МЕМУАРЫ ДЕТСТВА

Кино на печке и хулиган Трумэн

Блага цивилизации

Мое детство – конец 50-х годов. Тогда на реке Красивая Меча колхозники района в складчину, а также собственным ручным трудом построили Сергиевскую ГЭС.

Возле нашего дома появился невысокий столб, провода, висящие на белых фарфоровых изоляторах. Чтобы подвести электричество в дом, надо было звать монтера, но отец приставил лестницу и сам полез на столб. «Отойди! – кричал он мне. – Не дай бог свалюсь прямо на тебя!» Действительно, в ту же минуту его ударило током, он жутко закричал и свалился мешком на траву. «Говорил ведь, отойди!»  – ругался он. Из дома вышла мать, поправила лестницу, отобрала у отца единственную резиновую перчатку, плоскогубцы и быстро провела свет в дом. Когда-то она училась на курсах военных телефонисток.

У нас завелся «жулик», нехитрый прибор, который ввинчивали в электрический патрон вместо лампочки. К нему, как к розетке, можно было подсоединить утюг или электроплитку. Однажды я взялся за него ладонью. Ее будто приклеило, рука моя онемела, все тело вибрировало. Я попытался отлепить приклеившуюся ладонь другой ладонью, но прилипла и та. Не знаю, сколько бы я еще простоял босиком на земляном полу в чулане, если бы не дедушка. Он накрыл меня какой-то тряпкой, оттащил, приговаривая: «Ты за елистричество не цапайся! С током не шутят».

Но наша колхозная ГЭС давала слабый ток, так что мы с дедушкой остались живы.

Дедово воспитание

Люди, изголодавшись в военные и послевоенные годы, старались поправиться, то есть потолстеть. Когда человек возвращался из какого-нибудь захолустного Дома отдыха, то родня и знакомые спрашивали его первым делом: «А на сколько килограммов ты прибавил в весе?»

Каким-то чудом дедушке дали путевку в санаторий, и он взял меня с собой. Там он сразу начал помогать в местной кочегарке. А я за ним хожу. Доктор раз его отругал, два. Дескать, вам питание обеспечено, зачем же вы работаете?

– Мне тут нечего делать.

– А вам тут ничего и не надо делать, вы приехали отдыхать.

– Да как же отдыхать, это что же – целый день сидеть и ничего не делать?

– Для вас организованы экскурсии, просмотр кинофильмов, уголок тихих игр, конкурсы, в спортзал можете сходить. Гуляйте.

– Да что я, совсем, что ли, ничего не буду делать?

– Но ради бога не топите печки, вы нас дискредитируете. Вы являетесь отдыхающим, а несете охапку дров!

В общем, я застал еще поколение людей, которые без дела томились, а праздности чурались, как преступления.

Вещь

Резиномоторную модель самолета я заказал в Посылторге и с нетерпением ожидал посылку. И вот она пришла, плоская коробочка, я открыл ее прямо на почте: тонкие деревянные планочки, деревянный винт, резинка с крючком, полоски бумаги. Я был разочарован. Принес коробку домой, достал мучной клейстер, ножницы и по рисунку связал палочки нитками, оклеил макет бумагой, вставил резинку с винтом. Получился довольно-таки красивый самолет, просто загляденье. Мне не терпелось его скорее запустить, я накрутил винт, вышел на обледенелый порог… поскользнулся, упал. Самолет не сломался, но в нем что-то надломилось. Он полетел боком, как раненая птица, с ходу ударился в дерево.

Бедный мой самолет! Я принес его в дом, и он долго висел над моей кроватью в тесной общей комнате. Был самой яркой вещью моего детства.

Обжигающие пирожки

Кто-то из наших пятиклассников придумал забаву: крепко зажать двумя пальцами медную монету и с силой тереть ее о голенище валенка с наружной стороны. Монета, натертая о войлок, начинала замечательно блестеть, переливалась в тусклом свете зимнего дня, как серебряная.

В тот день мать с утра выдала мне две медные монетки на один пирожок, 2 и 3 копейки. Во время урока я достал двушку и начал тереть ее о валенок. И заблестела она у меня так, что ребята с ближних парт озирались: «Во дает!»

На перемене я вместе со всеми ринулся в буфет, протиснулся к прилавку и подал буфетчице две свои заветные денежки: «Мне пирожок!» – «Бери уж два, сегодня много привезли». – И она смахнула блестящую монетку в ящик с деньгами, приняв ее за десячок. Два горячих, обжигающих ладони маслянистых пирожка с тугой духовитой корочкой уже были у меня в руках.

Я хотел объяснить буфетчице, что она ошиблась, но меня уже выталкивали, выпихивали из очереди, буфетчица кричала на ребят, и я, ошеломленный, отошел. Не решаясь откусить ни от одного из них, я стоял, пока не налетел друг Алик и не вырвал у меня один пирог. Я рассказал ему, что вышло. «Это же здорово! – обрадовался Алик. – Ты сэкономил три копейки и получил лишний пирожок, радуйся!»

Радости у меня не было, а он, вдохновленный предприятием, взялся зачищать трехкопеечную монету: «У меня будет двадцатник, чего мелочиться!» Но буфетчица разглядела подмену и зашвырнула монету в угол столовой. «Сорвалось», – вздохнул Алик. А я после этого случая долго обходил буфет стороной.

Герой поневоле

Свет в деревне отключался часто. Помню, мне было лет восемь, я пришел в Дом культуры «на кино», опоздал к началу, а в зале крик, возня – электричества нет, просмотр прервали. Я вжался в стену, сторонкой хотел пойти в зал, но кто-то из взрослых парней схватил меня, толкнул в гущу пацанвы: дерись! В полной тьме кто-то невидимый крепко засветил мне в лоб. Я в ответ ударил дважды, но кулак во мраке проскочил в пустоту, задев лишь кроличью шапку. «Кто бы это мог быть?» – Я не мог припомнить, у кого из наших ребят кроличья шапка. Ринулся в гущу и сколько ни дрался, сколько ни ощупывал своих неразличимых противников, кроличьего меха не находил. Но где же эта проклятая шапка? Наконец я нащупал в толпе круглую голову в пушистом мехе и начал ее дубасить. Тут загорелся свет, и я увидел перед собой Трумэна, известного в поселке хулигана. Он был намного старше и здоровее меня. Ребята в первых рядах зала и те, кто сидел на полу, притихли. Разве можно драться с Трумэном? Не зря его называли именем американского президента. Но я-то уже дрался! Точнее, упорно сопротивлялся, всякий раз вставая с пыльного грязного пола. Зал гудел, радуясь зрелищу. Многие были за меня как за более слабого: «Врежь ему, врежь!» И крутить фильм дальше механику не давали...

Красные уши, кисельные берега

В начальной школе на большой перемене разносили «полдник», состоящий из стакана компота и пирожка. В тот день, помню, был кисель и была моя очередь разносить, и кто-то из мальчишек нарочно подставил ногу, вытянув ее из-за парты. Я покачнулся, алюминиевый поднос выпал из рук, стаканы полетели по полу, густой лужей растекся кисель, я упал. И я… заплакал.

Пришла учительница и все быстро уладила: принесла новый кисель, сама раздала его ребятам, вытащила «безобразника» из-за парты и велела извиняться передо мной. Он охотно извинился, а я все сидел, уткнув лицо в парту, – не понимал, почему же мне так горько. Ведь упал-то не больно.

Горько – оно и есть горько. Когда ты не виноват, а выходит – виноват. И сколько еще будет в жизни случаев, подобных такому, – «подстав»! Привыкнуть к ним трудно. Да и невозможно.

Несколько мальчишек с нашей улицы прибежали к большой дороге и стали швырять комками земли в проезжающие мимо грузовики. Я же в это время шел мимо по своим делам, и было мне лет семь. Остановился поглядеть, чем окончится эта забава. Один грузовик остановился, из него выскочил шофер и необычайно быстро, ругаясь, побежал по тропинке. Но побежал он почему-то не за мальчишками, которые кинулись врассыпную, а ко мне, стоявшему неподвижно, руки в карманы. Без лишних разговоров шофер надрал мне уши. Картузик мой свалился на землю. Я был оглушен и растерян, ведь я и не готовился получить взбучку, чувствовал себя защищенным, уверенным. Потом целый день я ходил сам не свой. Не из-за того, что уши красные. Из-за того, что получил ни за что. Как же так? И все надо мной смеялись.

Вести из будущего

Может показаться, что я рос в среде, не располагающей к отвлеченным размышлениям, к культуре. Это не совсем так. Во-первых, внутреннее знание о хорошем и плохом есть у человека в любых обстоятельствах. Помню, как-то меня вызывают с урока в учительскую: корреспондент из газеты пришел!

Вижу: на стуле сидит человек, а учитель физики говорит, показывая на меня: «Этот мальчик занимается в моем радиокружке, он самостоятельно собрал двухламповый радиоприемник, о нем можно написать заметку». Человек кивнул головой и начал безразличным голосом спрашивать. Я сразу понял, что в техническую сторону дела он не вникает и не пытается вникнуть. Сколько станций берет мой приемник на длинных и средних волнах, его не интересовало. Он спрашивал какую-то ерунду: сколько мне лет и хорошо ли я учусь. Хотя мне сразу было ясно, что ничего у него не получится, все же долгое время я старательно просматривал каждый номер районной газеты. Напрасно.

Во-вторых, судьба находит человека где угодно. Как-то в один из зимних дней шагая в школу, я увидел клубы черного дыма, вьющиеся над руинами здания редакции районной газеты. Я поспешил туда. Кирпичное здание все выгорело, сквозь дымящиеся провалы окон были видны остовы печатных машин и линотипов. Вокруг валялись латунные матрицы, свинцовые литеры. Кто-то уже тащил под мышкой пачки газетной бумаги, а я подбирал блестящие буквы, набивал ими карманы и портфель. Потом из литер составлял слова, мазал их чернилами и «печатал» на чем придется – от тетрадки до стен. Но тогда я и представить не мог, что после школы приду работать в газету. Стану журналистом.

Сначала «Дружба», потом «Цундап»

У дяди Володи, жившего через выгон, дома были проектор «Дружба» и множество кинофильмов на 16-миллиметровой пленке. Все фильмы были учебные – дядя Володя раздобыл их в какой-то школе, где по совместительству работал киномехаником. Видно, одному ему смотреть было скучно, поэтому зимними вечерами он звал нас, ребятишек, к себе и крутил кино о морях и пустынях, о бактериях и новинках космонавтики, о людях и обычаях разных стран – все цветное, яркое, интересное! Второй, третий, пятый фильм… на побеленную стенку печки, заменявшую экран, смотреть надоедало. Дядя Володя уговаривал: «Сейчас включу вам достопримечательности Парижа», но путал коробки, и на печке появлялось: «Существование микробов». Мы вставали. И тогда дядя Володя вздыхал: «Ладно, берите лопаты и откапывайте «Цундап»! Я вас покатаю!»

У него был трофейный немецкий мотоцикл с ведущим колесом люльки. Сугробы и метели «Цундапу» были не помеха. Мы выходили на улицу с деревянными лопатами: из сугроба торчали руль и гнутые седла из плотной резины. Спустя полчаса дядя Володя быстро заводил освобожденный мотоцикл, сажал двух-трех пацанов в широкую люльку, одного сзади и катал по сугробам, по заснеженной дороге. «Цундап» ворочался в снежных ямах, неизменно их преодолевая, и мы, выбравшись на расчищенную дорогу, мчались по центральной улице села на зависть всем. Теперь понимаю: педагогом можно быть и «просто так», без диплома.