно сказать, исключительных трудностей нашей пролетарской революции принадлежало то обстоятельство, что пришлось пройти полосу самого резкого расхождения с патриотизмом, полосу Брестского мира. …мы, марксисты могли ждать только от сознательного авангарда пролетариата понимания той истины, что мы приносим и должны принести величайшие национальные жертвы ради высшего интереса всемирной пролетарской революции» (ПСС, т. 37, с. 190).

Ленину противоречит следующий пример – из Калинина: «Мы должны воспитывать всех трудящихся в духе пламенного патриотизма, в духе безграничной любви к своей родине». (Калинин. «О комсомольском воспитании»). Так что же такое патриотизм – глубочайшее чувство, закрепленное веками, или плод комсомольского воспитания? Это, впрочем, риторический вопрос, потому что понятно главное: пока большевики рвались к власти, патриотизм им был без надобности, а когда дорвались, то кинулись воспитывать «пламенный».

Потом вступает красный граф Алексей Толстой с определением патриотизма из «Книги для детей»: «Патриотизм – это не значит только одна любовь к своей Родине. Это гораздо больше… Это – сознание неотъемлемости от Родины и неотъемлемое переживание с ней счастливых и несчастных ее дней». А что такое «сознание неотъемлемости»? Не сказал же мастер слова: «чувство причастности» или «ощущение сердечной связи». Нет, обратился к разуму. Человек сознает свою неотъемлемость от страны. Почему? Не по любви, потому что любовь – это «гораздо меньше». По-моему, Толстой хотел перефразировать знаменитое определение Алексея Хомякова, но проговорился.

Хомяков не пользовался словом «патриотизм», он писал так: «Отечество… Это та страна и тот народ, создавший страну, с которыми срослась вся моя жизнь, все мое духовное существование, вся цельность моей человеческой деятельности. Это тот народ, с которым я связан всеми желаниями сердца и от которого оторваться не могу, чтобы сердце не изошло кровью и не высохло» (Полное собрание сочинений, 1861, т.1, с. 92).

* * *

В Академическом словаре русского языка (1959, под редакцией А.П.Евгеньевой, то же самое в 4-м, стереотипном издании – М.,1999) патриот определяется привычно – «тот, кто любит свое отечество, предан своему народу». Но определение иллюстрируется прямо ошарашивающим примером. Опять из Калинина: «Впервые слово патриот появилось в период французской революции 1789–1893 годов. Патриотами тогда называли себя борцы за народное дело, защитники республики в противовес изменникам, предателям родины из лагеря монархистов».

Слово появилось, конечно, раньше французской революции – тут всесоюзный староста ошибся, но вольно или невольно Михаил Иванович привел убедительное доказательство, что патриотизм – это совсем не любовь к родине. Вопрос о том, любили ли Францию противники республики и революции, даже не ставится.

Здесь антоним «патриота» – «монархист». А ведь монархисты тоже любили родину, но... иначе понимали, что для родины нужно, что для нее хорошо, а что плохо.

Пойдем дальше. Словарь иностранных слов (15-е издание, исправленное. – М.: Русский язык, 1988): «Патриот – человек, любящий свое отечество, преданный своему народу, готовый на жертвы и совершающий подвиги во имя интересов своей Родины. Патриотизм – любовь к родине, преданность своему отечеству, своему народу. Подлинный патриотизм включает в себя борьбу за лучшее будущее для народа, за социалистический прогресс, за социализм и коммунизм». Вот как! Оказывается, подлинный патриотизм невозможен без борьбы за социализм и коммунизм. А если человек любит родину, но придерживается антикоммунистических убеждений – тогда он кто? Но и это риторический вопрос.

* * *

Словари с несомненностью доказывают, что любовь к родине и патриотизм – явления разные. Любовь к родине – это личное чувство. Сердечное, внерассудочное, радостное и мучительное, как и всякая любовь. Человек может любить родину, но не знать об этом. И только в разлуке с родиной он вдруг поймет, что любил и любит. Человек может не испытывать этого чувства, но быть полезнейшим гражданином своей страны, тружеником, приумножающим ее силы и богатство.

Патриотизм же – это не личное чувство любви, а идейный комплекс, «включающий в себя» самые разные ингредиенты. В одном случае – борьбу за коммунизм, в другом – за революцию, в третьем – за республику против монархии, в четвертом еще что-нибудь. Легко представить себе и ровно обратные ситуации, когда патриотизм включал бы в себя требования борьбы против коммунизма, против революции, против республики за монархию. То есть патриотизм – это убежденность в том, какой именно социально-политический строй, какая государственность, какие экономические «сценарии» нужны и хороши для родины, а какие не нужны и вредны. Поэтому на вопрос «патриот ли ты?» нельзя ответить ни «да», ни «нет», пока спрашивающий не объяснит, какой набор представлений содержится в его системе патриотизма.

…И стоят друг перед другом (враг перед врагом) два патриота – красный и белый, коммунист и либерал, монархист и республиканец – и оба родину любят. А может, и нет…