ИМЯ И СЛОВО

Дальней повести смутное эхо

Глаза прикрою – и мгновенно,
Весь легкий, звонкий весь, стою
Опять в гостиной незабвенной,
В усадьбе, у себя, в раю.
В.Набоков

«Белые дома с колоннами
в тенистой чаще деревьев;
сонные, пахнущие тиной пруды
с белыми силуэтами лебедей,
бороздящих летнюю воду;
старые нянюшки,
снимающие пенки с варенья;
жирные, обжорливые моськи,
ворчащие от сахара и злости;
девки-арапки, отгоняющие мух
от спящей барыни…»

Так начинается научное исследование барона Николая Врангеля «Помещичья Россия», опубликованное ровно сто лет назад, в сентябре 1910 года, в журнале «Старые годы» («Шедевр вкуса и знаний» – так вспоминал об этом легендарном журнале поэт Георгий Иванов). Я не оговорился, это именно научная статья, но когда я читал ее первый раз несколько лет назад, она вдруг зазвучала во мне как верлибр, как свободный стих. И я попробовал записать этот текст не сплошными, а раздельными строчками.
Тогда я еще не знал, что выдающийся русский искусствовед Николай Николаевич Врангель был поэтом не только в своей великолепной (и при этом строго научной) прозе – он писал и стихи. Впрочем, никогда не публиковал их; писал легко, шутя и тут же дарил друзьям. Вот отрывок из его послания, адресованного князю Сергею Волконскому:

Бывают дни, когда, надев халат,
Я, к этой жизни более не годный,
Отдаться дням давно минувшим рад –
Своей причудой старомодной…
Пусть дождь стучит лениво за окном,
Бегут часы и год бежит за годом,
Причудой странною наполнил
я весь дом,
И тени бродят хороводом…
И странно мне, что повесть дальних
лет
Мне смутным эхом сердце
взволновала.
Что это, правда, жил я или нет –
В дней Александровых прекрасное
начало?..

Потомок скандинавских переселенцев по отцу и русских дворян по матери Николай Врангель опоздал родиться. От эпохи Александра I его отделяло целое столетие, но когда он говорил о том далеком времени, у людей возникало мистическое чувство, что этот смешливый и задиристый молодой человек заглянул к ним из прошлого. Верилось, что он утром беседовал с Карамзиным, днем обедал у князя Юсупова, вечером гулял с Пушкиным в Летнем саду…
Волконский вспоминал о друге: «Про другого человека мы сказали бы, что у него огромная эрудиция; но это слово так тяжеловесно в применении к легкой прелести его характера…»
Кто мог поверить, что этот молодой энциклопедист получил лишь домашнее образование и по болезни не закончил даже реального училища!
Ему было чуть больше двадцати, когда он организовал в залах Академии наук выставку русского портрета. В 1902 году, движимый любовью к прекрасному и еще неясными предчувствиями, Врангель начал свои поездки по России, повсюду изучая и описывая памятники усадебной культуры.
В начале двадцатого столетия в России насчитывалось около 140 тысяч усадеб. Патриархальная культура рушилась на глазах, но мало кто сожалел о ее гибели. Еще меньше было тех, кто пытался спасти образы этой культуры для будущих поколений.
Вскоре по России прокатится первая русская революция. Николай Врангель напишет статьи «Развал» и «Остатки прошлого», которые войдут последними главами в его «Помещичью Россию». И тут уже не было места лирике.
«Русские люди делали все возможное, чтобы исковеркать, уничтожить и затереть следы старой культуры. С преступной небрежностью, с нарочитой ленью и с усердным вандализмом несколько поколений свело на нет все, что создали их прадеды… В общем костре жгли беспощадно все, что поддавалось сожжению, рвали, резали, били, ломали, толкли в ступе фарфор, выковыривали камни из драгоценных оправ, плавили серебро старинных сосудов…»
Жесткий анализ Врангель заключает жестким приговором. И не только в адрес погромщиков, но и в адрес всего народа, фатально распавшегося на «низы» и «верхи». Приговор этот, увы, справедлив и для нас, живущих сто лет спустя: «В области разрушения у русских не было соперников… Едешь по бесконечным дорогам, едешь по бедным обнищавшим деревням и с ужасом и тоской видишь разруху, страшную разруху на каждом шагу… Боже мой, какая страшная перемена произошла!..»
И это написано в 1910 году – в пору, которая сейчас многим кажется прекрасным зенитом императорской России. Что бы написал Врангель после 1917 года? Или после «великого перелома» конца двадцатых?..
В 1909 году Врангель создает Общество защиты и сохранения памятников искусства и старины. Он пытается убедить современников в том, что не может быть никакой «новой» России, если она мстительна по отношению к «старой».
С первых дней войны он оставляет все свои труды и поступает в Красный Крест. Журнал «Старые годы» был приостановлен. Поразительно, но коллеги осудили его за «предательство» высокого искусства.
Отвечая им в открытом письме, Врангель так объяснял свои поступки: «Останавливая до конца войны свою деятельность, группа лиц, изучающих и любящих давние годы, поняла, что сейчас наша жизнь столь значительна, что великий смысл ее поглощает все остальное… Недостаточно оцениваем мы все происходящее смятение, и каждый миг, посвященный не ему, – преступление перед историей, творимой Богом. Будем верить, что любовь и братство сейчас более нужны, и только им должно нести все свое посильное старание…»
В Красном Кресте Врангель обнаруживает полный хаос и паралич. «Все ссорятся, интригуют, завидуют, – с болью записывает он в деревне 5 сентября 1914 года. – Мало кто хочет действительно помочь».
В конце сентября с санитарным поездом он отправляется в сторону фронта. 29 октября: «Едва вышел из поезда, меня окружила целая группа уполномоченных… и все они стали жаловаться друг на друга, рассказывая о своих ссорах и неурядицах. Господи Боже, неужели даже теперь дух раздора и несогласия не покинет русского человека!»
Николай Врангель скончался 15 июля 1915 года в варшавском военном госпитале.
Журнал «Старые годы» нерегулярно, но продолжал выходить. Читатели продолжали искать в нем статьи Николая Врангеля. Для тех, кто был на фронте, «Старые годы» связывались в душе с милым и дорогим домашним укладом, и даже на фронте некоторые офицеры умудрялись выписывать журнал. В архиве издателя «Старых годов» Петра Петровича Вейнера сохранились такие письма: «Милостивый Государь Господин издатель. Состоял Вашим подписчиком в течение нескольких лет, и, находясь в настоящее время на войне, т.е. вне своего места жительства постоянного, а также зная, что издание второй половины года журнала господином Вейнером временно прекращено, я в настоящее время озабочен следующим: желаю получать журнал, но, не зная условий подписки на таковой и о том еще, когда и сколько (раньше 10 р.) выслать денег, я покорнейше прошу Редакцию меня уведомить обо всем меня интересующем по адресу: Брацлав (Подольская губ.). Номера Морейниса. Анатолию Михайловичу Синкевичу. P.S. Ответ не задержите, а то штаб может выехать в другой город».
Последний номер «Старых годов» вышел в 1917 году – октябрьско-декабрьская книжка за 1916 год.
После Гражданской войны имя Николая Врангеля надолго вычеркнули из отечественной культуры. И главной причиной забвения была не принадлежность Николая Николаевича старой художественной элите, а его близкое родство с предводителем Белого движения, командующим Вооруженными силами Юга России бароном Петром Врангелем. Николай и Петр были родными братьями.
«В последнее время, – писал о Николае князь Сергей Волконский в начале 1920-х, – имя его брата пронеслось по обагренным кровию равнинам нашей родины; оно прозвучало громче, нежели имя труженика на мирной ниве искусства, потому что военная труба вообще громче лиры; но наступит же время, когда… будут говорить в истории русского художественного движения об эпохе Врангеля…»
Увы, и по сей день при упоминании барона Врангеля вспоминают Гражданскую войну, а вовсе не поэзию русской усадьбы. Старший брат и по сей день заслоняет «труженика на мирной ниве искусства». Имени Николая Николаевича Врангеля нет даже в подробнейшем биографическом словаре русских писателей.