Вдохновить тем, что любил сам

Василий Васильевич Давыдов родился 31 августа 1930 года. Символично: накануне учебного года. Школе он отдал всю энергию своего творчества, все жизненные силы. Ради школы, учителей и детей в марте 1998 г. он поехал в сибирский город Когалым, где прервалась его жизнь. На что нацеливал педагогов Василий Васильевич Давыдов?
Не идти на поводу у старых школьных предрассудков, вызванных неумением и нежеланием подумать. «Действовать с умом», а не по штампу. Сегодня откуда только не услышишь: зачем детям вся эта физика-химия-биология, если они никогда не будут связаны с этими областями науки?
Очевидно, рассуждая так, имеют в виду специальные знания, добытые этими науками. Но ведь главная «добыча» наук не знания, а способы мышления, которыми они были добыты. Именно способы мышления вносят уникальный вклад в построение картины мира, а стало быть – и в изменение образа человека внутри этой картины. Вот почему вопросы, на которые общеобразовательной школе следует отвечать, должны быть другими: что такое человек в мире, что такое мир для человека, что такое Я в человечестве и в мире?
Отвечать на эти вопросы школа может по-разному, в том числе – средствами естественно-научных и точных дисциплин. «Талант – это норма», – считал Василий Васильевич Давыдов. Эта мысль не просто отражает его научные представления – тут ключ и к портрету самого ученого, и к пониманию его детища, системе развивающего образования. Мне посчастливилось знать Василия Васильевича с детства.

Помню лето 1972 года. Беспощадное пекло, беспрецедентная жара, которая переползет из июля в август. Маревище! Под Москвой пылают торфяники, а сама столица застлана дымной мглой. «Дымная мгла» – это словосочетание ежедневно звучало в прогнозах погоды. Мне было 11 лет, и с тех пор оно вошло в память, а в нос въелся запах этой естественной, природной гари, который не спутаешь с тем, что издают горящие «артефакты».
Мы с отцом Товием Васильевичем на перроне, встречаем приглашенного к нам на дачу Василия Васильевича Давыдова, коллегу отца, ближайшего друга семьи. Человека, который по степени близости и для меня станет без обиняков равным отцу. Еще при жизни моих родителей, буквально влюбленных в Васю, который отвечал им тем же. На их примере я увидел, что такое дружеская влюбленность, а потом сам пережил влюбленность ученика, поныне оставшуюся внутри. Не смогу забыть, как плакал Давыдов, узнав о смертельном диагнозе отца – мама успокаивала его. В этом парадоксе та же дружеская любовь, как всякая любовь  – немного иррациональная.
Но я пока ничего этого не знаю. Подходит электричка, из нее выползает разморенная жарой бесформенная масса пассажиров, и вдруг яркое пятно в ней – Давыдов! Он и в самом деле никогда ни в какие «ряды» не вписывался, если сам их не создавал и не возглавлял. И люди рвались занять там место. Чаще – с благородными намерениями, в крайнем случае – чтобы стать причастными к событию, которым было его дело и он сам.
Человек-событие!
Событием станет и его первая книга «Виды обобщения в обучении», вышедшая в том же, 1972 году. Ее автор, сочетая в себе неукротимый темперамент и глубочайшую фундаментальность, не оставил камня на камне от оснований традиционных логико-философских и психолого-педагогических представлений о мышлении и его развитии закладки трехвековой давности. Он выдвинул такую концепцию предмета, которую до сих пор не могут осилить многие, ибо продолжают мыслить о мышлении в духе прежних представлений, лишь припудренных продвинутой терминологией.
И вот он, Василий Васильевич, задорный, энергичный, во взмокшей синей рубашке шагает по подмосковному перрону нам навстречу – идет, как шел и по жизни – самостийно, «на свой необычный манер». Так пел любимый им Владимир Высоцкий. Кстати, Высоцкого, Любимова, Хмельницкого, других таганковцев Василий Васильевич неплохо знал, как знала половина интеллектуальной и художественной Москвы Василия Васильевича. С одними его познакомил философ Валентин Иванович Толстых, с другими, например с Юрием Петровичем Любимовым, он встречался у своего друга-философа Эвальда Васильевича Ильенкова, в его легендарной квартире в Камергерском переулке. Достаточно сказать, что соседом Ильенкова был Михаил Аркадьевич Светлов, который, по рассказам Давыдова, предварял свои визиты стуком в стену. А с Высоцким Давыдов одно время частенько пересекался на подмосковных дачах тогдашних знаменитостей. Из песен Высоцкого Давыдов особо любил «Диалог в цирке», называл ее «энциклопедией советской жизни». И «Коней привередливых». Мой отец тоже больше всего любил «Коней…», а с их подачи и я, хотя поначалу эта песня, до которой я, подросток, тогда попросту не дорос, мне не нравилась, но я разучил ее на гитаре специально для них. Время от времени, когда Василий Васильевич бывал у нас, они просили меня сыграть. Они «дорастили» меня, конечно, до многого.
Именно этим душным и дымным летом я впервые в жизни оказался в Театре на Таганке. Мы смотрели «Десять дней, которые потрясли мир», спектакль, который вообще начинался на улице. Тогда я уже был «опытным театралом», родители вовсю водили меня на лучшие вечерние спектакли, но увиденное потрясло мою отроческую душу до глубин. Впрочем, вернемся на перрон. Раздается характерный голос – звучный, звонкий и уверенный. Да! Василий Васильевич готов тут же, не отходя от станции, приступить к работе! Дело в том, что возглавлявший тогда журнал «Вопросы психологии» Анатолий Александрович Смирнов поручил им написать передовицу по партийно-правительственным решениям относительно совершенствования образования молодежи. Учитывая всю ответственность поручения, А.А.Смирнов, уже в качестве директора Института общей и педагогической психологии, разрешил друзьям не посещать работу и даже порекомендовал уединиться у нас на даче, чтобы спокойно донести до советских психологов исторические задачи, которые ставит перед наукой партия. Правда, при этом он оговорил жесткое условие: на время написания статьи следует ввести «сухой закон», который после этого можно нарушать на протяжении двух дней, засчитываемых авторам как рабочие. Как очевидец, свидетельствую: условие авторы соблюли самым пунктуальным образом.
А после были знаменитые пельмени моей няни – бабы Симы. Эти пельмени – притча на устах разных поколений друзей нашего дома, они подавались к столу с конца 20-х годов, когда баба Сима появилась в доме и практически сразу стала членом семьи. Предчувствие пельменей заметно ощущалось в процессе работы над передовицей, в какой-то мере мотивировало и ускорило ее.
Через много лет я прочитал эту статью. Статья была написана столь умно и хитро, что создавалось впечатление, будто партия, правительство и лично т. Брежнев при выработке своих решений с самого начала руководствовались идеями ее авторов. А лейтмотив передовицы состоял в том, что наипервейшим условием исполнения высоких предначертаний является разносторонняя психологизация образования – с опорой на наиболее перспективное из того, что наработали к тому времени советские психологи.
Тут тоже была «хитрая политика». Сверху и с разных сторон психологию упрекали за недостаточно активное участие в практике социалистического строительства. Серьезные, мыслящие психологи действительно не хотели превращать свою работу в практическую апологетику партийно-правительственных решений. Они предпочитали заниматься реальными проблемами, которые поставляет жизнь и на которые наводит «объективная логика развития науки». Но психологи помнили о тех сравнительно недалеких временах, когда одним постановлением можно было «закрыть» сразу несколько разделов их науки или вовсе «упразднить» ее, заменив физиологией высшей нервной деятельности. В 70-е такой угрозы, конечно, уже не существовало.
Однако через десять лет, в восьмидесятые, В.В.Давыдову предстояло пережить исключение из партии, снятие с поста директора НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР (ныне – Психологический институт РАО), а главное – сворачивание (к счастью, кратковременное) того большого дела, которое вызвало «сенсацию в мировой психологии» и, добавим, в практике образования.
…Лето 2010-го – такое же горячее, горящее и дымящее, как то памятное лето 1972-го. И «герой» этого лета для меня тот же: Василий Васильевич Давыдов, 80-летие которого мы с коллегами и единомышленниками готовимся отметить 31 августа.
Что доброго может сделать учитель для ученика, кроме как научить?
Вдохновить тем, что любил сам.
Обратить к достойному.
Подарить другого учителя, который научит еще большему.