РЕПОРТАЖ

«Ключевая ценность в работе с нашими детьми - доверие»

В России насчитывается 2680 детских сиротских учреждений, в них воспитываются 188 тысяч детей. В целом их количество уменьшается за счет государственной поддержки различных форм семейного устройства детей-сирот.Однако по-прежнему остро стоит вопрос защиты прав и льгот этой категории детей. Механизмы реализации прав не до конца разработаны, а законодательная деятельность субъектов РФ зачастую противоречит федеральным законам. Особенно трудно специальным коррекционным интернатам, где собраны дети с аномалиями развития высших психических функций. И от людей, работающих с такими детьми, зависит очень многое.

 

Бегунов больше нет

Учебный корпус – переход направо  – спальный корпус. Переход налево  – актовый зал и столовая. Во дворе теплица, мастерские, спортплощадка. Справа дома, где живут педагоги, чуть подальше овраг, поле, Волга. Тут, в Эммаусской специальной школе-интернате VII вида для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, дом и школа для 116 детей Тверской области.
«Особо похвастаться нечем. – Директор Сергей Борисович Зимин, надо признаться, корреспондента «ПС» в этот день не ждал. – Есть у нас компьютерный класс, оснащенный по федеральной программе, занятия ведет программист. Поставили во дворе площадку с искусственным покрытием – универсальный корт для футбола, волейбола, баскетбола и большого тенниса. Но хотелось бы больше иметь. У детей здесь дом, и главное – оснащенность, благоустроенность, уют в комнатах – то, что позволяет им чувствовать себя более комфортно. Я имею в виду и психологический комфорт. Конечно, интернат – это не семья, но все же… Улучшение условий сразу меняет отношение ребят и к взрослым, и к себе. Возникает больше доверия.
Собственно, доверие – ключевая ценность в работе с нашими детьми. И большинство педагогов разделяют эту позицию. Строят открытые, положительные взаимоотношения с ребятами, воспитывают уверенность в порядочности и доброжелательности другого человека. Когда эту струнку затрагиваем, нам что-то удается решить. Тут для меня первый признак  – откровенность, готовность людей делиться своими переживаниями.
Пример полного доверия – наш палаточный лагерь на Селигере. Мы там каждое лето живем, сами себя кормим, поддерживаем, развлекаем – и педагоги подбираются «те», и дети становятся надежными и умелыми.
Смотрите, когда я пришел сюда работать, было 14 бегунов, тех, кто самовольно покидал интернат на длительный срок. Сейчас нет ни одного».

Основной критерий педагогической эффективности

С одной стороны, можно позавидовать почти реликтовой свободе директора: он ставит и решает в своем учреждении человеческие задачи, исходит из реальности, ориентируется на внутренние потребности школы. У него ведь ни ЕГЭ, ни конкурсов, ни «качества». Единственный камешек в ботинке – нормативно-подушевое финансирование. Несложно посчитать: 116 учеников разделить на 50 педагогов (учителей и воспитателей) – и догадаться, куда приведет школу-интернат дорога на оптимизацию сети.
Так что с другой – стены в коридорах покрашены зеленой масляной краской, линолеум на полу вытертый, перештопанный, мебель в кабинетах как из старых фильмов про школу, правда, очень чистая.
Директором в коррекционном интернате Сергей Борисович работает шестой год, а раньше был директором общеобразовательной школы. Говорит, что ощущения  – не сравнить. «Другие дети?» – «Не в этом дело. Вы знаете, социально запущенных детей, детей с ЗПР и в массовой школе много. По моему опыту, больше чем одна треть. Да, они считаются домашними, но обделены буквально всем: и вниманием педагогов, и родительской заботой. Ими пренебрегают, они раздражают. А здесь  – чем сложнее, болезненнее ребенок, тем он любимее (у нас ведь и инвалиды есть). Я это почувствовал сразу, и в первый год думал, что это пройдет, приестся. Но нет, по-прежнему иду на работу с большой охотой».
И еще об одном открытии рассказал директор: «Я поначалу по привычке пытался все охватить сам, все проконтролировать, но вскоре увидел, что мои заместители надежны, знают дело, может быть, лучше меня и на них можно положиться. Когда от человека очень многое зависит, он раскрывается в работе полностью».

Чтобы дети могли накопить тепла

Тут педагоги пишут свои программы и защищают их. По предметам – отстаивая практическую ориентированность; по воспитанию – делая упор на развитие эмоций и повышение самооценки; социально-педагогические – направленные на расширение личного опыта детей. Ничего громогласного в этих программах нет.
Что до детей, их я застала во дворе, на горке. «А вы гость?» – «Да». – «Так что же вы чай не пили, идите в столовую, еще успеете». Неожиданная забота меня слегка удивила, а понимание пришло, когда я, немного пофотографировав ребят, услышала: «А теперь давайте мы вас!» В этом слышалась не просто вежливость, но и привычная настроенность на эквивалентность в отношениях, на обмен добром.
Социальный педагог интерната Светлана Никандровна Демидова говорит: «Они все у нас с диагнозом. Адаптировать трудно. Но мы хотим, чтобы про наших детей никто не говорил, что, мол, с него, с интернатского, и взять-то нечего. С одной стороны, комплекса неполноценности дети у нас не ощущают, какими бы проблемными ни были. Над ними учителя и родные воспитатели, их никогда не оценивают по критерию «лучше/хуже», потому что это не то, что пригревает душу человека.
Чтобы ребенок не упал с нашего порога после выпуска, ему надо накопить побольше тепла внутри. Это получается. Наши выпускники приехали в интернат на Новый год – «а куда, как не домой». Никого ближе нас. Им и кров, и подарки. Но, с другой стороны, мы просто обязаны учить детей ориентировке в ситуациях окружающей жизни, умению принимать решения, нести ответственность за свои поступки, осуществлять выбор своей линии поведения, способов своего развития и так далее».

Дамоклов меч безальтернативности

А вот это в условиях интерната проблематично. Дети круглосуточно подчинены организации. Режим, меню, расписание  – все предопределено: время для самоподготовки, час чтения… постирушки, душ. Так что слов про самоопределение тут стараются на ветер не бросать.
Ирина Валерьевна Кутанова, заместитель директора по воспитательной работе, говорит о потребности изменения уклада жизни в интернате, о переходе от групп-классов к семейным группам: «Мы уже придумали, как переделать отсек общежития в небольшую квартирку человек на 10, чтобы и своя кухонька была, и душевая. Чтобы и помыться, когда хочешь, и постирать, и чай вечерний организовать. Но тут деньги нужны, и немалые».
И хотя в последнее время интернаты все чаще получают помощь – различные фонды включают их во множество программ, – тем не менее работники детских учреждений подмечают: гораздо легче провести невероятный фестиваль, чем постоянно поддерживать учреждение, сообразуясь с его нуждами или хотя бы интересуясь ими.
В частности, отсутствие в интернатской жизни условий для выбора, даже намека на вариативность (в том числе – для продолжения образования) – бич, который может свести на нет все усилия педагогических коллективов.

От социальной защиты к самозащите

«Во-первых, социальный педагог работает с органами опеки и попечительства,  – по моей просьбе Светлана Никандровна Демидова составляет перечень своих забот. – В связке с прокуратурой. С органами здравоохранения. С приютами и детскими домами, откуда пришли наши дети. С училищами, куда они ушли. Отношения со всеми – на уровне одного звонка. Нас узнают по голосу, потому что нас волнует судьба наших детей».
Море документации: закреплено ли жилье за ребенком, есть ли гарантированное жилье? Если ребенок прописан в доме пьющих родителей, лишенных прав, интернат как государственный опекун выкупает долю, как-то обменивает, чтобы по окончании учебы у ребенка было свое жилье («Иначе какой смысл в нашем воспитании, если он окажется среди непробудно пьющих?»).
Дети бродяг, нигде не прописанных, ставятся на льготную очередь на получение жилья. Больные дети получают квоты на бесплатное лечение в лучших московских клиниках («Их домашние папы и мамы не добились бы излечения таких сложных болезней, какими страдают наши дети, а мы снимаем многие медицинские диагнозы»). Если родители ребенка умерли, отслеживается начисление пенсии, распечатка сберкнижек производится регулярно («Иначе концов не найдешь»).
И нерешаемая проблема: «Мы делаем все, что от нас зависит, но от выученного социального иждивенчества не знаем как избавиться. Например, мы накопили круглому сироте немалый капитал в банке, объяснили: на жилье, на создание семьи, на обустройство. Однако когда наступает совершеннолетие, он, не умеющий обращаться с деньгами, растрачивает их на сиюминутные удовольствия и остается ни с чем. И ведь многие даже не представляют, что предоставление жилой площади, которое нам далось нелегко, связано с обязанностями содержать квартиру в порядке, осуществлять коммунальные платежи. Откровение: и свет, и тепло, и канализация  – все стоит денег».
Понятно, что одними разговорами с детьми проблему не решить. Не решить ее и предпринятым в Эммаусе ходом: перепоручением ответственного отношения к документам и судьбам выпускников тем учреждениям, куда их определили.
Для осуществления реальной подготовки к успешной интеграции в социум выпускников интернатов одного энтузиазма педагогов мало. Нужны государственные решения, масштабные проекты и разработки. Наконец, должен быть описан уже существующий опыт местных инициатив.