КРУГИ ИСТОРИИ
Русский цезарианец
О гениальном полководце, который так и не встретил свой Рубикон
Чем больше событий, тем ближе история. Грабли, на которые то и
дело наступаем, едва ли не самый емкий сегодня образ. Тотальное
невежество гарантирует при этом постоянное удивление. Однако сдается,
что все это причуды всевластия и что они достаточно однообразны. Войны
приходят всегда внезапно – и всегда вовремя. Либеральные реформы
вызывают всеобщий протест. Массы создают себе кумиров, а ревнивая
власть посылает их в опалу при пассивном молчании тех же масс. Сегодня
об одном из таких эпизодов – наш разговор с известным писателем
и историком Яковом Гординым. Дальше мы будем с ним вместе продвигаться
вверх по лестнице, ведущей вниз. Впереди рассказы о характерных чертах
и повадках имперской власти, о Крымской войне и реформах
Александра Второго.
Николай Крыщук.
Яков Аркадьевич, в последнее время государство всерьез озаботилось
вопросами истории. Но делает это ожидаемо и нелепо. Вот-вот появится
экологически чистый учебник, благодаря которому, похоже, белые пятна в
истории разрастутся до огромных полотен. Происходит опрос населения по
созданию пантеона полководцев. При восторженном массовом невежестве
список можно, не боясь ошибиться, составить за одну минуту. Не будет в
нем, разумеется, и генерала Алексея Петровича Ермолова, о котором вы
недавно написали книгу. Биография Ермолова в популярных энциклопедиях и
справочниках вообще обрывается за 34 года до его смерти.
Яков Гордин.
Да, обрывается 1827 годом, хотя Ермолов чуть пережил освобождение
крестьян. Есть еще две такие фигуры – это Михаил Орлов и Чаадаев.
Недаром Герцен в «Былом и думах» объединил этих трех людей в своем
восприятии, имея в виду период после 1825 года. В 1825 году Пушкин был
в Михайловском, Чаадаев в Европе, а Ермолов на Кавказе. (Точная цитата
из А.И.Герцена выглядит так: «Московские львы с 1825 года были: Пушкин,
М.Орлов, Чаадаев, Ермолов». – Н.К.).
И Орлов, и Ермолов явно выбиваются из когорты героев первой четверти
XIX века. Эти люди отличались характером честолюбия. Даже самые
блестящие генералы были людьми, безусловно, честолюбивыми, но в
пределах допустимого. То есть высшие чины и высшие посты в русской
армии. Орлов, как сказал о нем историк Андрей Тартаковский, был из
породы тех, кто основывает династии.
Ермолова он напоминал и своей физической мощью. После того как он
произвел свой знаменитый эксперимент с 16-й дивизией, намереваясь
освобождать Грецию от турок, а затем, вероятно, повернуть в Россию
(Орлов был членом тайного общества, и замыслы у него были радикальные)…
Так вот, когда после 14 декабря 1825 года все рухнуло, он до конца
жизни оставался в опале. Младший брат Алексей вымолил у Николая только
чтобы старшего брата не сослали в Сибирь. Так или иначе этот человек,
полный сил и замыслов, оказался не у дел. Герцен пишет о нем, как о
льве, который сидел в клетке и медленно умирал.
Приблизительно такая же картина была и с Ермоловым. Другое дело, что
Ермолов гораздо больше успел. С ним, естественно, больше всего
ассоциируется Кавказ. Но на Кавказ он приехал уже сорокалетним
прославленным генералом и был фигурой мифологической. Причем не все
даже понимали происхождение этой мифологии. Однако современники писали,
что от этой эпохи, кроме Кутузова, останется только Ермолов. Хотя он и
не занимал ключевых постов. Начальник штаба Первой армии – должность, в
конце концов, второстепенная. И тем не менее.
Н.К.
А Барклай?
Я.Г.
Вот нет. Барклая помнили, но в общественном сознании героями были
Ермолов и Кутузов.
Н.К.
Неужели Пушкин, восхищавшийся Барклаем, выражал только свое мнение?
Я.Г.
Нет. Среди, как бы теперь сказали, продвинутой части общества многие
прекрасно понимали значение Барклая, может быть, даже его ключевую роль
в 12-м году. Но речь идет о народном кумире. Ермолов был кумиром в не
меньшей, а возможно, даже в большей степени, чем Кутузов.
Н.К.
Объективные основания для этого были?
Я.Г.
Да, несомненно. Дело было не столько в его поступках, сколько в личных
качествах. Он производил сильнейшее впечатление. Прежде всего внешне.
Как описал его Пушкин, видевший Ермолова по дороге в Арзрум: голова
тигра на геркулесовом торсе. Кроме того, он был великий актер и умел
воздействовать на людей. И наконец, он был человеком чрезвычайной
храбрости. На первом этапе наполеоновских войн (1805–1807 гг.) он
командовал конной артиллерией и проявил себя не только как
замечательный артиллерист, но и как человек абсолютно бесстрашный.
Но это был еще уровень не очень высокий. А вот в 1812 году, когда
Ермолов был начальником штаба Первой армии у Барклая, там был ряд
конкретных ситуаций, когда он проявил себя, можно сказать, спасителем
армии. Первую известность принесло ему Бородино, когда он отбил у
французов батарею Раевского. Во время атаки Ермолов не слезал с коня –
идеальная мишень. Но тяжело контужен был только в самом конце боя. Он
спас армию. И его подвиг прогремел по всей России.
Была и еще не одна ситуация. В 1813 году русско-прусская армия трижды
потерпела поражение от Наполеона. При отступлении после битвы под
Дрезденом и отступлении через ущелья Богемских гор союзникам грозила
окончательная катастрофа. Но в сражении под Кульмом Ермолов, командуя
гвардией, выстоял против двукратного перевеса противника и не дал
запереть союзную армию в горах. Этим он, собственно, предопределил ход
истории...
На Кавказ Ермолов приехал с грандиозными замыслами завоевания Азии. В
Европе нам шагу не дадут ступить без боя, а в Азии целые царства к
нашим услугам. Кавказ и Грузия мыслились только трамплином. Он мечтал
сокрушить Персию и открыть своим войскам путь к границам Индии. Это
была давняя мечта Петра I и Екатерины II... Но замирить Кавказ
оказалось не так просто, как он предполагал. Подавленные, казалось бы,
горцы снова восставали. Подготовиться к войне с Персией ему не дал
Петербург. Вскоре после вторжения персов новый император Николай I,
Ермолову не доверявший и опасавшийся его популярности в армии, резко и
оскорбительно отправил его в отставку.
Отставка обидная – Николай его не любил. Это понятно: новое
царствование, новые люди. К тому же царствование, которое началось с
катаклизма. А Ермолов и вел себя высокомерно, в том числе по отношению
к Николаю, поскольку был человеком запредельной самооценки.
Вот и все. Абсолютно не у дел. Пятьдесят лет человеку. Он полон сил.
Четыре сына, которых родили ему три горские красавицы. Крохотное
имение. Правда, Николай, понимая, что с Ермоловым поступают
несправедливо, положил ему, кроме пенсиона, пять тысяч серебром в год.
Серебром. Это большие деньги. Пушкин тоже получал пять тысяч в год, но
ассигнациями.
Николай считал, что служить должны все. Анахоретская жизнь
прославленного генерала казалась ему вызовом. Он потребовал, чтобы
Ермолов вернулся в службу. Деваться было некуда. Сперва Николай сделал
Ермолову вполне иезуитское предложение – пост генерал-аудитора. Это
военно-судные дела. Ермолов ответил, что для него главная ценность –
любовь армии и быть тем, кто наказывает, он не может. Николай ответил,
что он его не так понял. Но Ермолов все понял правильно. Николая
раздражала любовь армии к Ермолову, которого он называл «кумиром
прапорщиков». Тогда раздраженный император отправил его в
Государственный совет, куда часто ссылали старых генералов.
Ермолов просидел несколько лет в Государственном совете, демонстративно
дремал. Он вообще умел устраивать демонстрации. В конце концов
попросился в отставку, написав государю, что он привык воевать, а к
гражданским делам не приспособлен. Николай резонно ответил, что это
странно слышать от человека, который как администратор управлял
несколько лет огромным краем. А Ермолов действительно был не только
командующим Кавказским корпусом, но и главным управляющим Грузии и
Астраханской губернии.
Николай отставки не принял и напоследок еще поиздевался над Ермоловым.
Решение его звучало так: дать отпуск до излечения от болезни. Намек на
то, что у человека в голове что-то не в порядке и, пока не придет в
чувство, пусть отдыхает.
Последний взлет Ермолова был в пятидесятые годы, когда московское
дворянство выбрало его предводителем московского ополчения вопреки
рекомендации Николая. Но ополчение так никуда и не двинулось, а Ермолов
через некоторое время подал в отставку.
Жил Ермолов, я бы сказал, двойственной жизнью. С одной стороны, это
была мука бездействия. При том что он продолжал оставаться в центре
внимания. Николай переименовал его: из генералов от инфантерии он стал
генералом от артиллерии, что было даже почетнее – своего рода маршал
рода войск. И когда он в черном артиллерийском мундире с единственным
Георгиевским крестиком, который он получил из рук Суворова в 1794 году
за штурм Варшавы, входил в зал дворянского собрания, то вставали все,
включая дам. А это полагалось только при появлении августейших особ.
Николай, не любя Ермолова, считал нужным с ним подолгу беседовать на
всяких приемах, и это даже вызывало толки о том, что Ермолов опять в
фаворе. Но нет. А вот наследник, Александр II, Ермолова любил и, бывая
в Москве, всегда являлся в его дом со свитой. Также навещал его великий
князь Михаил Павлович. То есть для следующего поколения он был фигурой
поистине легендарной. Фактически из героев 12-го года он остался один.
Символ славного прошлого, за которым был к тому же Кавказ.
Ермолову все это было, конечно, лестно. Хотя мука бездействия постоянно
точила. Чем он занимался? Во-первых, писал «Записки». Воспоминания о
командовании на Кавказе были написаны уже на покое. Это для него было
важно. Он шлифовал их, редактировал, выкидывал какие-то эпизоды.
Уходили свежесть и острота. Поэтому воспоминания его сегодня не главный
источник для историка, существеннее письма, том которых сегодня
готовится к печати. В этих письмах, посылаемых обычно с оказией, он был
по-настоящему откровенен. В воспоминаниях же ориентировался на Цезаря,
том которого всегда возил с собой. Вероятно, германские народы,
варвары, которых усмирял Цезарь, и дикие горцы у него в сознании
рифмовались.
Еще одно занятие: Ермолов занялся переплетным делом и стал гениальным
переплетчиком. У него была довольно большая библиотека, и он,
подвергаясь всяческим насмешкам, занимался их переплетом.
Кроме того, он, конечно, проигрывал задним числом военную историю
России, очень много читал о Наполеоне. Было время, когда на стенах у
него висели изображения наполеоновских битв. Наполеон был любимым
врагом и кумиром.
Но в целом это, несомненно, трагический период его жизни, несмотря на
все занятия и почет. Он, человек «неограниченного честолюбия»,
воспитавшийся на Плутархе, меривший себя судьбами Александра
Македонского и Цезаря, не сумел воплотить свои грандиозные замыслы.
У Тынянова в «Вазир-Мухтаре» есть фраза: «Так умирал Ермолов,
законсервированный Николаем в банку полководец двадцатых годов». И
действительно, это была конечно же жестокая психологическая
казнь.
PS.
Следующая беседа – о «ермоловском синдроме», который проявился
в том числе в ХХ веке при власти Советов, то вынося ее на авантюрные
виражи, то заталкивая в исторический тупик. Поговорка говорит об этом
так: когда амбиции не соответствуют амуниции.