Один месяц, один день в году…

Как водится, под конец года делимся новым опытом, которым он нас одарил. Радует, что особенно много историй из сферы детско-родительских отношений. Некоторые просто удивительные…

«Рядом с дочкой меня не покидает чувство, как в первый день каникул…»

…Так-то я обычный среднестатистический отец – ухожу утром на работу, когда дочь еще спит, вечером едва-едва успеваю сказать ей «спокойной ночи». Такова моя роль, я работаю, чтобы обеспечить семью всем необходимым.
Но в декабре мне посчастливилось: я потерял работу и вот почти месяц сижу с двухлетней дочерью. Оказывается, я совсем ее не знал, и если бы не безработный декабрь, может, так и не узнал бы…
Она только учится говорить, рассказывает мало, зато очень внимательно слушает. Так и общаемся: я говорю, она вникает, иногда вставляя свои нетвердые слоги.
Вот наше утро. Дочь просыпается и сразу вопросительно тянет: «Па-а?» Я ей с кровати отвечаю: «Я тут!» Она перебирается ко мне и начинает будить – сначала гладит легонько по голове, потом за уши теребит, потом ложится на спину и начинает пятками колотить меня в спину. Когда я наконец встаю – а можно ли противостоять этому напору?! – лицо дочки становится торжествующим: пожалуй, я единственный в мире человек, которого можно так мутузить ногами.
Если бы мама была дома, мы прямо с постели отправились бы чистить зубы и готовить завтрак, но мы идем кормить рыбку. То, что дочка чтит нашу аквариумную рыбку Стасика, я выяснил на третий день своего домохозяйства. Она подолгу сидит около него, рассказывает ему что-то, машет ему рукой. Когда мама заставляет идти спать, бежит к Стасику, прижимается лбом к стеклу и горестно хнычет, жалуется ему: « Стась, Стась, мама у-у…»
Поэтому мы перво-наперво кормим Стасика. Дочка сама сыплет ему корм, проверяет, как он поел, потом уже сама соглашается позавтракать.
Идем на кухню, включаем музыку. Дочка не любит детские песенки, ей подавай панк-рок. На первых аккордах берет меня за руки, и мы начинаем танцевать, пока каша варится. Частенько из-за наших танцев каша и пригорает, я едва успеваю ее спасти и быстренько помыть кастрюлю, чтобы нам от бабушки не попало.
Мы долго едим, потом долго собираемся на прогулку. Рядом с дочкой меня не покидает уже давно забытое чувство, которое бывает в первый день каникул: спешить некуда! Поэтому никто не выводит ребенка на прогулку так поздно, как я – и меня за это уже пару раз упрекали, – но я не могу ничего поделать. Дочка долго выбирает себе носки, потом сапоги, потом пытается сама застегнуть шапку под горлом. Я сижу на табуретке недалеко от нее, и когда она повернется в мою сторону и пропищит «па-а», подхожу и начинаю помогать. Если встать с табуретки раньше, чем она посмотрит, – ох и крику будет. Обидится дочка, что я ее не жду.
Наконец выходим. Идем не в парк, куда водят детей все добропорядочные мамы, а в другую сторону, через дорогу – в зоомагазин. Место, наверное, не самое лучшее для прогулок, но ребенок сам меня туда ведет: покупать улиток для нашего Стасика. Стасику одному скучно в аквариуме, других рыбок завести не удается, вот мы и покупаем ему улиток, чтобы он с ними дружил. Она выбирает придирчиво, хмурится, качает головой и на меня поглядывает – одобряю я или не одобряю того здоровяка в углу?
Однажды продавщица подарила ей наклейку с хомячком. Она спрятала ее в варежку и целый день носила при себе. На свет божий не вынимала, только дергала чуть-чуть рукой в варежке и повторяла: «Наклеечка». Потом наклейка, наверное, выпала из ее рукавички, и шорох прекратился. Горю не было конца, и ведь никакой киоск Союзпечати не мог помочь: там были уже не те наклеечки, не подаренные.
Еще она любит упасть и начать реветь – бегите, поднимайте меня. Тогда я говорю ей бодрым голосом: «Вставай, солдат, враги тебя не пожалеют!» Она затихает и прислушивается, потом встает и бежит ко мне.
Перед приходом мамы начинаем быстренько прибираться: шарфы-варежки в коридор тащит она, я собираю игрушки. Нам вдвоем порядок не так нужен, а вот для мамы или бабушки надо постараться.
Когда мама приходит, дочка обо мне как будто забывает. Сидит только у мамы на коленях, просит уложить ее спать, тащит ей игрушки. Но я точно знаю, что утром, открыв глаза, она затянет свое «па-а», и мы снова будем вместе.

«Весь день мы мяли пластилин. Это был самый удивительный день в году»

…Под Новый год кто куда, а я с сыном и дочкой – на холодную дачу, пустую, еще не протопленную, неуютную. Так вышло, потому что я потеряла всякую надежду совместить работу и материнство, даже удаленную работу – стоило мне засесть за проект, как дети начинали ныть, ссориться, лезть на колени, а то и драться. В общем, я провалила очередной проект и от отчаяния решила сменить обстановку.
На даче не было ничего интересного для детей. Все, что сыну удалось найти в ящиках стола, это коробка старого пластилина, затвердевшего до состояния железа. Но сын попросил сделать кораблик. Что ж, я села за стол и начала мять пластилин. Дети расселись вокруг, как первый ряд партера, смотрят, как я давлю каменные кусочки. Прошел час – никто с места не сдвинулся. Никому не стало скучно, никто не заныл.
Я начала напевать песенку про «я леплю из пластилина кукол, клоунов, собак», потом, отчаявшись размять, стала кромсать пластилин ножом, сломала нож, взяла другой…
Как только я вставала с места, мои дети тоже поднимались и шли за мной, придя в новое место, садились рядышком, как паиньки, и продолжали наблюдать, изредка советовались друг с другом. Предлагали мне зажечь свечку, чтобы разогреть пластилин, взять брусок, чтобы ножик заточить. Сидят, головки набок, челки на лоб, и такое внимание во взгляде, словно я перед ними разыгрываю кукольный спектакль. В конечном счете часть пластилина немного оттаяла. Мы разделили кусочек по-братски и уселись у теплой печки каждый со своим комочком. Лепили якорь, доску для обшивки корабля, круг спасательный, потом сминали, делали новый предмет и опять ломали.
Мы очнулись, когда часы пробили шесть. Весь день мы мяли пластилин. Это был самый удивительный день в году.