РЕПОРТАЖ

«Вы считаете, что обучать необучаемых невозможно? Просто придите и посмотрите!»

Слово habilitatio по-латыни значит «создание способности». В Большой Российской энциклопедии «абилитация» определяется как «работа с детьми-инвалидами, официально признанными неизлечимыми и необучаемыми». После объяснения термина в энциклопедии сказано: «Наиболее известен в России абилитационный центр в Новосибирске под руководством А.И.Бороздина».
Алексей Иванович Бороздин – виолончелист и учитель музыки из Новосибирского академгородка – одним из первых в стране стал работать с детьми, которых тогда называли «необучаемыми». Началось все еще в 1972 году, а в 1991-м он создал для таких детей «Школу Бороздина». С тех пор Бороздину и его единомышленникам удалось вернуть к нормальной жизни большинство своих учеников. И помочь всему обществу преодолеть отторжение таких детей.

 

Уроки музыки

Разговор об обучении детей с особыми потребностями часто сводится к перечислению нерешенных вопросов: от пробелов в законодательстве до отсутствия пандусов. Но за этими вопросами мы не замечаем одной очень важной «подвижки»: такой разговор стал в принципе возможен. Это изменение общественного сознания очень важно. И случилось оно сравнительно недавно.
До 1991 года говорить об обучении детей-инвалидов никому бы просто не пришло в голову. Даже юридически дети с отклонениями в развитии проходили по медицинскому, а не по образовательному ведомству. В закрытых интернатах ставок педагога не было в принципе. В специализированные медицинские учреждения под угрозой уголовного наказания не мог проникнуть никто посторонний. Например, такой человек, как Алексей Бороздин, задумавший заняться обучением «необучаемых».
Двадцать лет Алексей Иванович давал частные уроки, готовил к музыкальной школе детей, которые сами не могли туда поступить. И вот однажды его привели к одной особенной ученице.
– Она не говорила. На мир никак не реагировала, – вспоминает Алексей Бороздин. – Когда я ее увидел, первое желание было – удрать, ведь я ни с чем подобным никогда не сталкивался. Но я не из тех, кто убегает. И я стал заниматься. Через три месяца она повторила за мной первую ноту. Еще через два мы с ней спели песенку. Через полтора года она заговорила. Потом поступила в английскую школу. После школы – в университет на математический факультет. Сейчас работает во Франции, у нее двое здоровых детей. Очень красивый человек.
В ответ на вопрос «как это получилось?» Алексей Бороздин пожимает плечами: ни опыта, ни метода у него не было. Был только преодоленный страх, позволивший вступить в контакт с ребенком. Это уже потом Бороздин догадался, что музыка  – универсальный язык, на котором можно говорить и с теми, для кого человеческая речь ничего не значит.
– Да, она не разговаривала, – рассказывает Бороздин. – Но любой ребенок хочет петь. Он больше хочет петь, чем говорить. Зачем ему говорить – он и так получает все, что хочет. А музыка – это совсем другое, это из разряда чудес, к которым каждому хочется прикоснуться.

Снятие синдрома страха

После той первой ученицы в педагогической практике Бороздина были еще пятеро ребят с диагнозом «необучаемый». Каждого из них с помощью музыки и – что не менее важно – постоянного личного общения Алексей Иванович вывел из одиночества болезни, заинтересовал внешними событиями, открыл миру. Все они после нескольких лет занятий пошли в обычные средние школы. И Бороздин окончательно поверил, что работа с такими детьми в принципе возможна.
В 1991 году, когда появились новые правовые возможности, Алексей Бороздин открыл первый в стране абилитационный центр. Он помещался в ветхом бараке, построенном в 1954 году.
Несколько лет педагоги, решившие работать с Бороздиным, не получали зарплаты. Чтобы заниматься с детьми в центре, приходилось подрабатывать репетиторством «на стороне». Изредка получали гранты, частные пожертвования. Александр Солженицын, узнав о работе Бороздина, подарил центру крупную сумму.
– Люди, конечно, крутили пальцем у виска, – вспоминает Бороздин. – Но лично я к тому времени уже научился не обращать на это внимания. Кручение у виска сопровождало меня всю жизнь. Начиная с военного детства под Курском, когда я увлекся авиамоделированием. Я клеил самолеты, запускал их с крыш, это было такое упоение полетом, а деревенские бабы твердили матери, что я повредился умом. То же самое было, когда я пошел поступать в музыкальное училище, не зная нот. Надо мной все смеялись, а я взял и поступил – ведь я был уже захвачен другим полетом: музыкой. И третий раз меня сочли сумасшедшим, когда я отказался от места в Томской оперетте с окладом 350 рублей  – деньги по тем временам немыслимые – и остался простым учителем музыки в Академгородке. Просто потому, что мне это было интереснее.
Однако не все учителя центра могли так же легко, как Бороздин, справляться с негативным отношением окружающих. В центре поняли, что преодолеть страх осуждения можно только открытостью. И тогда центр, где работали с особенными детьми, открыл свои двери всем желающим.
– Вы считаете, что обучать необучаемых невозможно? – рассказывает Алексей Бороздин, вспоминая те дни. – Не будем с вами спорить. Просто придите и посмотрите. И они пришли. Журналисты, врачи, психологи, педагоги. Сначала робко, недоверчиво. А потом уже на каждом занятии кто-то сидел. И это работало в обе стороны: и гости преодолевали свои страхи, и дети переставали бояться посторонних.
Через несколько лет сотрудники центра Бороздина стали ездить с лекциями и мастер-классами по всей стране, от Петербурга до Владивостока, убеждая, доказывая, что за особенных детей стоит бороться, что с ними можно и нужно работать. По мнению ученых Российской академии образования, в частности Виктора Зарецкого, известного своей работой с детьми-инвалидами, именно педагоги центра Бороздина сняли «синдром страха» перед тяжелыми детскими диагнозами у специалистов всей страны.
В 1997 году Алексей Иванович получил премию «Подвижник России». Это заставило местные власти обратить внимание на школу Бороздина и перевести ее из полуразвалившегося барака в нормальное помещение, выделить ставки педагогам и открыть на ее базе областной методический центр. Теперь здесь проходят практику студенты новосибирских вузов, приезжают на стажировку учителя и врачи из далеких таежных деревень. Этого, по словам Бороздина, тоже пока еще нет нигде в России: с детьми-инвалидами работают, как правило, только в областных центрах, а в селах их судьба решается по прежней, советских времен схеме: диагноз и спец­интернат.

Здесь нужно не терпение, а безоговорочное принятие

Рассказать о работе центра очень сложно; ее на самом деле нужно увидеть своими глазами (именно поэтому такой популярностью по всей стране пользуются видеозаписи бороздинских занятий). Самое главное здесь происходит на микроуровне, который не поддается любым попыткам обобщения.
Занятия в центре строго индивидуальны. Дети с трудом впускают в свой мир нового человека, процесс привыкания длится месяцами. Это самый трудный момент в работе педагога.
– Один из детей меня пинал, выгонял из кабинета, говорил: «Уходи, ты мне не нужна», – вспоминает педагог-психолог центра Ирина Вайнер. – А потом через несколько месяцев идет и кричит уже в коридоре: «Где моя Ирина Николаевна?» Этот момент принятия, когда пойман механизм понимания другого человека, – самый яркий, самый трогательный в нашей работе. Радость общения на другом, непривычном, не принятом в обществе уровне. Я начинаю понимать его бессловесный язык, язык какого-то чистого, природного существа. И радуюсь.
Ребенок приходит на занятия в центр два раза в неделю. С ним по очереди работают три специалиста: преподаватель музыки, учитель рисования и педагог общего развития. Каждое занятие длится по полчаса. Это максимальная нагрузка для детей. Да и для педагогов тоже.
– Педагоги очень устают, хотя у них всего по шесть уроков в неделю, – говорит Бороздин. – У хирурга есть халат как символический способ отделиться от происходящего. Не может же врач каждую операцию пропускать через себя, иначе он с ума сойдет. А наш педагог должен работать без барьера, иначе ничего не получится: он не сможет почувствовать ребенка. И, может быть, наши дети перестают бояться мира именно потому, что окружающие взрослые перестают бояться их, перестают защищаться?
Что стоит за этими словами, до конца осознаешь, только когда сам попадаешь на занятие. В кабинете общего развития  – мальчик Егор и педагог Инесса Соломоновна Пермякова. Все обращенные к нему реплики Егор встречает бурным отказом: «не хочу», «не буду» и «сдохни», а также беспорядочными ударами кулаком по воздуху. Не теряя самообладания, мягко и радостно Инесса Соломоновна пробивается сквозь это отрицание, разворачивая каждую ситуацию в позитивную сторону. Егор отказывается от чего-то одного, а ему из его же отказа мгновенно раскрывают целый веер новых созидательных возможностей. Такое впечатление, что он просто не успевает отбиться от всего. И дважды за урок соглашается: поиграть в магазин и поставить на место обувь.
Работа действительно ведется на тончайшем уровне, каждую секунду, исходя из желания и состояния ребенка, а не из установок педагога. Поурочных планов в центре Бороздина не существует. Зато есть обсуждения каждого рабочего дня, когда все три педагога, работавшие с ребенком, собираются в учительской и делятся своими сегодняшними наблюдениями и открытиями. На каждого воспитанника заведена особая тетрадь, где после урока фиксируются все его маленькие победы. А раз в три месяца проводятся видеозаписи занятий – чтобы лучше видеть динамику роста.
Кажется, для такой работы нужно какое-то нечеловеческое терпение. Нет, возражают учителя, терпение – неподходящее слово. Ведь терпение, как и раздражение,  – верный признак того, что ты не принимаешь ученика. А в центре все начинается именно с этого: безоговорочного принятия ребенка, каким бы он ни был.
– Одна девушка у нас пыталась работать, – вспоминает Бороздин, – вот она как раз терпела. День вытерпела, второй, а дальше терпение лопнуло, и она сбежала без оглядки. Все говорят: мы любим детей. Но на практике-то все немножко сложнее. Надо пройти испытание ребенком, чтобы понять, твое ли это вообще дело. Если не можешь принять его со всеми его особенностями – значит, не можешь. Этого ты ничем не добьешься, никаким терпением. И ничем не заменишь – никаким профессионализмом. Это либо есть, либо нет. Как дар.

Доказательство Бороздина: послесловие к очерку

Если посмотреть записи занятий Алексея Бороздина с каждым из его учеников (от которых отказались и медики, и педагоги, поставив диагнозы: аутизм, гидроцефалия, микроцефалия, умственная отсталость и другие такие же страшные) на первой встрече и, скажем, через год, возникает ощущение чуда. Сначала  – ребенок, который не говорит, не понимает обращенных к нему слов, не может выполнить простейшие действия из-за комплекс­ных нарушений психики. А через 60 учебных дней этот малыш поет целый куплет из песни, выговаривает слова, удерживает мелодию, понимает смысл песни. Для этого нужно… просто нужно быть гением. Причем не одному Бороздину, а всей его команде. В школе Бороздина начинали они вчетвером: вместе с физиком Владимиром Лебедевым, художником Владимиром Барановым и пианисткой Еленой Мартынец. Возможно, оттого, что среди них не было ни одного профессионального педагога, который знал бы, что это невозможно, они и взялись за обучение «необучаемых». И у них получилось.
Кстати, из этого же принципа Бороздин до сих пор исходит во взаимодействии с детьми: в развитии ребенка все возможно, потенциала его никто не знает.
Первое и самое главное – установить контакт с ребенком. Он – как появление магнитного поля: только когда взрослый и ребенок почувствуют друг друга, возникает сотрудничество, взаимодействие, взаимовлияние. Пусть сначала взрослый вкладывает в совместную деятельность 99%, а малыш только 1%, соотношение постепенно будет изменяться. А вот 100% взрослого воздействия навсегда оставляют ученику лишь вечный ноль его участия в процессе.
Вдохновение – еще одно обязательное состояние на занятиях с особенными детьми. В ход идут игры, музыка, мыльные пузыри – что угодно, чтобы отступил страх неудачи, возник душевный подъем, а на его волне – ощущение «я могу!».
При этом степень «могу» очень тонко и точно прощупывается, прогнозируется взрослым. Вот отчаявшиеся родители привели мальчика с тяжелыми нарушениями. Не умея сказать ни слова, он может только двигаться под музыку, причем характер движений соответствует особенностям мелодии. «Хорошо, – отмечает Алексей Иванович, – ребенок слышит и чувствует мелодию, с этого и начнем». Это означает, что можно наметить следующую ступеньку, чуть выше той, что ребенок освоил.
Главное ведь не в том, что ребенок учится, к примеру, петь, а в том, что он учится вообще, приобретает опыт освоения чего-то, достижения чего-то, сотрудничества с кем-то, изменения себя, преодоления себя. Именно поэтому занятия в школе Бороздина имеют второе название – занятия по общему развитию.
Самое главное – не пропустить возникновения детского усилия. И не бояться в очень широком смысле: не бояться отбросить стереотипы, не бояться быть искренним и открытым, не бояться двигаться на пределе возможностей ребенка.
Чем больше возможностей, тем больше шансов, что ребенок сам начнет действовать. Тогда можно увидеть зону его ближайшего развития, о которой писал Л.С.Выготский, определить тот момент, когда ребенок готов сделать очередной шажок в развитии. То, что сегодня ребенок делает совместно со взрослым, завтра он сможет сделать самостоятельно. Это слова Л.С.Выготского о развитии. Добавим: а чем больше ребенок может сделать самостоятельно, тем больше он способен сделать совместно со взрослым. И этот процесс бесконечен.
Когда совместные усилия достигают результата, взрослый помогает ребенку осознать происшедшее в рефлексивном зеркале. Результат может быть положительным или отрицательным, это не столь важно. Главное – опыт приложения усилий, чтобы был сам предмет для рефлексии. Тогда в этом зеркале ребенок может увидеть иногда всего лишь кусочек своего способа, микроскопическую причину ошибки, а иногда всего себя целиком и сразу измениться, сразу сделать не шажок, а огромный скачок в развитии…
Девочка во время занятий хочет играть на виолончели, но у нее ничего не получается из-за напряжения, зажима всех мышц. Сидит, вцепившись в виолончель и смычок, как… «Знаешь, как появляется на свет бабочка? – вдруг спрашивает Бороздин. – Из яичка вырастает прожорливая гусеница, которая потом оборачивает себя многослойной нитью и оказывается в коконе, твердом, сухом, негнущемся. Через некоторое время кокон разламывается, трескается и выпускает на свет бабочку. Так вот, ты с этой виолончелью в руках очень напоминаешь мне то, что остается от кокона, когда из него вылетает бабочка». Девочка, завороженно слушавшая этот рассказ, до самого конца, конечно, не понимая, какое он имеет отношение к ней, озадаченно смотрит на учителя, вздрагивает, распрямляется и, сбросив напряжение, начинает играть...
Бороздин искренне делится с девочкой той ассоциацией, которую вызвала ее поза. Точно так же он сказал бы кому угодно, если бы такая ассоциация возникла. И может быть, гениальность как раз в том, что он «просто делится» впечатлением, а эти «простые» слова в контексте ситуации оказывают магическое действие.
Л.С.Выготский руководствовался теоретическими соображениями, когда говорил, что один шаг в обучении может дать сто шагов в развитии. Но не сказал, как именно это возможно. А Бороздин показал, что это возможно. И даже научил этому других, хотя так до сих пор и не объяснил, как же все-таки выпустить бабочку…

Виктор ЗАРЕЦКИЙ, кандидат психологических наук, заведующий лабораторией Института гуманитарных технологий МГППУ