Железная дверь

Самый что ни на есть прозаический, самый бытовой предмет имеет иногда шанс возвыситься чуть ли не до настоящего символа времени. Время, правда, должно быть особым – переломным, переходным, тревожным. Так, одним из самых выразительных символов наших дней становится железная дверь.Каждое утро меня будит грохот на лестничной площадке – это соседи, уходя на работу, задраивают свои железные двери. С улицы тоже несется металлический лязг – открываются и захлопываются гаражи-ракушки, которыми во дворе заставлено все свободное пространство. Тоже вариант железных дверей. Спускаешься вниз и в почтовом ящике находишь очередную пачку рекламных листовок: половина из них все о том же – о железных дверях какой угодно конфигурации, с какими угодно глазками и замками. Дверь подъезда тоже железная, с домофоном, который еженедельно портят не то хулиганы, не то жители первого этажа – ведь закрыть эту дверь без оглушительного лязга невозможно. Потом идешь по улице, и кажется, попал в зоопарк: все окна первых (а иногда и вторых) этажей забраны разнообразнейшими решетками…
Да, похоже, не дадим мы пропасть отечественной металлургической промышленности. Как работала на оборону, так и работает. Раньше сидели, фигурально выражаясь, в танке и видели мир сквозь смотровую щель, а теперь сидим в своем квартирном сейфе и смотрим на лестничную площадку через дверной глазок…
А по телевизору крутят в это время американские фильмы, где показывают между мордобоем, погонями и конечным торжеством справедливости американские дома – внутри и снаружи. И вы знаете, что многих зрителей поражает до глубины души и отчасти даже возмущает? Нет, не богатство интерьера, не удобство планировки. Поражает и возмущает то, что двери в американских домах стеклянные. Это совершенно не укладывается в нашем сознании – мы ведь знаем, что в Америке, как и у нас, разгул преступности. Между тем это чистая правда: в Америке мне пришлось жить в нескольких домах, и у всех у них двери были прозрачные, а сигнализация включалась только на ночь.
Но что, собственно, символизируют наши бронированные двери?
Разумеется, страх.
И это вовсе не обязательно понятный и рациональный страх перед взломщиками и ворами. Случалось наблюдать, как очень небогатые люди, семейный скарб которых настолько неказист, что попросту неликвиден, загоняли себя в долговую кабалу, чтобы установить вож­деленную железяку (которая становилась едва ли не самой дорогой вещью в квартире). Не того они боялись, что у них украдут последнее (нормальные квартирные воры работают по наводке). Они боялись вообще. Всего. Всех. А железная дверь, пусть она часто совершенно бессмысленна, хотя бы намекает на безопасность.
Вот парадокс: жизнь становится все ярче и многообразнее, а лица прохожих, одетых в разноцветные одежды, поражают однообразием выражения: хмурая озабоченность на этих лицах, тревога и недоверие. Каждый словно готов или дать ближнему отпор, или убежать. Быстрее домой, быстрее задраиться в своем отсеке.
Собственно, я не против железных дверей с сейфовыми замками, и собака, как известно, друг человека. И опасности, от которых мы отгораживаемся, вполне реальны; и надо не быть дураком и по мере сил защищаться и оберегаться. Плохо то, что страх становится образом жизни и способом мышления. Многое из того, что мы делаем, делаем как бы с поправкой на страх, многое видим сквозь призму страха. И она, разумеется, искажает реальный облик мира.
Мы слишком много и слишком сразу узнали – и о себе, и о мире, в котором жили и живем. Это все равно что всю жизнь просидеть перед телевизором, смотря заботливо смонтированные, красивые фильмы, а потом вдруг выйти на реальную улицу с ее шумом, вонью, агрессивной толпой.
Выяснилось, что и в себе самих – коли рухнули все внешние опоры – нам не на что опереться. Нас готовили к другой жизни, нас учили не тому мужеству, которое потребовалось сегодня. Публицисты говорят о кризисе идентичности, а попросту – многие из нас сами себя потеряли, потеряли веру в себя, мучаются жестоким комплексом неполноценности. А одна болезнь готовит почву для других.
Ну и как же нам быть? По лукавому совету В.В.Розанова летом варить варенье, а зимой пить с ним чай? По примеру Чехова по капле выдавливать из себя раба? Обратиться за укреплением духа к Богу? И то, и другое, и третье, и десятое, если это поможет принять мир таким, какой он есть и каким становится, и не выпадать из него, спрятавшись за лязгающим железом, а участвовать в его становлении, прости меня, Господи, за такие общие банальные фразы. Впрочем, Россия – страна несбывшихся банальностей, и повторять их можно до тех пор, пока они не сбудутся.
На деле, разумеется, никакого общего для всех рецепта нет, не будет и не должно быть. Одному нужно сильно, до бесстрашия, разозлиться на мироустройство и приняться за его переделку, другому – разозлиться на самого себя, преисполниться самопрезрения и попробовать переродиться. Третьему, напротив, настолько себя зауважать, чтобы бояться чего бы то ни было оказалось недостойно собственного величия. Четвертый преодолеет страх любовью – к миру, к себе, к ближним...
Я, например, попросту устал от страха. Нет на свете ничего утомительнее и скучнее.

№ 32, 1996