2010 ГОД СОЛОВЕЙЧИКА

Мой счастливый случай

В пединституты тогда, в 70-х, мы шли, не помышляя о педагогике и учительском труде. Поступали на факультет, где изучался любимый предмет, и мнили себя филологами, биологами, математиками. Но уж если суждена человеку какая-то деятельность, он обязательно получит о ней знаки из будущего.
…Мы поступили на первый курс, и нас тут же отправили в колхоз на уборку помидоров. Целый месяц надо было жить в доме, который мы отапливали сами, спать на нарах, завтракать и обедать на кухне, которую по очереди обслуживали сами. И работать в поле, конечно. Скучно, понятно, не было. И хотя обстановка к чтению не располагала, все же у каждого студента-филолога в рюкзаке было по нескольку книг. У меня – свежие номера журнала «Юность», чтение, как оказалось, самое подходящее: стихи и небольшие повести. Я стала популярна, мне предлагали меняться. Одна девушка достала из-под подушки небольшую ярко-желтую новенькую книжку, на ней – прописными буквами «Час ученичества», имя автора: Соловейчик. Соловейчик? Какая веселая фамилия! Наверное, это псевдоним, который человек взял, чтобы писать о детях и о школе, – подумалось тогда.
И я стала читать. Это была моя первая книга по специальности, но тогда я этого не понимала: подлинное имя, а не псевдоним; настоящая педагогика, а не захватывающие разговоры про детскую жизнь. Про тебя самого, про издержки твоего воспитания, груз которых уже тогда смутно ощущался. Но слова «рефлексивность» мы еще не знали.
А когда узнали – что толку? Вузовская педагогика и психология воспринимались иронически: не наука. Вот язык, литературоведение – это да, серьезно. Был культ знания, запоминания, дискутирования. Правда, для меня – только до первой педпрактики.
Я работала вожатой в пионерлагере, и во мне вдруг ожили ощущения от той книги, возникла потребность в ее интонации, интонации понимания. И книга нашлась в библиотеке лагеря! Такая же новенькая, никем не читанная. Я листала ее, но не узнавала. Да ведь она по истории педагогики! Да где то, что я читала три года назад? Ничего «того» не было! Я поставила книгу на место. Слово «аберрация» я уже знала, чему-то нас научили.
И все-таки то, что вписала в меня книга Соловейчика тогда, – существовало. Независимо от подтверждений фактами, непостижимо: так я могу поступать с детьми, а так нет, это верно, а по-другому – ошибочно. Во мне работала какая-то педагогическая структура, и она располагала мной.
Видимо, это было заметно и со стороны. Однажды, уже укрепившись в школе, я услышала разговор завуча с директором. Речь шла о новенькой учительнице, выпускнице нашего факультета: «Я взяла ее, думала, у них там сильная кафедра педагогики, школа, – а нет, у человека совсем другой настрой на детей».
Немного надо юности – встретиться со своим, узнать, откликнуться. Моим счастливым случаем стала книга Соловейчика «Час ученичества»: поле, осень, ветер, перевернутое ведро…