Игорь Долуцкий: «Сотрудничать можно только со свободными людьми»

Игорь Долуцкий – историк, педагог, автор многих учебников по истории ХХ века: «Отечественная история, XX век», «Всемирная история, ХХ век», «Политические системы, ХХ век», «Материалы к изучению истории СССР», «Познавательные задачи по истории СССР». Педагог-пассионарий, Игорь Долуцкий неизменно и твердо предостерегает учеников от своей пассионарности и призывает: «Давайте вместе – учителя, ученики и родители (а мы все пребываем в одном из этих качеств) – искать ответы на сложнейшие вопросы».

– Игорь Иванович, мне с детства внушали, что лучший учитель, настоящий учитель – это учитель-светоч, который зажигает сердца любовью к своему предмету. Ну и к школе, и к себе самому. Учитель-Данко, вызывающий восторг в сердцах, – любимый учитель... А вы утверждаете, что именно такой учитель – самый опасный. Разве это не парадокс?

– Да, это парадокс. Учитель занят по определению воспитанием. Воспитывает и учит. У него опыт и знания. Он просто старше, он объективно выше ребенка. Даже ростом выше. Особенно в младших классах. Ученик маленький, а учитель большой. И что делать? Заставлять ребенка тянуться? Смотреть снизу вверх? Стать вровень? А ребенок уже человек, пусть и ростом меньше. И мы должны ответить на вопрос: равнозначный нам человек? Я думаю, что равнозначный. Могу сослаться на Януша Корчака в подтверждение, хотите?
Если мы оба с ребенком человеки, значит, у нас есть общий гуманистический фундамент. Что мы должны делать и чего не делать? Что бы ни делали – осторожно: минимально повредить душу ученика. Нет в детях изначальной испорченности, это мы им прививаем.
У моих приятелей в Америке ребенок пошел в школу и подружился с одноклассником Джеком. Через каждое слово – «Джек, Джек». Лучший друг, сплошной восторг. Родители зовут: пригласи Джека в гости! Сын рад: приедем с Джеком! И вот они выходят из автобуса. И оказывается, Джек абсолютно черный. Чернокожий паренек. То есть взрослые это отметили. Им эта мысль пришла в голову. А сын даже ни разу не упомянул об этом. Он в душу Джеку смотрел, а не на цвет его кожи.
У нас есть огромные возможности воздействия на детей. Огромные возможности творчества. А по какому праву мы этим творчеством занимаемся? Кто это сказал, что мы носители истины?
Я историк, поэтому знаю: люди ошибаются. «Человеку свойственно ошибаться!»
И не истину мы должны вдалбливать в голову ребенка – то есть то, что нам сейчас кажется истиной, – а учить его ставить вопросы и вместе с ним искать ответы.
Учитель, он… или она… в основе зануда. У всех свои беды, свои дети, свои проблемы, которые не дают учителю вникать в жизнь класса. Проще сказать: книги закрыли, смотрим на меня! Или не закрыли… но смотрим на меня.
Учитель должен отказаться от права на истину и исходить из того, что мы думаем вместе, ищем вместе, работаем, строим вместе. Не я их веду, а мы вместе идем. Не надо становиться в позицию вождей и воображать, что мы ведем несмышленышей в светлую даль. Учитель-пророк, учитель-вождь – это самое опасное. Еще опаснее авторитарного самодура, потому что пророка дети любят, а самодура не любят. А они оба претендуют на то, что знают окончательную истину. Это как Галич пел: «Не бойся друзей, не бойся врагов, не бойся ни рая, ни ада. А бойся единственно только того, кто скажет: я знаю, как надо!»
Ребенок в три, в четыре раза меня младше. Я гораздо опытнее и сильнее. Наши возможности несоизмеримы. Не навреди!
Учитель приходит в восторг от того, что он может. Он действительно может. Но есть даосская мудрость: могучий – не воинственный, умеющий воевать не воюет. Мы должны притушить эту свою мощь, этот огонь.
У детей тоже свои проблемы, они растут, они не выспались, они влюблены… Им часто не до нас. Есть учителя, которые «заряжаются» от восторгов класса. Есть такие, кто отдает «огонь», отдает себя – и сгорает, как Сухомлинский, как Ушинский.
Надо мощность свою регулировать и понимать, что для ребенка она может обернуться трагедией.

– Игорь Иванович, в нашем детстве мы знали (да и сейчас ничего не изменилось), что у школьника нет никаких проблем, кроме школьных. «Тебе все дали – учись!» Какие такие проблемы, кроме усвоения истории или физики?

– Да, мы должны признать, что у них есть свои проблемы, своя жизнь. Мы должны идти от ребенка, а не от своих целей. Мы должны создать пространство, где ребенок учится рационально что-то создавать, а значит – думать, а значит – воспринимать критически, а значит – мне, учителю, не верить. Не доверять, а проверять.
У меня в учебнике есть задания: критикуйте мою позицию, опровергните мою точку зрения. Если я завоевываю душу ребенка, он не учится самостоятельности, а учится доверять мне. А кто сказал, что я всегда прав?

– Но, простите, независимому, критически настроенному молодому человеку, готовому спорить и опровергать начальственное мнение, в будущей жизни придется тяжело. Да и как экзамены сдавать?

– Истина конкретна. Они живут не только в школе. Они смотрят и все видят – в старших классах уж точно. Это их сознательный выбор. А насчет того, как сдавать экзамены… Доказать по фактам. Объяснить. Мы готовим к тому, что выбор позиции всегда ведет к последствиям. Конечный результат зависит от ребенка. Но я должен показать возможности и опасности выбора. Я не должен выстругивать коммунистов или либералов, историков или физиков. Главное, чтобы ребенок отдавал себе отчет в последствиях своего выбора.

– А гуманистов вы должны «выстругивать»? Людей, понимающих боль другого? Вы увлекаете, зажигаете детей гуманизмом?

– Рассказываю о реальных исторических примерах. Показываю, что есть выбор: гуманисты поступали так-то, а подонки – так-то. Я не гуманистов выстругиваю, а обращаюсь к тем глубинным качествам, которые у нас есть с глубочайшей древности, с палеолита, когда уже ухаживали за ранеными, за слабыми. Показываю, как относиться к дереву, собаке, кошке, муравью. Но каждый раз на конкретном примере. Наше дело – научить видеть проблему, научить удивляться. От удивления рождается поиск. От удивления!
Влияю ли я на учеников? Да. Обращаюсь к сознанию, рациональности: учимся вместе самостоятельно искать. Никто из нас не обладает правом на истину. Мы учимся искать неизвестное знание.
Был у меня класс – спортсмены, футболисты. Кстати, зарабатывали дети вдвое больше меня. И объясняли: мы же ногами и головой работаем, а вы только головой. Все им было ясно: что Сталин хороший, потому что цены снижал. Но мы с ними рассмотрели график движения цен с 1928 года, и они сами на конкретных данных пришли к пониманию, чего стоит это «снижение цен». А однажды мы пригласили в класс летчика, Героя Советского Союза. И он спросил: зачем летчику нужна была в боевом полете сковородка? Дети сначала шутили: оладушки жарить, потом удивились: в самом деле – зачем? Летчик объяснил: сидеть на ней. Сиденье в самолете было небронированное. Сковородка – для защиты. Вот оно, новое знание. Дети его получили в живом общении с носителем опыта.
Дети уважают честное знание. Учитель не имеет права на обман. Но не надо от уважения переходить к обожанию. Надо все время так поворачивать урок, чтоб дети не в рот мне смотрели, а спорили со мной, возражали, сопротивлялись. Учитель – как ядерный реактор: чем ближе, тем опаснее. Нельзя допускать обольщения, надо отказаться от монолога, и тогда откроется поле для творческого поиска. Мы обязаны научить старшеклассников ставить и самые неприятные вопросы. Мы же оставляем им этот мир, мы же надеемся, что они сделают его лучше, а значит, иначе, по-своему.

– В последние годы совершенно открыто говорится о том, что неприятные вопросы ставить вовсе не надо. Судьба вашего учебника по отечественной истории, который был запрещен Министерством образования именно потому, что ставил трудные вопросы, тому пример. Воодушевляющие, светлые сказки – вот что нужно для воспитания…

– Ну конечно, без светлых сказок жить сложно. Но мы, как историки, как гуманитарии, обязаны считаться с принципом нелинейности и дополнительности. Порядок – частный случай хаоса. Мы в состоянии отразить только частицы бесконечной действительности. Мы должны видеть много сказок, иллюзий, утопий – и показывать их ограниченность. Научить смотреть на мир рационально, научить различать, чем иллюзия отличается от действительности. Но сама по себе идея, что мы должны кого-то вести куда-то с помощью иллюзий, – она просто нелепа. Да, слепые иллюзии способствуют счастью. На какое-то время… Критичность к иллюзиям, избавление от иллюзий болезненно. Но необходимо. Потому что крах иллюзий от столкновения с суровой реальностью ведет к катастрофе. Иллюзии возникают тогда, когда реальность пытаются подретушировать. То есть это фальсификация, на которую учитель не имеет права.
Мы это уже проходили. До сих пор не изжитый кризис преподавания истории явственно обозначился уже в семидесятые годы. Символами кризиса были стабильные учебники. Скажем, при обсуждении внутрипартийной борьбы в 1920-е годы достаточно было зачитать в классе пассажи из «Краткого курса…», дать детям прочесть соответствующие абзацы из учебника Кукушкина, а затем процитировать стенограммы партсъездов или конференций. Выводы о родстве первых двух фальсификаций ученики делали самостоятельно, увлеченно и даже страстно, прекрасно понимая «политическую позицию» учителя. И ни дети, ни их родители не писали доносов в «инстанции».
В упоении гласностью, плюрализмом, всеобщим интересом к истории, конкурсами учебников многие не заметили: детям все равно, что их заставляют учить. Раньше заучивали характерные черты диктатуры пролетариата, теперь – тоталитаризма. При сохранении старой позитивистской научной парадигмы, бинарного («диалектического») мышления. Вот, например. Гражданскую войну по-прежнему ведут красные и белые, но у кого-то хороши одни, у кого-то другие, третьи признают долю правды по обе стороны линии фронта. Но где же народ (зеленые) со своей правдой?
Остались даты, расширяющийся набор событий, понятий, имен, которые требуется запомнить. К началу двадцать первого века школьная история пребывает все в той же позиции, а учителя, вполне логично, просят учебник в стиле соцреализма: простой по форме и ясный по содержанию: его проще запоминать. Но хороший учебник родится не по велению партии и правительства, а из практической потребности и учительского опыта.

– Игорь Иванович, вы повторяете – вместе искать, вместе работать. «Вместе» под названием «коллективизм» в наши школьные годы считалось важнейшей задачей советского воспитания. Результат мы знаем по собственному опыту. Именно у советских людей и у нас, постсоветских, нет умения объединяться, сотрудничать, коллективно взаимодействовать. Хотя общинность-коллективность-соборность-артельность провозглашаются нашими исконными ценностями.

– Надо сотрудничать. Но сотрудничать можно только со свободными людьми. Свобода – какая? Свобода подчиняться закону. Свобода политическая. А если нет закона и свободы, то нет и сотрудничества, нет коллективизма, нет даже профессионального сообщества. И тогда возникает мечта, потрясающе выраженная Пушкиным: «Зависеть от царя? Зависеть от народа? Бог с ними. Никому отчета не давать, себе лишь самому служить и угождать». Эта мечта у нас есть. А коллективизма и сотрудничества нет.

Беседовала Елена Иваницкая