СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ ЭПОХИ

История детским почерком

Перед вами действительно дневник, действительно написанный 13-летней девочкой в 40-м и 41-м годах. Зовут ее Вероника. Дети, внуки и правнуки вспоминают ее как Веронику Овчинникову, хотя в то время она была Малышевой. Ее давно нет среди нас, и мне не у кого спросить – можно ли дать вам почитать этот дневник? А очень хочется, так как образ мыслей советского подростка – милый, утраченный феномен. Дневник – тому свидетельство. Место действия – московский квартал между Камергерским и Георгиевским переулками.

28 октября 1940 года. Очень долго не писала, а в жизни моей и меня окружающей перемен много. Сегодня Тосе (одноклассница. – Ред.) 12 лет, ну и пускай, мне нет до этого дела. Мы с ней сегодня на шестом уроке подрались. Начала я, но она, по-моему, очень глупая и на все обижается, а меня это злит. И учится она плохо.
Вчера ездили за башмаками в Марьину Рощу. Конечно, не купили, но зато достали калоши. И еще вчера я дочитала «Обломова». Вот это настоящая книга. У меня теперь такое чувство, что хочется с кем-нибудь поговорить по-настоящему, но кто меня поймет? Я теперь не та, что была в 4-м классе. Уже не отличница, а лентяйка с жутким характером. Думаю о себе больше, чем я есть на самом деле. Но я уверена, что это исправимо, так как нет для человека того, чего он не смог бы сделать.

30 октября 1940 года. Сегодня Тоську спрашивали по географии. Поставили «хор», а по арифметике не могла решить самой легкой задачи. Ну конечно, поставили «плохо». Был сбор отряда, он у нас прошел в смешках, а после хорошо побузили. Только боюсь, как бы мне не попало от учительницы, ну не беда – я вывернусь.
Тоська мне говорила, что она написала в «Мурзилку» рассказ. Я попросила пересказать, и оказалось, что я его читала. Я ей объявила, что найду эту «Мурзилку», а она сказала, что именно этот рассказ не ее. Она все врет.

31 октября 1940 года. Ну, вот мы и опять вместе, дорогой мой дневник.
Завтра у меня много работы: во-первых, подготовить Тоську к арифметике, во-вторых, уговорить училку, чтобы она ее спросила, и записать еще по ее поручению все адреса в школьный журнал. Сегодня отморозила ноги, безобразие, нет туфель нигде, есть только очень дорогие, вот и хожу в резиновых тапочках.

1 ноября 1940 года. Только что кончила писать задуманную мною книгу. Написала 3 главы, завтра буду писать еще. Сегодня меня взяло такое зло на Тоську. Ну что это такое? Я с ней сидела 3 часа за задачами. Решили в тетради несколько моих задач и одну из задачника. Вызвали ее решать ту же самую задачу к доске, и она ее не решила. Поставили ей «плохо».

12 ноября 1940 года. Я с Тоськой ссорюсь часто, и сейчас мы с ней не в ладах, но я только теперь поняла, что у нас есть что-то такое, из-за чего мы не можем не быть вместе. Мы не стесняемся друг друга и говорим все, что думаем и знаем. Мы стараемся исправлять друг у друга характеры. Вот это и есть настоящая дружба.

15 ноября 1940 года. Сегодня мы в школе решили вести дневник, но не такой, как мой. Пишут три девочки: Сима, Надя и я. На первой странице написано: «Кто твои друзья». Сима написала – «все, кроме мальчиков». По-моему, это глупо, почему не дружить с мальчиками? Я написала так – «все, кроме воображал». Но это тоже глупо, надо было написать просто – «все». На следующей странице написано: «Кто твои враги». Я напишу: «Врагов нет». Я теперь поняла, что жизнь не такая яркая и красивая, как думала раньше. «Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей», – поется в одной из песен, но это неправда. Я думала, когда вырасту, уеду за границу, и мне дела нет, что здесь творится. Теперь чувствую, что так не смогу. Ведь матерью мне все-таки является Россия. Если будет ей плохо, надо не бежать, а тащить ее из последних сил. Нельзя бежать от погибающих, а надо бросаться им на помощь.

31 декабря 1940 года. Сейчас уже не 40-й, 41-й год. Да, сейчас уже 2 часа ночи. Мне радостно и хочется плакать, но не потому, что тяжело, а просто так, настроение хорошее и даже слишком. В 41-м году я себе поставила задачи: по литературе перегнать Семикова; в каникулы окончить начатую мной «Советскую барыню» и послать в редакцию. Написать что-нибудь фантастическое. Мне хочется быть следователем и писателем, но что лучше, не знаю. Ведь можно быть следователем, а в часы досуга писать.

11 января 1941 года. Вчера я дочитала книгу Горького «Мать». Не могу прийти в себя, вроде ничего особенного, а между тем книга на время сковала сердце. Я все-таки прочитала Тосе свой дневник. Говорит, что очень смешно пишу, она только это заметила. Да разве она меня поймет! Я думаю, что меня понял бы только один папа да Горький, но ни того, ни другого нет уже в живых.
Я недавно написала рассказ про одного убийцу и, конечно, прочла матери. Ей не понравилось. Я прошу, чтобы она мне помогла писать, а она отнекивается. Думаю, махнула рукой, «все равно толку не будет». Мне это так больно, руки опускаются, но я стою прямо и все-таки буду писать и добьюсь своего.
Сегодня ездила по поручению дяди Володи. Он мне дал свою рукопись. Иду и думаю, а может, я когда-нибудь понесу так же свое сочинение, а сердце бьется, бьется и хочется всех обнять.

17 февраля 1941 года. Мне хочется написать такую штуку. Гражданская война, девушка комсомолка влюбляется в одного парня, не комсомольца. Они дружат и мечтают после войны пожениться. Ей двадцать, ему двадцать один. Однажды во время комсомольского собрания дом, в котором они заседали, окружили враги. Ясно, что кто-то выдал. Комсомольцы хватаются за оружие и выскакивают во двор. Комсомолка видит одного врага, он стоит к ней спиной, весь в плаще. Инстинкт толкает ее посмотреть, кто это. Она подкрадывается сзади и ловким движением валит на землю врага. Выхватывает пистолет и… перед ней ее любимый друг. Как она ошиблась в нем! Но время не ждет, и она с болью в сердце отводит тусклый взор и нажимает курок револьвера. Этой штукой мне хочется показать, что комсомолец для родины может сделать все. Если я захочу, то смогу написать хорошо.

8 марта 1941 года. Сегодня день у меня, если смотреть издали, прошел замечательно, но в этот женский день я дала «честное пионерское», что с Тосей у меня все кончено. Я ее, конечно, очень люблю, а все равно буду дружить с Валей. Она хоть и хуже Тоси, но я думаю, что ее исправлю и сама исправлюсь.

13 мая 1941 года. С Тосей я действительно поссорилась и продержалась два дня. Думаю, что продержалась бы дня 4, но под влиянием наших сплетниц пришлось помириться раньше времени. Каникулы провела хорошо. Читала книги «Цусима», «Хроника времен Карла IX», «На дне трюма» и «Убийство Павла I». Книжки эти очень хорошие.

11 августа 1941 года. Иногда некогда, иногда лень, но я не писала больше двух месяцев. За эти месяцы произошло много перемен, и перемен очень невеселых. Начну по порядку. 14 июня ездили в Тайнинку. Играли в волейбол, катались на велосипеде. Вечером играли в цветы и телефон. Вернулись в 2 часа ночи. Все наши мамаши к этому времени сошли с ума. На следующий день ходили в кино, и до 22 июня все шло хорошо.
А 22-го около 2-х часов дня т. Молотов выступил по радио и сообщил, что ночью немецкие войска перешли нашу границу. Скоро два месяца, как идет ожесточенная война. Та и другая сторона несут большие потери. Еще бы, ведь немец очень силен. В Москве объявлено военное положение. С наступлением темноты все огни потушены. Читать нельзя, ничего не видно. Раз двадцать прилетал в Москву германец. Сбрасывал зажигательные и фугасные бомбы. На наш двор упало десять зажигательных, но с ними очень быстро покончили. Вообще зажигательные бомбы приносят мало вреда.
Москвичи каждую ночь ходят в метро и в бомбоубежище. Раньше мы никуда не ходили, а последнюю ночь тоже бегали в метро и очень глупо сделали.
30 июня утром дежурила у подъезда, а потом с ребятами поехали на выставку. Там же хотели пойти в кино, но я позвонила домой, подошла мама, страшно взволнованная, и сказала, чтобы я сейчас же ехала домой. И что же меня ждало. Боже мой! Мама объявила, что мы завтра или послезавтра эвакуируемся в Иваново на все время войны. Я, конечно, разревелась и побежала к Тосе. Она тоже не осталась с сухими глазами. Но вдруг все переменилось. Мы остались в Москве, а Тося, моя Тося уехала. Уехала далеко! В Кострому. 3 июля я ее провожала. Сколько слез я пролила в этот день. Только теперь я оценила ее. Только теперь я поняла, что она гораздо лучше меня. Во всех наших многочисленных ссорах я считаю себя зачинщицей. Ой, как мне скучно без нее.
День 5 июля у меня прошел хорошо – каталась на велосипеде.
Школы теперь в Москве будут только с седьмого класса, а я еще в шестом. Придется учиться заочно, и я постараюсь пройти в один год два класса. Ведь я это сделать смогу, только захотеть.

2 сентября 1941 года. Сегодня я читала свой дневник. Боже мой, какая у меня была прекрасная жизнь. Каталась на велосипеде, ездила на выставку, играла в волейбол, а вечером читала. А что сейчас? Встаю часов в 8, одеваюсь, умываюсь, причесываюсь. После завтрака иду в магазин. Потом хожу из угла в угол, думая о прожитом счастье. Слушаю сводку по радио, читаю газеты. Во время тревог думаю, сколько мне осталось еще жить, может, несколько минут, а может, несколько десятков лет. Немец в 70 км от Москвы. Вот гадина. Если только он придет в Москву, я постараюсь угостить его или бутылкой с горючим, или отравленным обедом. Ленинград еще не взят.

4 ноября 1941 года. Сегодня я хочу рассказать, что было 28-го сентября. В 12 часов объявили воздушную тревогу. Во время этой тревоги ничего особенного не было, только на нашем дворе разорвался снаряд, и осколком у соседей разбило окно. В 2 часа дали отбой. В четвертом часу мы с Юрой собрались танцевать. Я завела «Будьте здоровы», и вот только я хотела пуститься в пляс, как ухнет. Дом наш так и подпрыгнул. Все повыскакивали на улицу. Мы с Юрой тоже вышли посмотреть, куда бомба упала. Только повернули за угол нашего двора – все стекла выбиты. Дошли до арки, выходящей в проезд Художественного театра, – в арке кровь.
Бомба упала напротив входа в диетический магазин, посередине мостовой. В винный магазин стояла очередь. Вся очередь лежит теперь в своей крови. Раненые, зовущие на помощь. Убитые женщины с сетками, полными продуктов. Разбитые машины и шофер, лежащий на руле с выпущенными мозгами. Весь наш диетический разворотило. Вот ужас!
В пятом часу 2-я тревога. В шесть – отбой. В семь – 3-я тревога, но бомбы сбросили где-то на Пушкинской. В девять – отбой. В одиннадцать – 4-я тревога, но здесь я легла спать и ничего уже не слышала. Говорят, что отбой был в шесть утра.

29 декабря 1941 года. Все говорят: «самое дорогое – это жизнь», но что такое эта жизнь. Спроси человека, зачем он живет, – один пожмет плечами, так как и не задумывался над этим, другой задумается и все равно ничего не скажет. Я себе задаю вопрос и тоже не нахожу ответа. Вот я с нетерпением жду новый год, а для чего? Да чтобы поесть шоколадные конфеты. Другой ждет, чтобы потанцевать. Разве это не смешно. И вся жизнь состоит из таких глупостей. Раньше мою жизнь украшали те дни, часы и минуты, когда мне было радостно и смешно. Портили ее дни, когда на меня сердилась мама или у меня не было ничего сладкого. Что же будет потом? Потом я буду приходить с работы и говорить своим детям то же, что говорила мне мама. Буду радоваться, когда моя мечта исполнится, и огорчаться – когда нет.
Сейчас мне не под силу продолжать дальше, но я чувствую, что лет через 15–20 (если буду жива) решу эту трудную задачу и тогда вспомню 29 декабря 1941 года.

Материалы передал Александр ОВЧИННИКОВ