Двойка за десятый и тройка за седьмой

...То, что старшие классы – свое­образное зеркало, отражающее радости и печали школы в целом, понятно. Особенно если школа существует долго и ребята учатся в ней все десять лет. Как бы там ни было, но что-то в мироощущение своих выпускников она внесла. Можно сказать, что ученики на выходе из школы ее... аттестуют. Всегда ли мы учитываем это?
Между тем даже отдельному учителю мнение старшеклассников о школе, о ее уровне преподавания, о стиле общения в ее стенах может сослужить неоценимую службу. Если, конечно, мнение это выслушать спокойно, не обвиняя никого и себя не оправдывая.
На самом последнем уроке в одиннадцатом классе я запускаю маленькую анкету с вопросами о своих уроках, о плюсах и минусах программы, о том, что мешало и что помогало... Не раз выяснялось, что одни и те же явления и обстоятельства воспринимались нами по-разному. Я-то думала – хорошо, интересно, а им дискомфортно и скучно было. Но во многом мы и единомышленники – отлично!
Впрочем, не менее значительную роль играют старшеклассники и помимо этой – аттестационной, или зеркальной. Это роль ориентира и катализатора в жизни ученического коллектива. Или, если угодно, – законодателя.
Авторитет возраста для детей вещь реальная и непременная. «Ты когда родился, в июле? А я в январе!» – победоносно заявляет десятилеточка своему однокласснику, и тот сокрушенно молчит или мучительно выдает контраргумент: «Зато у меня братан в 9 «Б»!» Хотим мы того или нет, а старшие классы в любой школе – своеобразная элита.
Феномен воздействия детей разных возрастов друг на друга еще мало изучен. Но сам факт этого воздействия безусловен.
Часто он говорит о себе тогда, когда появляются какие-то модные, популярные в ребячьей среде настроения и привычки. Полшколы то украшает себя немыслимым числом всевозможных значков, то считает правилом хорошего тона обязательно опаздывать на каждый урок минут на пять–десять. Или жестоко издевается над тем, кто почему-либо попал в школьные изгои...
Да-да, и дедовщина бытует там, где именно у старших в чести насилие.
Но есть примеры противоположные. В школах с гуманным микроклиматом старшие классы с удовольствием придумывают веселые и умные праздники, ведут уроки у малышей, подменяя заболевших учителей, выпускают журналы и газеты...
Кстати, о газетах. В моей педагогической копилке хранится история о том, как газета стала признаком хорошей ученической жизни для средней школы. У меня был очень трудный класс: две трети ребят с переломанными судьбами, запущенные, как и водится в таких случаях, в обучении. Школу же только-только открыли, и мой восьмой (тогда еще была не одиннадцати-, а десятилетка) оказался в числе старших классов.
Естественно, мне чисто по-человечески хотелось как-то отогреть эту детвору, и поэтому приходилось засиживаться в своем кабинете до вечера. Получилась своеобразная продленка: тут учили уроки, бренчали на гитарах, исповедовались в грехах, просто болтали о том о сем. Потом как-то незаметно родилась газета. Она выходила не слишком регулярно, и делали ее каждый раз разные люди, но зато читалась она так жадно, что мне порой не верилось в наше авторство. Причем читала ее вся средняя школа – на переменах к нашему кабинету стекались толпы, как на хорошую художественную выставку. Пришлось вывешивать газету в коридоре.
А еще через какое-то время началась настоящая газетная эпидемия – ученики чуть ли не всех классов требовали от своих руководителей, чтобы и у них были газеты. И в дальнейшем любые затеи нашего класса воспринимались как сигнал тотальной боевой готовности.
Расскажу и другую удивительную историю. Однажды у меня был последний по расписанию урок русского в десятом. Дело двигалось к маю, был яркий солнечный день. Чтобы легче дышалось, я открыла дверь кабинета. А за ней обнаружила Генку – общешкольное наше горюшко из седьмого. Коллега моя, словесница, минут пять назад, не в силах больше терпеть его выходки, выставила в коридор эту достопримечательность (нисколько, впрочем, коллегу за то не осуждаю: Генка обитал не в самом благополучном классе, потому выходки его устранить исключительной мягкостью и тактичностью было бы невозможно). Я поинтересовалась все-таки (больше для того, чтобы как-то развеселить и его, и себя): «Выгнали?» Хмыкнул в ответ: «Угу». А через несколько секунд вдруг совсем иным тоном добавил: «У вас десятый, да? Можно у вас посидеть?.. Ну пожалуйста! Я тихо-тихо!..»
В общем, он стал к нам захаживать. Действительно, сидел тихо, никому не мешал. Десятиклассники мои сначала над ним посмеивались, потом привыкли, стали даже как будто опекать. Как-то он оказался на диктанте... и сдал свою тетрадь вместе со всеми. Разумеется, ошибок там было раз в пять больше положенного. Пришлось мне схитрить, выставила две оценки: двойку за десятый и тройку за седьмой. До сих пор помню, с каким торжеством дневник свой, подальше запрятанный, вытаскивал, долго заполнял за всю неделю, мне протягивал.
Закончилось же все дело тем, что удалось примирить Генку с его учительницей по русскому и вернуть в родной класс. Я ему как бы по секрету рассказывала, какая она замечательная, его учительница, и умеет даже такое, чего я не умею. Потом устроила так, что она попала ко мне на урок в тот момент, когда и он там был; пришлось им за одной партой сидеть, и она ему помогала и что-то подсказывала...
Несколько раз я была свидетельницей того, как менялась школьная атмосфера, потому что менялась жизнь старшеклассников. Происходило это не вдруг, не сразу – как и во всех педагогических делах, тут нужно быть терпеливым.
Есть и еще одно важное обстоятельство: именно старшеклассники определяют, равнодушны к ним взрослые или нет. И когда молва об учителях в этом смысле добрая – все встает на свои места. Здесь существенны даже не какие-то особенные дела, а само отношение к человеку, которое прочитывается во всевозможных деталях школьного быта.
Конечно, идет и как бы встречное движение – от младших к старшим. Кто не знает, что основы школьного мироздания закладываются еще у первоклассников? Но основы эти подвергаются серьезнейшим испытаниям в средней школе – тоже всем хорошо известно. Поэтому движение сверху вниз, от старшего возраста к младшему, должно быть предметом серьезного внимания и анализа в педагогическом коллективе.
Так же как в начальных классах, в старших нужно побольше педагогов-мастеров. Так же как начальные классы, старшие – государство в государстве. Там, где об этом забывают или не подозревают, беды следуют одна за другой.
Может, вместо бесконечного пережевывания процентной каши обсудить на педсовете, что такое наши старшеклассники?

№ 56, 1995