Введение к первой части

«Наш учитель на уроке не кричит, а смеется!»
«С мелом, товарищи, в ногу!»
«Установка на вторую четверть: в связи с инфляцией меньше пятерки не ставить!»
Читатель, открывая осенью 1992 года первые номера «Первого сентября», прежде чем задуматься, часто успевал улыбнуться.
На фоне нервно-динамичного, деловитого или зазывно-рекламного тона тогдашних газет новорожденное «Первое сентября» изумляло неторопливой тональностью, «на­ивной» готовностью обсуждать самые общие вопросы.
Какой же газета «Первое сентября» представала тем, кто вчитывался в декларации первых ее страниц, в интонации и содержание первых статей?
Во-первых, газетой, обращенной к достоинствам школы, а не к ее недостаткам. Открытой к сотрудничеству, а не призывающей к борьбе. Личное достоинство учителей и учеников укрепляют (постоянно повторял ее редактор) не разоблачением дурного, а открытием образа достойной школьной жизни, верой в ее достижимость, сотрудничеством, бодростью и воодушевлением.
Во-вторых – газетой размышлений над своим делом и своим мировоззрением.
Наконец, «Первое сентября» – это газета авторская. Создаваемая аналогично тому, как появлялись тогда на свет авторские школы. Вот есть школа Тубельского, а есть газета Соловейчика. Конечно, в авторской газете, как и в авторской школе, хватает самобытно мыслящих учителей, авторов и сотрудников, но между ними есть нечто общее, объединяющее. И фиксируется это общее не столько в записанных декларациях, сколько самой живой личностью директора/редактора и его кругом убеждений.
Отныне – как верил, создавая свою новую газету С.Л.Соловейчик,– интриги образовательной политики, запуск образовательных проектов, агитация за них и прочий калейдоскоп внешних событий становятся рабочей рутиной специалистов, а не заботой газеты учителей. Это лишь уводило бы учителей от необходимости личных решений, приучало бы к роли зрителей и болельщиков, а не к тому, чтобы принимать ответственность за свою школьную жизнь с детьми на себя. Собеседники газеты – те, кто искал для своей обретенной профессиональной свободы новое вдохновение, идейные основания, духовные силы и деловые возможности.
По материалам первого десятилетия выхода газеты вы сможете оценить и то, как «Первое сентября» хранило верность изначальному замыслу, и то, как год за годом статьи газеты все чаще оказывались суровыми по сюжетам, жесткими по форме.
Газете приходилось по все новым поводам становиться на путь борьбы: в защиту учительского и детского права на жизнь в умной, доброй и совестливой школе. Прежняя газета миролюбия и позитивного воодушевления постепенно осваивала роль газеты-защитника.
Общий вдохновляющий тон газеты уступил место индивидуальному воодушевлению: когда жизнь и убеждения конкретного читателя-учителя входили в резонанс с мыслями и делами людей, представленных на газетных страницах.
Своеобразно раскрылся и еще один замысел: соединить профессиональную газету учителей с газетой, размышляющей о личном мировоззрении человека в современном мире.
«Философическая» линия нашла свое жанровое решение не в просветительских объяснениях, как и о чем учителям должно думать, не в назидательном изложении концепций, не в полемике философов и культурологов. Понимание общих смыслов зачастую возникало из рассмотрения нескольких деталей жизненной обстановки, какого-то события, типичной черты поведения, мышления, речи.
Ненамеренно практика газеты оказалась созвучной опыту педагогики сотрудничества, зачастую отрицающему привычную дидактическую иерархию: мол, сначала принципы, потом цели, затем методы – и лишь самой последней малозначительной переменной признаются конкретные приемы и учебные ситуации. Живая педагогическая мысль показывает естественность другого подхода: равноправие общего принципа и конкретного приема в профессиональном мышлении учителей – в том случае, когда в этом приеме (равно как и в конкретном деле, событии) могут как в капле воды отражаться самые общие, системообразующие стороны дела.
Так и во внимательном рассмотрении житейских «мелочей», фокусирующих большие человеческие явления, обнаруживался верный способ мудрого и деликатного разговора на непростые темы, настраивания согласованности между профессиональными и общечеловеческими сторонами учительского мировоззрения.
Страницы газеты дают косвенный намек-ответ на многолетние пререкания о том, как «высчитать»: много или мало в России свободы слова, а в российских школах – свободы для учителей. Дискуссии об этом, наверное, останутся бесплодными, пока в качестве аргументов ищутся критерии внешних ограничений или дозволений. Подлинный же критерий, вероятно, один: способность оставаться верным голосу совести.
Мера свободы слова – готовность говорящих высказываться так, как велит совесть. Мера свободы учителя – его свобода действовать в согласии со своей совестью.
Свободы говорения в России и сейчас предостаточно. Свободы произвола, в том числе учительского – еще больше.
А вот слов и действий, произносимых и осуществляемых при свете совести, – ощутимо не хватает…