Грешники средних классов

В восьмом классе девочка от одиночества и замкнутости во внутренней и семейной жизни переходит к полной растворенности в других, живя чужими чувствами, затаивая свои: если бы я была собой, я бы их (компанию друзей) потеряла. Давно известно, что и чувство одиночества, и чувство безудержного коллективизма означает недостаточную ценность и недостаточную развитость собственного «я». Но то, что у шестнадцати-восемнадцатилетней девушки воспринимается как большая проблема, то для подростков двенадцати-тринадцати лет – общее место.
...Вы замечали, что в школе нет ничего круглого, и овального, и даже треугольного? Это прямоугольный, прямолинейный мир с сугубо поступательным движением по классам и ступенькам. Из точки А в точку Б без остановки отправился поезд, и там для нас приготовлено место, и даже известно, где высадят. А если я хочу остановиться, если мне надо выйти?
...Передо мной в кругу сидят дети, которым пришлось выйти, они не смогли усидеть в том поезде. Они – другие. Сейчас они со знанием дела пишут на листочках о своих трудностях и ожиданиях. Листочки сворачивают и складывают в корзинку. Мы их достанем и обсудим в конце двухмесячных занятий.
Трудностей хватает. Тут и серьезные нарушения координации и речи после детского церебрального паралича; тут и вовсе не говорящий мальчик (только шепотом и только маме или учителю на ушко, да и то не каждому); тут и медлительная толстушка, от которой стонут не только учителя, но и собственные родители, ее темп жизни какой-то совсем нездешний. Есть в этом наборе и легко­узнаваемые дикие, неуправляемые дети, не умеющие ни на чем сосредоточиться, с чрезмерной и быстрой утомляемостью. Дети алкоголиков и дети учителей, вполне нормальные, но сложные.
Шаг второй в личностной консультации: открытие, узнавание и освоение своих способностей. Первым шагом было обретение своей, а не чужой цели, узнавание будущего результата. Теперь хорошо бы обзавестись и собственными силами.
Странно, не правда ли, как это можно спутать свои силы с чужими?
...Обычный восьмой класс обычной массовой школы. Вихреобразный, шумный и толкающийся, нарушающий слишком правильный порядок где-то посередине между очень серьезными первоклассниками и весьма серьезными десятиклассниками. Где-то в пути между точками А и Б явно нарушаются законы равномерного и прямолинейного движения.
Но ничто не нарушает кем-то расчисленный ход предъявляемых им наук. На них накатываются физика, химия, биология, им внушается, что они должны видеть мир таким, как видит его наука, что овладение науками в школьном исполнении открывает перед ними мир и дорогу к счастью. Лента безостановочного школьного конвейера несет их к горным высям...
Тут-то они и соскакивают с конвейера. Те уютные и понятные цели раннего школьного периода – научиться читать, считать, писать (то есть занять место в мире взрослых умений) – у школы и ребенка совпадали, откуда следовал неверный вывод, что так будет всегда. Но средние классы настолько повсеместно разваливаются в обычных школах, что непонятно, почему никто не видит здесь закона. Напомню, что в этом возрасте они стремятся определить, какие они, и занять свое место в обществе. Здесь есть борьба за статус, за сферы влияния на друзей, за то, чтобы быть как все, или за то, чтобы быть не как все... Это действительно кипящий котел социальных взаимодействий, сравнений, столкновений. Вот почему среди ожиданий восьмиклассников не было таких, как «хочу знать математику, физику» и так далее. Через пару лет все может измениться, но пока это чужие цели, не присвоенные даже отличниками.
А все попытки определить цель формулировались в негативной форме: «не мучиться», «избавиться от безграмотности», «не хватает логики», «подтянуть физику, чтобы не огорчаться»... Из записок, поданных мне в двух классах, только в одной содержалась простая и ясная, положительная цель: «Хочу на­учиться играть на гитаре». Мальчик знал, чего он хочет! Я сразу прониклась к нему уважением. Кстати, он самый заядлый прогульщик в классе и скоро перестал ходить и ко мне. Ну что ж, я в его цели явно не вписывалась, свобода была ему дороже.
Стало очевидно, что без желания измениться, без присвоения цели далеко продвинуться не удастся. Введение отдельных способностей, например, зрительных или мышечных, давало толчок тем, у кого они были хорошо развиты, повышалось самоуважение, росли значимость и ценность собственной личности. Но остальные участвовали вяло. «Не своя» способность не работала. Однако нашлась сила и способность, которая оказалась связанной с проблемами большинства, – это способность к общению, или коммуникативная способность, как ее еще называют. Большинство ребят в классе назвали среди своих трудностей проблемы с общением.
Оказывается, подросткам трудно подойти к человеку и заговорить, трудно найти человека, который мог бы тебя понять, а волнуют их эти проблемы больше, чем трудности с математикой. Кстати, конкурировать по ценности с общением может только катастрофа с грамотностью. Многие подростки отмечают безграмотность как свой большой дефект. Но когда они писали о том, что ценят в себе, то здесь не встречалась гордость за свою грамотность, как, впрочем, и за любые другие знания из школьных наук. Гордились тем, что умеют рисовать, лепить, конструировать, даже тем, что умеют наслаждаться жизнью (вкусно поесть, всласть погулять), но больше всего тем, что «я хороший друг», «я умею выслушать других людей», «у меня много друзей», «у меня есть друг». Вот это сила, способная соединиться с личными целями ребят. Например, с желанием научиться играть на гитаре. Ведь это инструмент общения. И конечно, занятия с потенциалом общения дали наиболее сильный эффект.
Впрочем, в параллельном классе меня ждал сюрприз. Все тридцать человек записали себе в актив способность к общению. Класс был дружный. Они постоянно ходили со своей учительницей в походы и собирались на вечеринки. Все были уверены, что прекрасно умеют общаться.
Невооруженным глазом было видно, что это не так. Но зависимость их друг от друга и вправду была высокая. Они очень тесно жались друг к дружке, все время засматривали в глаза соседям, чувствовали себя в кругу почему-то хуже, чем сидя за партами. Мне не удавалось вырвать из их кольца отдельных ребят для индивидуальной работы. Одни не слушали, что говорили их одноклассники, другие ни за что не соглашались рассказывать о себе.
А все вместе они дружно уклонялись от психологических упражнений. Причем коллективное сопротивление и групповое давление на отдельных незаурядных представителей стало все усиливаться. В классе невозможна была никакая индивидуальная работа. Индивидуальное продвижение каждого было заблокировано общей целью группы, как ни странно.
К счастью, с остальными классами было все иначе. И то же, что в хрестоматии по социальной психологии. По мере развития и упражнения отдельных способностей возрастали разноголосица, индивидуальные выбросы, эгоистические интересы. Но все это происходило на фоне взаимного принятия и приязни. Терпимость детей друг к другу была просто поразительна. Даже у меня ее было меньше. Но самое главное – дети, до занятий не уверенные в себе, не ценящие себя, разительно изменились, повысилось их самоуважение, самооценка, они стали спокойнее и смелее. Несмотря на повышенную шумливость, в классе интересно стало работать. По-моему, это наглядный аргумент в споре о том, что лучше – раствориться в коллективе или выделиться из него.

№ 75, 1996