ПРОФИЛЬ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Школа жизни и ее главный предмет

- Это много где в жизни может пригодиться, – объяснял отец. –Во-первых, в армии, там без этого никуда. Если в институте на картошку пошлют. Ты вот рыбалку любишь? Будешь рыбачить всерьез, обязательно это потребуется. Даже космонавты должны это уметь – на случай, если спускаемый аппарат далеко от дорог приземлится. Миллионы людей этому научились! (Эта мысль неожиданно обрадовала отца, он, великий мастер это делать, почувствовал себя, наверное, как полководец, окинувший взглядом с холма свою бесчисленную армию.) Давай попробуй еще раз! – сказал он и отошел в сторону.
Я, девятилетний или десятилетний, подавленно молчал. У меня это никогда не выходило. Вообще-то я был мальчик ловкий, сноровистый, а тут – как отрезало. Наверное, я бы взбунтовался, потребовал в конце концов прекратить обучение этому, но, увы, прекрасно понимал правоту отца. Человек, этого не умеющий, вряд ли сумеет получить хоть какую-то мужскую профессию, мужскую работу. Хоть рыбаком на сейнере, хоть милиционером, хоть лесорубом.
А значит, нужно снова поставить правую ногу, на ширину ступни отступив от края, перехватить дальний угол…
Нужно учиться наматывать портянки.

***

Недавно министр обороны Сергей Шойгу объявил: до конца 2013 года российская армия должна с портянками расстаться.  Вспыхнули стихийные интернет-дебаты служивших и не служивших, носивших и не носивших – каково-то будет солдатам в носках? Сдюжат ли службу? Хватит ли, собственно, носков, ведь оные быстро снашиваются. Не продолжат ли в некоторых частях вопреки модернизационным планам начальства тайком обувать-одевать по старинке в проверенные портянки? Спорили вроде о сугубо практических вопросах, а возникали нотки то обличительные, то ностальгические.
Наверное, ведь не случайно слово «портянка», хотя предмет, им обозначаемый, постепенно выходит из оборота и пара поколений городских детей уже выросли, никогда его не видев, уже год или полтора как получило вторую жизнь.
Рунет в политических баталиях поделился на «хомячков» и «портянок»; условные сторонники нынешней власти, твердой руки, исконных ценностей, особого пути России зовут своих оппонентов «хомячками». «Хомячки» же, условные прогрессисты и либералы, клеймят противников презрительной кличкой «портянки».
Собственно, скоро уже появятся, если не появились, люди, для которых переносное значение будет идти под номером один в воображаемой словарной статье.
Так вещь становится явлением.

***

Внесу я свои запоздалые пять копеек в спор меж «носочников» и «портяночников»; все ж таки наука отца пошла впрок. Я носил портянки в тайге, в тундре, в горах и в пустыне; в Средней Азии и на Крайнем Севере; носил с ними армейские «кирзачи» и резиновые чоботы горнопроходчика, армейские же ботинки, болотные сапоги, горные ботинки самых разных марок – кое-что, выходит, понимаю в вопросе.
Если портянки правильно намотаны, натереть или сбить ногу практически невозможно, какой бы ни была обувь. Даже если она промокла.
Промокшие портянки очень просто высушить в полевых условиях, да и сохнут они в разы быстрее, чем носки.
Портянкам не страшны протертые дыры и искры от костра – повернул на 180 градусов и наматывай.
У портянок нет индивидуального размера – чужие всегда подойдут.
Единственное, с чем портянки использовать неудобно – с современными мембранными ботинками; мембрана, не пропускающая воду снаружи и дающая при этом ноге «дышать», бессмысленна при таком количестве ткани.
…Введенные в массовый военный обиход тогда, когда санитарно-эпидемиологические потери воюющих армий зачастую бывали в разы больше собственно боевых, портянки – часть определенного образа жизни.
Как это ни странно, для нашей истории, давней и недавней, этот незначительный вроде бы предмет личного обихода накрепко связан с гораздо более масштабными образными, ассоциативными, можно даже сказать – идеологическими конструкциями.
Я помню, как в первый раз в середине девяностых – тогда такая экипировка стоила баснословно дорого и была чрезвычайной редкостью – я ушел в дальний маршрут в альпинистском костюме (куртка + брюки) из мембранной ткани гортекс, в ботинках с этим же гортексом, в профессиональном термобелье, с анатомическим рюкзаком, который можно «настроить» на спуск или подъем, на переноску малого, но крайне тяжелого груза.
Холодный дождь, ветер, туманная морось, капли с листьев – в своем обычном снаряжении, в болотных сапогах и в резиновой куртке рыбака я бы вымок через пару часов, вода затекла бы в мельчайшие щели, как буран может намести сугроб сквозь неплотно притворенную форточку. А тут даже молнии на карманах были прикрыты специальными клапанами, специальная накидка защищала рюкзак, подошва со специально рассчитанным расположением «зацепов» держала ноги на мокрых камнях, покрытых раскисшим от дождя лишайником, на костоломных осыпях, особенно опасных в резиновых сапогах. Я мог заниматься собственно работой, выискивать по ручьям бликующие кристаллики горного хрусталя, выслеживать хрустальные жилы, не отвлекаясь на холод и влагу, снаряжение надежно защищало меня.
Я испытал… разочарование. Разочарование – и какое-то странное чувство сродни чувству внезапной утраты: по случайности, не имея такого намерения, потерял то, что не хотел, не собирался терять.
Оказалось, что мой образ себя самого в качестве мужчины, геолога, «человека фронтира» – он был очень во многом создан как раз из этой изматывающей борьбы с погодой и природой, из способности выносить, терпеть, преодолевать то, что не нужно ни выносить, ни терпеть, ни преодолевать, просто имея снаряжение другого качества, другого класса, другого, новейшего времени, если мерить по технологиям.
В каком-то смысле я почувствовал, что отрекся сам от себя – ощущение это было кратким, но очень ясным.
Я сказал себе, что благодаря новому снаряжению сумею сделать больше, чем мог раньше. Но одновременно какая-то часть меня говорила: ты здесь ради совсем другого «делания», не ради комфортной работы, а ради взращивания в себе высокой способности не терять духа в антикомфортной обстановке.

***

Если судить по качеству экипировки, по качеству и свойствам одежды и обуви, все советские «покорительские» проекты, вся советская профессиональная пассионарность предполагали, что человек – действительно существо из стали; он неуязвим в первую очередь силой духа, а не хорошо подобранным снаряжением.
Способность существовать в грязи, обходиться малым, питаться несъедобным, урезать потребности в части гигиены – о, эти истории про полевые бани раз в две недели! – учили мыслить себя в координатах, противопоставляющих повседневную героику и налаженный быт;  и портянки, предмет, слабо годящийся на роль символа, все же им были – ноские, неприхотливые, образующие с кирзовыми сапогами знаменательную символическую пару. За кирзу, материал для солдатских сапог, во время Великой Отечественной была присуждена даже Сталинская премия второй степени. Так они и пошли дальше вместе, «кирзачи» и портянки, солдатская обутка.
Ничтожная часть – если судить по итоговым результатам, то есть по выпущенным промышленностью вещам, – советской научно-исследовательской мысли была направлена на разработку массовой экипировки для трудных природных условий. В результате мы отстали от Запада на поколение.
Мембранные ткани, ткани семейства «полар», специальные пропитки и клеи для швов, особо стойкие «молнии» и нитки, особо стойкий материал для подошв – все это на выходе дает одежду и обувь, как бы предполагающие, что человек чрезвычайно уязвим, его нужно защитить, обеспечить ему комфортные условия; за человеком как бы признается изначальное право на слабость, на неготовность расплачиваться здоровьем за недостатки экипировки.
Вдобавок такое снаряжение нуждается в специальном уходе, в специальной стирке, оно – тонкий инструмент, нуждающийся в специальной инфраструктуре, в специальной культуре работы в трудных условиях. С точки зрения человека в телогрейке и портянках, такая культура – не более чем изнеженность, неспособность к настоящему мужскому усилию; не зря же, случается, шутят про конвои с туалетной бумагой, которые армия США водит в Афганистане.

***

Но вернемся к нашей новости, к обещанию Шойгу. Очень может статься, оно так и останется всего лишь обещанием – уже подсчитаны астрономические количества носок, потребных армии, уже высказаны все опасения, что в плохих ботинках (а будут ли хорошие?) солдаты в носках просто травмируют ноги.
Но все же забавно, как язык избирательно назначает себе маркеры прошлого и будущего, как портянка уже твердо относится к прошлому, что чувствует, кажется, даже руководство армии, нуждающееся в том, чтобы продемонстрировать перемены – реальные или мнимые, не важно. Оказывается, предмет не может пережить свою эпоху. И по тому, как сами собой выводятся из оборота вещей некоторые предметы, кое-что можно сказать и о времени в целом.
Уходящая натура, ну что тут скажешь…