КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ

Деспотия дара

Вышла в свет книга Анатолия Королева «Обручение Света и Тьмы». Известный прозаик, эссеист, киносценарист, автор повести «Голова Гоголя» и романа «Эрон» написал исследование о романе М.А.Булгакова  «Мастер и Маргарита». О том, что происходит с человеком, который попадает в силовое поле знаменитого романа и почему «Мастер и Маргарита» окажется 
на золотой полке детской и юношеской литературы, Анатолий КОРОЛЕВ рассказал нашему корреспонденту.

– Анатолий Васильевич, как вы «встретились» с Булгаковым?

– Двумя тропами – советской официальной и антисоветской самиздатовской. Первое, что я прочитал из прозы, был «Театральный роман», опубликованный в «Новом мире» с охранительным предисловием, что-де такого театра в Москве не было, а Булгаков на самом деле обожал Станиславского. В романе все было ровно наоборот, я читал его с хохотом, и Булгаков мне очень понравился свободой лихого свиста и одновременно пронзительным лиризмом биографического признания. Это был 1965 год. Через год грянула публикация романа «Мастер и Маргарита» в журнале «Москва»… До сих пор не забыл, как я купил номер журнала в киоске Союзпечати на углу улицы Ленина и Плеханова в Перми и тут же раскрыл страницу:
«За мной, читатель, кто тебе сказал, что на свете нет настоящей и верной любви...»
Это была вторая книжка журнала, продолжение. То есть я начал читать роман на середине...
 Вскоре я прочитал весь роман по порядку и был изумлен, восхищен, очарован… чем? Дело в том, что в ту пору я считал советский период развития русской литературы почти бесплодным (вот такая крайность). И вдруг такой абсолютно свободный романище, где автор сказал все, что думал, без всякой утайки. Вот так номер, решил я. Выходит, партийная цензура не очень уж и страшна. И я тоже могу писать, не боясь, раскованно и свободно… но, увы, уже следующий текст Булгакова, который попал в мои руки, меня образумил. «Собачье сердце». Нет, это решительно невозможно опубликовать! Повесть была издана в самиздате, подпольно, какая-то 10-я копия на папиросной бумаге, зачитанная до дыр. Текст Булгакова попал в самую точку моего тогдашнего отрицания большевиков и сомнения в правоте Октябрьской революции.
Невозможно создать нового человека путем политической вивисекции, восклицал автор. Да, подхватывал я, да... со всем пылом юности.
Итак, сенсационное появление трех произведений Булгакова привело к парадоксальной реакции, я приуныл. Мысль о том, что мне придется всю жизнь писать в стол, поразила в самое сердце.
Куда ж нам плыть?
Мда…
Итак, мое знакомство с Булгаковым привело меня в состояние экзистенциальной хандры.

– Если вы написали целую аналитическую книгу о «Мастере…», значит, роман и автор захватили вас глубоко. Чем? В чем вы тогда видели волшебство – и важность этого текста? С чем внутренне спорили?

– Окончательно я был окольцован Булгаковым после появления монументальной биографии писателя в исполнении Мариэтты Чудаковой, и вот когда наконец Булгаков явился передо мной как целостная масштабная фигура русского космоса, я стал о нем размышлять пристально, а не урывками. Я повзрослел и задумался. Мне нравилась его творческая свобода, но смущал консерватизм выбранной формы, меня восхищали его сатирические эскапады против властей предержащих, но тревожил фельетонный настрой пересмешника всего бытия, наконец, его амикошонство с Сатаной и отчасти панибратство с Христом казались крайне рискованной дерзостью.
К той поре я расстался с причудами юношеского атеизма и пришел к более сложной системе миропонимания, хотя и весьма экзотической, но сейчас не время и место говорить об этом подробно...
Первым итогом моего размышления стало эссе о Москве и Ершалаиме; сравнивая эти два города, я попытался через топографию и краеведческие штудии прочитать роман с обратной стороны. Так, например, размышляя о начале романа на аллее у Патриарших прудов, где литераторы мучаются от жажды в жарынь майского дня, я понял, что истинный пейзаж данного текста мысленным распоряжением автора расположен у подножия Голгофы, где распятый Христос умирает на солнцепеке и просит глоток воды у римских солдат, а те, смеясь, подают ему на кончике ветки иссопа губку, пропитанную желчью… вот от этой-то желчи и начинают икать Берлиоз и Бездомный, выпив теплой желтой абрикосовой газировки.
Но тут потребуется одно отступление. Как известно, многие, кто коснулся булгаковского романа, – театры, киногруппы, актеры – попадают в некое силовое поле, о природе которого лучше помалкивать, вот и я не стал исключением из правила. Нежданно-негаданно я попал на глаза известному филологу герменевтику А.В.Михайлову. Михайлов в те годы работал в ИМЛИ, возглавлял сектор теории литературы, а заодно был составителем элитарного сборника «Контекст». Я пришел к нему практически с улицы и предложил к публикации свое эссе об иллюстрациях Фаворского к «Маленьким трагедиям» Пушкина – и надо же! – он напечатал мой опус и вдруг горячо поманил в науку и предложил написать работу о романе «Мастер и Маргарита».   Могло ли быть в тогдашнем СССР более лестное предложение?
Нет, не могло! И этот золотой шанс он вручил в мои руки.
Отложив работу над романом «Эрон», я весной 1990 года написал от руки черновик своего трактата, а летом снял – в поселке Старых большевиков – дачу под Москвой (комнату), где стал печатать чистовик на машинке. Но все решительно сложилось против публикации этого текста. Той же осенью распался СССР. Через четыре года, осенью 1995 года, умер Михайлов. 
И только спустя 23 года моя книга вышла в свет в издательстве Литературного института по решению ученого совета и при поддержке Мариэтты Омаровны Чудаковой, написавшей одобряющий отзыв.

– Как вы объясняли себе всеобщее увлечение, завороженность романом? Как изменялось ваше отношение?

– Мой собственный объемный трактат (иного слова не подберу) был отчасти для меня неожиданностью, я никак не мог поставить точку и шаг за шагом увеличивал линзу трактовки, и роман выдерживал этот напор, демонстрируя все новую и новую игру смыслов. Больше половины того, что я написал о романе, наверняка не приходило в голову автору. Так, например, Булгаков, смакуя портрет Берлиоза, вовсе не выстраивал параллели с Иоанном Крестителем в палестинской пустыне или, описывая шутовской магазин Воланда на сцене Варьете, не отсылал читателей к Нагорной проповеди, все эти смысловые вибрации порождал сам текст романа, обладающий своеобразной интерпретационной готовностью. А ведь именно способность выдерживать сумму бесконечных интерпретаций является обязательной характеристикой классического произведения...

– Почему сегодня «Мастер…» кажется вам скорее детской, юношеской книгой?

– Сегодня очарование романа «Мастер и Маргарита» отчасти угасло, советский читатель вычитывал из романа текст запрещенного в стране Евангелия, и сейчас этот посредник свою роль отыграл, пересказ бледнеет перед оригиналом, текст неожиданно стал простоват...Короче, описав блистательную параболу, роман Булгакова сейчас уходит на золотую полку детской литературы, туда, где его уже поджидают «Гулливер» Свифта и «Дон Кихот» Сервантеса. Эти шедевры тоже когда-то были обращены к взрослым читателям и вот оказались в плену детей и юношества. Согласитесь, не самая плохая участь для «Мастера и Маргариты». Хотя бывает и наоборот, шедевр Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна» сегодня стал классической книгой для взрослых. Детям этот гениальный роман просто не по зубам. Но вот о чем бы я хотел еще сказать. Кроме перечисленных шедевров у Булгакова есть еще один текст, о котором нельзя не сказать, – я о его статье 1919 года «Грядущие перспективы», это трагическое размышление о той исторической воронке, куда угодила Россия, и о том, что нас ждет на долгом пути вылезания из ямы.
Вот ее важнейший фрагмент:

«Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала «великая социальная революция», у многих из нас все чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль.
Эта мысль настойчивая.
Она – темная, мрачная, встает в сознании и властно требует ответа.
Она проста: а что же будет с нами дальше?
Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется закрыть. Не видеть!
Остается будущее. Загадочное, неизвестное будущее.
В самом деле: что же будет с нами?..
Недавно мне пришлось просмотреть несколько экземпляров английского иллюстрированного журнала.
Я долго, как зачарованный, глядел на чудно исполненные снимки.
И долго, долго думал потом...
Да, картина ясна!
Колоссальные машины на колоссальных заводах лихорадочно день за днем, пожирая каменный уголь, гремят, стучат, льют струи расплавленного металла, куют, чинят, строят... ясен тот мощный подъем титанической работы мира, который вознесет западные страны на невиданную еще высоту мирного могущества.
А мы?
Мы опоздаем...
Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не скажет, когда же наконец мы догоним их и догоним ли вообще?
Ибо мы наказаны.
Нам немыслимо сейчас созидать. Перед нами тяжкая задача – завоевать, отнять свою собственную землю.
Нужно драться.
И вот пока там, на Западе, будут стучать машины созидания, у нас от края и до края страны будут стучать пулеметы. Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца. Там, на Западе, будут сверкать бесчисленные электрические огни, летчики будут сверлить покоренный воздух, там будут строить, исследовать, печатать, учиться...
А мы... Мы будем драться.
Мы будем завоевывать собственные столицы.
И мы завоюем их.
И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кое-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские залы.
Кто увидит эти светлые дни?
Мы?
О нет! Наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах истории широк и десятилетия она так же легко «читает», как и отдельные годы.
И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:
– Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!»

***

Это пророчество нашего Нострадамуса было опубликовано в газете «Грозный», в номере за 13 ноября 1919 г.  Время рвануло стоп-кран на вираже, и поезд слетел под откос. Описав мертвую петлю, Россия вернулась в точку старта – примерно во вторую половину XIX века – и снова с нуля строит пореформенный капитализм.
К чему были все наши жертвы? Зачем были закопаны в землю миллионы убитых? О чем кричат оскаленные черепа?
Их души веют над нами холодной вьюгой проклятий, и срок той выплаты только начат. Исправить эту адскую кривизну моральной ямы можно только широкой волной нравственной одаренности народа и этической гениальностью лидеров. Индии хватило одного Ганди, нам же требуются два Ганди. России не хватило даже одного Толстого, теперь нужно целых три таких, как Толстой. А это утопия! Кто увидит золотую точку финала? Уж точно не мы, не наши дети и даже не внуки.