ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ

Генеральная примерка

За несколько месяцев, прошедших с момента, когда была обнародована новость о введении обязательной школьной формы, она собрала подозрительно мало комментариев от официальных лиц. Так, словно она была не новостью, а сообщением о чем-то заведомо известном, не вызывающем ни капли удивления, не стоящем дискуссии – что спорить, и так все понятно.
И эта самоочевидность – интересный феномен. Введение формы никто активно не лоббировал, тема муссировалась уже десять лет как минимум, было предпринято несколько попыток – и все они как-то сами собой сходили на нет, растворялись без следа.
А теперь точно так же «сама собой» обязательная форма вернулась спустя двадцать лет отсутствия. В ней словно выразился некий консенсус, как цеховой, так и общественный, относительно школы, образования, детей, воспитания, времени в целом.
Мы с чем-то согласились, с чем-то уже существующим в настоящем, а не ближайшем или отдаленном будущем. С чем?
Какие реальные, назревшие, болезненные проблемы школы нужно решать столь радикальным, не знающим исключений образом? Почему этого не требовалось, скажем, еще семь или пять лет назад? Ведь и тогда у государства, несомненно, были все ресурсы, чтобы такое решение было принято. Что, в конце концов, поменялось?

***

Поменялась молодежь.
Старшеклассники, заканчивавшие школу семь лет назад, сегодня – движущая сила политического протеста. В середине нулевых любимой темой в образовательных кругах была «аполитичность молодежи». Собирали «круглые столы» и конференции, звали психологов и социологов, предлагали решения. А вот уже несколько лет – как отрезало.
Молодежь перестала быть аполитичной. Но не так, как предполагали.
И кажется, государственная система реагирует именно самым традиционным способом: приведением к общему знаменателю. Это потустороннее, позавчерашнее в общем-то, если иметь в виду историчность, политически инстинктивное решение. Оно действительно в каком-то смысле приняло себя само; Е2-Е4.

***

Однако интересно, как оно было обставлено и аргументировано.
Форма должна «сгладить социальное неравенство» – это единственный повторяющийся и более или менее содержательный аргумент. В этом смысле введение формы – из той же серии, что и учреждение «Народного фронта», назначение полпреда с «Уралвагонзавода» и прочие новации последних лет.
Общественная ценность денег, капитала, достатка падает. Фантастически растет ценность лояльности, верной биографии, правильных слов. Мы присутствуем при рождении псевдосоциализма. Псевдо – потому, что словесные увещевания и реальные меры социальной поддержки разнятся в запредельной степени.
И надо сказать, что решение о школьной форме, не затрагивающее реальных школьных проблем, все-таки для очень многих будет казаться и необходимым, и эффективным, поскольку в какой-то мере решит их внутренние конфликты – проекции скрытых общественных.
Наметим два самых очевидных сюжета.
Во-первых, многие родители испытывают скрытое давление со стороны детей. Ведь то, как одет их отпрыск, «на уровне» ли он среди одноклассников, есть невольный и очень жесткий тест на жизненную состоятельность. Не умея объяснить, что не все в жизни зависит от одежды, да и сами в это не веря, родители вовлекаются в печальное состязание. И десять лет существуют под прессом, постоянно возвращающим им вопрос об их успехе или неуспехе, о том, к чему стремился и чего достиг. Мука мученическая, если и так живешь не в ладу с собой.
Во-вторых, во многих регионах, где сохраняются стабильно низкие зарплаты учителей, есть еще один разрыв, о котором предпочитают не говорить, он замаскирован, спрятан в подтекст: социальная разница между учителями и учениками. Иначе говоря, частой является ситуация, когда школьники в классе одеты дороже (лучше, выше по условному статусу моды, марок и т.д.), чем педагог. А дети, и особенно подростки, действительно порой способны, сознательно или бессознательно, разыгрывать эту карту в школьных отношениях.
Кажется, именно в этом причина негласной, молчаливой поддержки, которую идея школьной формы получила в образовательном сообществе. Самозащита, возвращение статуса.
Тонкие струны, надо признать, игра самоуважения и самолюбия. И власть, не могущая предоставить возможности для нормального достатка родителям, для финансовой состоятельности учителям, пользуется их же ущемленностью, чтобы продвигать решения, только закрепляющие исходную ситуацию.

***

«Маленькие, десятилетние чиновнички над алгеброй, чиновнички в 16 лет над Катехизисом», – писал в девяностые годы XIX века Василий Розанов, сам бывший школьным учителем. Розанов говорил о школьных порядках, выбрав их символом форму, условный «виц-мундир».
Удивительно точное слово «чиновничек»; судя по разнообразным моделям школьной формы, которые можно найти в интернете, ее создатели вдохновлялись секретаршами из управ и прочими госслужащими.
Но стоило бы помнить, что как раз примерно в те годы, о которых ретроспективно писал Розанов, к моменту выхода «Сумерек просвещения» уже оставивший педагогическое поприще, школу окончил один неприметный юноша. «Ученик весьма даровитый, усердный и аккуратный, ведет себя примерно», как его аттестовали в похвальном листе. Идеальный школьник, отличник по Закону Божьему, гордость учителей и надежда родителей.
Звали его Владимир Ульянов.

***

Ситуация различий – социальных, национальных, интеллектуальных, физических – это педагогическая ситуация. Собственно, от нее строится вся педагогика как исскуство.
Имущественные различия – это жизненный урок, и от педагога зависит, чему этот урок послужит. У того, кто беден, он может взрастить неуверенность в себе или черную зависть, а может – трудолюбие, внутреннюю силу, желание свершений и славы. Тот, кто богат, может приобрести презрение к окружающим – или понимание, что отнюдь не все в жизни измеряется деньгами.
Именно на этой развилке, на этом «или–или» стоит учитель. Он взаимодействует именно с этими парадоксами, во всей их обнаженности, порой неприглядной.
Тем педагогическое решение, педагогический подход к любой проблеме и отличается от подхода административного. Педагогика исходит из того, что в любом различии можно найти позитивное, «рабочее» содержание, даже если это различие трагическое.
У ребенка тяжелое умственное заболевание, он объективно никогда не встанет в ряд со сверстниками. Но для его судьбы, для его жизни общение с ними может быть бесценно. Как и для них: урок милосердия и сострадания – тяжелейший из возможных, но необходимый.
Административный подход – другой. Есть проблематичные различия? Что ж, надо всех сделать одинаковыми. Не получается? Тогда, наоборот, надо всех тщательно разделить, одних – к одним, других – к другим. И там, внутри групп, вернуться к пункту один – всех сделать одинаковыми. Там получится.
Либо тотальная унификация – либо тотальная же, жесточайшая сегрегация. Либо в обратной последовательности и то и другое.
Поэтому решение о возврате обязательной школьной формы (то, что можно выбирать модель, сути не меняет) – отказ от педагогики. ПедагJгическая капитуляция.