СЕМИНАР

Отвести ребенка от края судьбы

Александр ПЕТРЫНИН, директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической реабилитации и коррекции (Центр психолого-педагогической реабилитации несовершеннолетних с девиантно-криминальным поведением)

На окраине города Хабаровска есть Центр. «Центр на окраине, –замирает на полсекунды Александр Петрынин, фиксируясь на этом парадоксе. – Интересно...» Он не стесняется свидетелей своей рефлексии, скорее даже приглашает к совместному процессу.
Так вот, центр на окраине. «Колония без забора». Без охраны. В центре учатся 130 детей (проживают всего 32, больше койко-мест нет), остальные каждый день приезжают и уезжают.
Здесь мы берем первую паузу. Надо понимать, какие это дети. Часто взятые прямо из зала суда (вместо СИЗО – к Петрынину). 83% – на учете. 75% – совершали кражи. 72% – сексуальные нападения. 42% – кражи и разбой. Да еще ежегодно у 10% детей выявляются венерические заболевания...
О работе этого центра, о том, на каких основах он построен, о влиянии прежде всего идей Макаренко и Сухомлинского на практику Александра Петрынина, об уникальной работе, которую он ведет, выводя детей буквально за руку из криминальной среды, мы писали http://ps.1september.ru/view_article.php?ID=201201806 и http://ps.1september.ru/2001/34/6.htm.
О многолетнем успешном опыте – вот уже 21 год, о том, что из центра вышли более 1200 ребят, и рецидив среди них – 3–5% (к слову, у колоний – от 45 до 80%, колонии сами на себя работают). Стабильно бросают наркотики – 65% (что тоже очень высокий результат).
Обо всем этом рассказывал и сам Александр Петрынин, представляя свою работу. Все слушали с интересом: как такое возможно?
Как такие дети добровольно, без провожатых, каждый день едут с одного края города на другой, в центр (а Хабаровск – город не маленький). В школу под боком не идут, а к Петрынину идут.
– Ребенок помещается в культуру выбора, – говорит Александр Геннадьевич. – Он никогда не был в этой ситуации, а тут мы ему говорим: «Мы в тебя верим». Ведь если мы возьмем тебя, то кому-то другому откажем. И кто-то может сесть. У нас мало мест. Но мы берем тебя... Это меняет ребенка. Когда автобус ломается, они могут пешком прийти. Как можно не любить, не принимать, не уважать это? Ребенок себя преодолел, он смог взять на себя ответственность.
Петрынину дан редкий дар видеть детей и не судить их. «Мы принимаем тебя, потому что верим».
«Да кому вы верите? Этому? А вы знаете, что он совершил и что ему светит?» – Прямо волна по залу идет, рассказ же и фотографиями сопровождается, и деталями – один ограбил, другой украл, у третьего семья вся сидит…
А Петрынин отвечает:
– Я, когда работал в закрытых учреждениях, в колонии, сначала знакомился с ребенком. В глазки смотрел ему, а только потом читал личное дело. Вот тогда волосы шевелились. Но если бы я сделал выводы до встречи, то не принял бы его. Я бы оценивал его по поступкам. А так я сначала видел в нем другое – его самого, его беды и проблемы. А потом открывал дело. Знаете, очень сложно жить, понимая, что ребенок способен и на это. Но он может совершить и другие поступки. Добрые, хорошие.
«В глазки». Журналистская привычка. Идешь за человеком, подбираешь словечки, речевые обороты: раз, два – и готов портрет. У Петрынина много таких, целая россыпь. «Благодатные дети», «как воробышки в теплые ладошки летят», «нежные», «чистые», «детки». Это нельзя подделать, он и правда видит их такими. Крестит детей и внуков, знает по именам всех жен и тещ, а здоровенные лбы у него до сих пор в «Денисках» ходят и, я уверен, не обижаются ни капли. Потому что нельзя обижаться на суровую нежность Петрынина.
Написал «нежность», задумался. Хотел исправить на «любовь» – тоже неверно. То, что делает Петрынин, точнее всего можно описать словами «безусловное приятие».
«Как безусловное?! – возмущается мой внутренний педагог. – Да их в ежовых держать надо…»
Конечно, есть внешние рамки, куда ж без них. Есть коммунарская педагогика Макаренко, построенная на его концепции преодоления криминальной подростковой субкультуры и понимании алгоритма девиантного поведения подростков.
Есть нормы и договоры. 
«Подростки склонны к нормотворчеству, – замечает Александр Геннадьевич. – Запретить это нельзя, но можно заместить одни нормы другими. Им это нравится – соблюдать правила».
Вот первый закон – «не врать». Не потому что нельзя, а потому что нарушаешь второй закон – «уважай себя и других». Ложь равно оскорбляет и лгущего, и того, кому лгут.
– Мы учим никогда не врать, учим выходить из ситуаций, когда не хочется отвечать, – говорит Александр Петрынин. – Говорим, ты не ври, скажи, я не могу ответить сейчас. В другой раз. Я не готов. Но не ври, мы все равно поймем, и тогда ты можешь потерять уважение.
«Рапорт командира не проверяется» – это про достоинство, уважение и ответственность.
«Новички не наказываются, наказание нужно заработать». Это про взросление и опять же ответственность: ты достаточно взрослый, чтобы понять всю меру своего проступка. Ты имеешь право на наказание. Наказание как привилегия – одно это надолго останавливает внимание.
В Центре свое пространство наименований, с помощью которого решается еще одна педагогическая задача.
– У нас свой язык, – поясняет Александр Петрынин. – Не столовая, например, а трапезная, не комната психологической разгрузки, а светлица. Горница – класс русской словесности, класс истории Оте­чества. И вот подросток, в лексиконе которого были только нецензурная брань и сленг, говорит: «Я иду в трапезную. В горницу. У нас урок русской словесности». Он напитывается новыми смыслами, новой культурой. А потом несет эту культуру домой... Мы сразу семью не изменим, не повысим благосостояние родителей. Но повседневная жизнь ребенка, проживание его скорбей и конфликтов помогает им понять, что они хорошие родители. И эти ситуации успеха помогают наладить контакт между центром и родителями, привести к реабилитации семьи в целом...
Я вслушиваюсь в истории преодоления себя, истории взлетов, истории падений и осторожного, робкого, шаг за шагом выхода из тьмы (потому что Петрынин не бросает и тех, кто сорвался и совершил повторные преступления). Пробираюсь сквозь психологическую и святоотеческую лексику.
Ищу для себя золотое зерно понимания его работы. Не в коммунарской педагогике дело, потому что она возможна только там, где есть хоть один настоящий коммунар. Не в поездках на Афон или на золотые прииски – перемена внешнего ландшафта не всегда меняет ландшафт внутренний.
Не в игровой форме уроков, без которой никак, потому что ребята эти недоиграли в детстве. Не в профподготовке (20 часов из 36 стандартной учебной нагрузки), после которой ребята идут учиться в ССУЗЫ на токарей, водителей, автомехаников, швей. Не в дополнительном образовании, где они раскрываются так, что сцена дрожит. Если ребенок врал и изворачивался всю жизнь, то социальные навыки у него развиты невероятно, дети очень артистичны – закон компенсации, что делать.
Не здесь главное зерно.
И не в готовности принять риск неудачи и тяжесть решений – хотя этого у Петрынина не отнять. Одного штриха достаточно, чтобы понять меру его педагогического мужества. У него в центре совместно проживают мальчики и девочки.
Все выдохнули, да?
– Это колоссальный риск, – признается Александр Петрынин. – Они познали грязные сексуальные отношения в раннем возрасте, и собирать их вместе очень рискованно. Но мир так устроен. Есть мужчины, есть женщины. Дети должны учиться проживать эти отношения. Не просто половые отношения – отношения уважения, любви и заботы.
Пришедших в центр беременных девочек уговаривают выносить и родить ребенка. За 21 год родились 34 младенца у девочек до 16 лет. И только одна отказалась от ребенка.
Конечно, если бы Петрынин боялся такого риска, центра бы не было. «Скорбей, болей и неудач в нашей работе больше, чем маленьких успехов, – роняет Петрынин как бы между делом. – Страшно думать, что дети могут сломаться, но это тоже есть». В этом «тоже есть» большое мужество, но и одного его – мало.
И даже атмосфера любви и доброты («Здесь я самый злой», – шутит Петрынин.) не самое главное, хотя и очень важное.
«Мы берем тебя...» – вернусь я к началу. Вот в этой фразе где точка тяжести? «Мы»? Или – «берем»? Или просто – «тебя»? Вот такого, какой ты есть, со своими проступками и ошибками, мы берем тебя. Потому что ты – есть.
Не на этом ли строятся все два десятка лет адской по напряжению работы? На простом «ты есть» и «я есть», и мы в этом – равны? Равны как люди. Во всех других плоскостях мы можем занимать разные роли: я директор – ты ученик, я взрослый – ты ребенок и так далее. Но ты есть. И я есть. И когда эти два существования встречаются, в их точке соприкосновения начинает происходить настоящая жизнь. Начинает плавиться и расти человеческая личность.
Ребенок не пойдет на улицу из мирного семейного пространства. Даже когда он рискованно пробует свои силы и границы, если у него крепкий тыл, это убережет его от шагов за край. Пиратом ведь быть весело, когда есть гавань, где тебя ждут. А когда нет, ты – «летучий голландец», призрак, и в твоих вантах воет ветер...
Все эти петрынинские «детки», беглецы из пространства, где нет любви, где ты призрак. И вот в какой-то момент они встречают человека, который, может быть, в первый раз в их жизни признал их существование. Признал их право быть самими собой без условий...
Этот беспроцентный кредит абсолютного доверия и любви необходим человеку, чтобы он мог найти в себе силы меняться. Не сразу, не резко и без всяких гарантий на успех. Но даже если ничего не выйдет, это не конец. Ошибка ребенка не умаляет веры взрослого в него. Любовь «не перестает»...

Алексей Олейников