Жажда прошлого

Директор одной школы сказала мне: «Вот видите мальчика? Лентяй ужасный. Хотели бы исключить, он нам всю статистику портит, да не можем пока: у него мама недавно умерла». Вот такие они гуманисты. Показательно, что мальчик не шпана какая-нибудь – просто лентяй. Уроки, значит, не учит. Долой!
Общественное сознание начинает ощутимо тосковать по эпохе Репрессанса… Раньше работали какие-то ясные радикальные механизмы, императивные распоряжения сильно облегчали жизнь, а теперь... Сами учите, сами учитесь, сами разбирайтесь. Сами создавайте себе условия. Ужас какой-то.
...В очереди за билетами пять человек. У кассирши завис компьютер. Очередь задерживается на десять минут. Молодая (странно, что молодая) дама томно сказала кассирше: «Сталина на вас нет!» Та парировала нормальным рыночным голосом: «Для вас из гроба достанем!» Компьютер от испуга заработал, Сталин не понадобился...
 После программы новостей, конечно, страшно. Но гораздо страшнее, когда случайный таксист с удовольствием произносит слово «орднунг». Зачем-то он его выучил. Нет, таксист не нищенствует, только что с Кипра приехал в красивом загаре; просто вот цены на бензин – это ж удавиться. Но есть неотменимые ассоциации, и я спросила его насчет перспективы пивных путчей. Приятное, должно быть, мероприятие? Таксистский орднунг – это справедливые цены, крепкая рука городового и исключительно славянские лица в городском пейзаже. Я пытаюсь напомнить ему, что самые справедливые цены были при карточной системе, нужда в которой, как известно, возникает в особенно сладкие времена. А расовое единство достигается такой простой хирургической акцией, как погромы. Таксист насчет погромов задумался, а потом сказал: ну, детей можно и не трогать. Он тоже оказался гуманистом.
Я знаю, что такое Порядок. Это старый полковник-гэбист, с которым мы недавно ехали в интуристовском поезде. Мы с подругой мирно читали на своих верхних полках, включив скудный ночной свет, а он потребовал, чтобы мы-немедленно-прекратили-это-безобразие-а-то-он-бу­дет-апеллировать-к-проводнику. Потом заслуженный чекист в неглиже пошел апеллировать. Пришел провод­ник, извинился перед нами, предложил другое купе. Нет, ответили мы, принципиально нет. Наведите же, так вас всех и растак, по-ря-док, грохотал чекист, потрясая удостоверением и спрашивая наши фамилии. Мы их назвали и даже предложили ему паспортные данные, но юноша-проводник тоже сказал: нет. Такого порядка вы уже не дождетесь.
Всю ночь с нижней полки обдувала нас бессильная старческая ненависть. Всю ночь мы читали те книги, название которых еще десять лет назад вызвало бы четкий профессиональный рефлекс у нашего попутчика. Но какой бы ничтожной ни была эта победа, я очень обрадовалась словам проводника, достойного представителя вагонной власти. Орднунг так и остался за красной обложкой удостоверения.

№ 67, 1996