ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ

Согласен жить по приказу – заплатим

Очевидная цель теперешних нововведений в школьном образовании (пока трудно сказать – осознанная или складывающаяся стихийно и сама собой) – создать общество, идеально приспособленное для нужд бюрократии, воспитанное в духе религиозного поклонения атрибутам чиновничьей власти – приказу, бланку, подписи, печати. Поэтому главные события в нашей стране сегодня происходят в школе.

«Ашки» и «бэшки»

О том, что в обществе незаметно, но стремительно совершается антропологическая революция, я узнала совершенно случайно, из громкого разговора соседа-шестиклассника с приятелем. «Антоха-а!  – орал приятель на весь двор. – Пойдем с “бэшками” в футбол играть!» «Это какие соревнования – школьные или районные?» – интересовался в форточку сосед. «Да никакие не соревнования! Просто! В футбол! С “бэшками”!»
Приглашающего я очень хорошо понимала. Потому что все десять школьных лет проучилась в классе «б». Дело всякого уважающего себя «ашки» – доказать «бэшкам» свое первенство не только по алфавиту. Дело «бэшки» – «ашек» обломать. Но Антоха в окне был каким-то явно ненормальным «ашкой». «Не, – скучал он. – Не пойду. Грамоту же не дадут…»
Впервые в жизни я видела двенадцатилетнего человека, который в солнечный весенний день не хотел сыграть в футбол ради посрамления параллельного класса и вообще удовольствия ради, но с радостью сыграл бы за моральное поощрение. Это явно была новая человеческая порода.
«Зачем ему грамота?» – поинтересовалась я у Антохиного одноклассника, одиноко пинавшего мяч во дворе. «Как зачем?  – удивился тот. – В портфолио положить. У него там за этот год грамот мало…» – «Так, хорошо, а если их много, то – зачем?!» Парень устало посмотрел на меня, как на невменяемую. Ему-то в этой жизни уже все было ясно.

The Wall на языке «Котлована»

О том, что сегодняшняя школа утонула в бумагах и показухе, учителям и школьникам рассказывать не надо. Они, собственно, уже привыкли. Адаптировались. И все дружно собирают досье друг на друга и на самих себя. Им это даже перестало казаться странным. Охают и ахают, делают круглые глаза только люди, далекие от школы. Причем понятно, что с каждым годом таких удивленных будет все меньше и меньше. Просто потому, что с каждым школьным выпуском в обществе будет все больше людей, идеально «заточенных» под нужды грандиозной бюрократической системы.
Не случайно язык уже среагировал на близкое дыхание антиутопии. Привычное «мы школы не закрываем, мы их оптимизируем» один к одному повторяет бессмертную фразу из платоновского «Котлована» о кулаках, которых посадили на плот и «ликвидировали в даль».
В безупречной речи молодой учительницы-филолога вдруг появляется новый глагол, еще не занесенный в словари: «Если даже проучаствуешь в олимпиаде, но твои дети не займут призовых мест, стимулирующих надбавок не получишь. Мы с учениками проучаствовали три раза, и все зря…» Значение неологизма зависает, видимо, между «провести» и «проиграть».
Причем очевидно, что учитель и ученики в этом «проучастии», в этой гонке за местами и грамотами – единомышленники. Все выстроены в общую очередь за правом стать еще одним кирпичом в стене, как пели некогда Pink Floyd. Казалось  – пели о нас тогдашних. Оказалось  – о нас сегодняшних. А где сегодня, там и завтра, и послезавтра…
Именно поэтому все главное сейчас происходит в школе. И все тенденции дальнейшего движения общества закладываются в школьных классах и коридорах, а не на биржах, в министерствах или на заседаниях правительства.
Раньше существовал такой в зубах навязший журналистский штамп, который появлялся в каждой второй статье о проблемах образования: «Школа, как зеркало, отражает нашу жизнь…»
На самом деле вовсе не отражает. Создает и программирует. Это становится понятно, достаточно лишь понаблюдать за нынешними школьными нововведениями.

НСОТ: оплаченная несвобода

«Школьный вечер теперь можно провести только по приказу, независимо от того, претендуешь ты на оплату или нет. Все должно быть запротоколировано и запланировано. Никакой самодеятельности. Без приказа ты не сможешь сходить с детьми в кино, поговорить о прочитанной книге. А большинство учителей и не станут этого делать без распоряжения, заверенного и утвержденного в нескольких инстанциях. После чего можно вообще не делать ничего: бумага-то уже есть. То, что все теперь по-другому, стало видно даже по педсоветам. Раньше на них выступали или «для галочки», или если уж действительно наболело, по делу. А теперь выступают, лишь бы выступить, и потом еще десять раз проверят – есть об этом запись в журнале выступлений или нет. За это теперь тоже баллы начисляют...»
Этот привычный учительский монолог  – о том общем смысле новой системы оплаты труда, который меньше всего просматривается за внешними раздражающими частностями. Ведь стимулирующими надбавками оплачивается отнюдь не реальная работа, а документальное подтверждение этой работы и, следовательно, готовность такие подтверждения собирать. Таким образом, в конечном счете оплачивается лояльность бюрократическому образу поведения. Согласен жить по приказу – мы тебе за это заплатим. Считаешь себя творческой личностью, которой приказ не указ, – пожалуйста, но твоя зар­плата будет гораздо ниже.
Когда готовность к несвободе в материальном эквиваленте оценивается выше, чем потребность в свободе, речь идет уже о сложившейся системе ценностей, которую человеку предлагают заранее, как правила игры. Если же человек хочет играть по своим правилам, даже в ущерб собственным материальным интересам, система его просто вычеркивает. Точнее, перестает «видеть», как «не видит» компьютер новое устройство, к которому нет драйвера.
У меня есть подруга, которая работает учительницей музыки в маленьком райцентре. При этом она – выпускница консерватории и прекрасный музыкант. Понятно, что оценивать работу таких людей в системе стимулов общеобразовательной школы – безнадежное дело. Если уж они приходят в школу, то не за стимулами и не от безысходности, а исключительно из тех соображений, которые никак не описать при помощи рублей и баллов.
В общем, вместе со своими учениками вот такая замечательная учительница устроила рождественский концерт для детей из коррекционной школы-интерната. Гостям там обрадовались, благодарили, просили приходить еще. И из лучших побуждений позвонили в школу, где учились артисты, – сказать спасибо. «Ты что, на что-то надеешься?» – осведомилась завуч. Для себя моя подруга не надеялась ни на поощрения, ни на официальные благодарности. Не для того все было задумано. Конечно, если бы просто похвалили за хорошее дело детей – участников концерта, было бы хорошо. «Даже не мечтай, – ответило начальство. – Вас в плане мероприятий нет, а мы его утвердили еще в начале учебного года. Поэтому вас нет в принципе, поняли? И мы ничего о вас не слышали».
Это «вас в принципе нет» и есть универсальный ответ системы всякому, кто посмеет действовать без инструкций и санкций.

Я – жена Героя Советского Союза…

Когда-то портфолио было очень хорошей идеей. Попыткой противопоставить неформальную летопись учительской (ученической) жизни казенному досье – «личному делу». Сейчас это то же «личное дело», но только разросшееся в несколько раз и помноженное на неистребимое бюрократическое недоверие к человеку. Плюс бюрократическое преклонение перед бумагой.
Принцип новой системы оплаты труда на деле, а не в чиновничьих декларациях, сводится к следующему: важно не то, как работает человек, важно, какие результаты своей работы он может подтвердить документально. Принцип портфолио – тот же самый: будь семи пядей во лбу и трижды Ян Амос Коменский, мы тебе не поверим, пока не принесешь справку, приказ, сертификат. Причем демонстрировать документальные доказательства своего «неверблюдства» предписывается перед людьми, которых учителя и так прекрасно знают – дирекцией, школьным советом, коллегами. Да и чиновники из роно в принципе знакомы с большинством подведомственных… Не проще ли, если уж есть необходимость, скажем для аттестации, перелистать то же «личное дело»?
Но в этом и состоит суть ритуала. Человек должен доказывать все свои успехи и достижения с а м. То есть эффект порождается, прямо противоположный ожидаемому: получается, что эти достижения и успехи никому не интересны, их никто не обязан видеть и знать, поэтому приходится самому напоминать о них. Тогда каково истинное отношение к значимости этих заслуг?
И как быть в такой ситуации человеку, у которого есть чувство собственного достоинства? Не говоря уже о том, какие великолепные шансы предоставляются тем, кому повезло с отсутствием этого чувства…
…В пору моего детства на нашей улице, вперемежку застроенной многоквартирными «хрущевками» и частными домами, жил Герой. Он был почти легендой, про него писали в книжках, мы эти книжки читали. Но за ворота красивого дома с большим садом он выходил редко – Герой был стар и болен, военные раны давали себя знать.
Зато все постоянно видели Жену. Моложавая, с пронзительным голосом, в ярких платьях, она была везде: в школе, в жэке, в исполкоме. Она все время чего-то требовала, что-то выбивала, писала какие-то жалобы. На самом деле Герой уж никак не был обойден уважением и вниманием. Но Жене хотелось еще и еще. Рассказывали, что каждую новую свою бумагу она всегда начинала так: «Я – жена Героя Советского Союза…» Говорят, Герой ее стыдился. Просто он был слишком слаб, чтобы что-то изменить.
Я вспоминаю об этом, потому что мне постоянно кажется: нынешние нововведения в школе превращают учителя из Героя в его Жену. По идее, можно научить или вынудить человека размахивать своими заслугами, использовать свои и чужие успехи, как таран. Но тогда стоит учесть и человеческие последствия того, что детей в школе воспитывает не Герой и даже не пример Героя…
«Когда мне приходится унижаться перед самой собой и коллегами, собирая грамоты, которые когда-то там мне вручили, письменные отзывы учеников и родителей о моей работе – и все ради прибавки к зарплате, мне хочется все бросить и уйти. Мою профессию раньше называли благородной. Теперь из нее уходит главное – благородство», – это обрывок еще одного учительского монолога…

Баллы за благородство

Разумеется, всем понятно: такие трудноуловимые вещи, как «благородство», «чувство собственного достоинства», «самоуважение», невозможно конвертировать в баллы, а из баллов – в рубли. Но для бюрократической системы они неудобны даже не поэтому. Все эти качества очень мешают системе в деле превращения человека в удобный структурный элемент, в пресловутый винтик, в тот самый «кирпич в стене».
«Там, где современный специализированный чиновник приходит к власти, его власть оказывается прямо-таки несокрушимой, поскольку вся организация элементарного жизнеобеспечения приспосабливается к его способу осуществления этой власти». Другими словами – жизнь становится приложением к деятельности чиновника. Об этом почти век назад писал Макс Вебер.
Это, собственно, и происходит в нынешней школе. Дети («обучающиеся», как их теперь принято называть в официальной документации) становятся орудием и материалом для формирования учительских портфолио и строчек в «зарплатных» ведомостях. Учителя превращаются в сборщиков информации для роно. Роно переправляют информацию на уровень города, области, министерства. Все учтено, расфасовано в целлофановые файлы, записано на компакт-диски. Загадкой остается только одно – кому все это нужно. Правда, вряд ли такой вопрос задаст учитель, озабоченный показателями и рейтингами, или Антоха, который без грамоты не пойдет играть в футбол.