«Ум человеческий не пророк, а угадчик»

– Юрий Михайлович, шестидесятые годы в сознании нашего поколения связаны с оттепелью. Но, в общем, для интеллигенции это было уже нелегкое время...
– Легкого времени нет. Как писал Карамзин, что хорошо для дурачков... – это поздний Карамзин, его интонация – ...что хорошо для дурачков, недурно и для воришек, а нам-то, князь, что?.. Человеку, который мыслит, и человеку, который имеет совесть, не может быть и не будет легко. Он все время находится, с одной стороны, под властью сомнений, а с другой – под властью раскаяния. И он не ищет виноватых с подтекстом: а я-то прав... Тот же Карамзин писал про разницу между умными и глупыми. Это в стихах, но я перескажу их в прозе. Умник полон недовольства собой, а дурак думает: меня ли не любить? Конечно, за многое многих можно обвинять, но начинать надо с себя. Если же люди, обвиняющие кого-то, предполагают, что сами они только жертвы и сами они абсолютно правы, о чем с ними говорить? Они останутся такими всегда, у них никогда не будет болеть совесть, потому что они жертвы. Им что-то недодали. Они не будут мучиться собственной глупостью, потому что считают себя умными, они не будут мучиться чужими страданиями, потому что считают, что страдают больше других.
– Юрий Михайлович, в работе о роли случайных факторов в истории культуры вы приводите гениальную пушкинскую фразу. Не говорите: иначе нельзя было быть... Ум человеческий не пророк...
– Ум человеческий не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей, но невозможно ему предвидеть случай.
– Сейчас все берутся пророчествовать и предсказывать, предопределяя не только события, но даже исторические лица. Может быть, в самом деле наука вышла на тот уровень, когда именно предвидение, предсказуемость, прогнозирование будущего играют все большую роль? А исходные данные позволяют вам, например, как ученому судить с большей вероятностью о характере грядущего времени, культуры?
– Один крупный ученый сказал в свое время, что наука идет не от непонятного к понятному, а от понятного к непонятному. Пока мы находимся в донаучном состоянии, нам все понятно, а первый признак науки – непонимание. Один хороший учитель рисовал на доске мелом маленький круг. Внутри его он писал – «знание», а за его пределами – «незнание». Он говорил ученикам: «Смотрите, какое маленькое пространство – знание, зато как мало оно соприкасается с незнанием...» Потом он рисовал большой круг, писал внутри – «знание», снаружи – «незнание» и говорил: «Увеличив пространство знания, мы тем самым увеличили наше соприкосновение с незнанием». Чем больше я знаю, тем больше я не знаю. И это, между прочим, та черта, к которой хорошая школа должна подвести ученика в конце. Если высшее образование хорошее, а не повторение средней школы, то в конце концов оно вызывает у человека шок. Потому что из области, где он узнавал истины, он переходит в область, где узнает сомнения. И чем больше человек знает, тем больше он сомневается. И это уже область не только науки, не только искусства, но и область культуры в целом, в том числе и политики...
Когда мы видим политика, который точно знает, что надо делать, который не сомневается, то в лучшем случае это глупый политик, а в худшем – опасный. Конечно, политика такая область, где сомневаться нелегко, но это и есть реальная основа демократии. Главный принцип демократии ведь не в том, что все позволительно говорить одному и сто одному человеку, а в том, что от безусловной истины, бесспорной и несомненной, мы переходим к праву на сомнение, к представлению об ограниченности своего знания и о несовершенстве своих самых, казалось бы, правильных идей. И нам нужен другой человек. Не потому, что он умнее, а просто потому, что он другой. Приведу один пример. Я, видите ли, в жизни имел разные профессии, в том числе был артиллеристом. И артиллеристом, между прочим, неплохим...
– Кто бы подумал, Юрий Михайлович?
– Что неплохим?.. Ну что вы! Я же всю войну прошел. Так вот, предположим, у вас есть пушка, стреляющая по цели, которую она не видит. Цель находится за горой. Перед вами гора, и ни черта не видно. Что делать? И вы делаете простые вещи. Вы выносите один наблюдательный пункт далеко влево, другой – далеко вправо и соединяете их рацией. Один смотрит под одним углом, другой – под другим, а вы видите то, что находится за горой. То есть вы меняете и таким образом расширяете свою точку зрения. Разница позиций обеспечивает некоторый прорыв к истине. Поэтому надо уважать чужое мнение за то, что оно – чужое. Не нужно требовать, чтобы оно совпадало с моим, тогда оно мне абсолютно неинтересно. Обычный ход ограниченности: мне нужно чужое мнение, если оно подкрепит мое. Нет, мне нужен тот, кто со мною не соглашается...
Видите, от артиллерийской стрельбы мы переходим к демократии. Тот, кто смотрит с другой точки зрения, видит то, что я не вижу, а я вижу то, что он не видит.
То, что нас так много, компенсирует ограниченность ума каждого.
– По-моему, пока не компенсирует, Юрий Михайлович...
– Все-таки компенсирует. И в этом – надежда! Конечно, когда мы переходим от поиска истины к действию, нам необходимо некое единство.
 А множественность необходима для мысли. И одно не должно победить другое. Не знаю, вероятно, и в области политики то же... А уж в области науки и культуры победа – самое опасное. Потому что она всегда создает возможность и искушение подавить чужую точку зрения.
Заметьте, как в последней мировой войне вырвались вперед побежденные страны. Потому что там распахнулось разнообразие идей и мнений, там отступили назад бесспорные истины.
Человек живет множественностью, отсюда – ответственность, потому что из множественности он должен сделать выбор. Если бы не было многообразия путей, то какая же заслуга была бы в том, что мы можем выбрать именно этот свой путь? Знаете немецкую поговорку: «Wer hat Wahl, hat auch Qual» («Кто имеет выбор, тот имеет мучение»). И наоборот: кто имеет мучение, тот имеет выбор. А выбор есть мысль, и ответственность, и несчастье, и счастье. Вот в таком мире нам приходится жить. Проще сделать его казармой или тюрьмой, или очень хорошим зоологическим садом, где зверей будут кормить и гладить, но все за них решать.
Но все-таки жить нам надо в человеческом мире, который накладывает на нас муки выбора, неизбежность ошибок, величайшую ответственность, но зато дает и совесть, и гениальность, и все то, что делает человека человеком…

№ 9, 1996