ИМЯ И СЛОВО

В согласии дум и сердец

Лето 1812 года. Весть о начале войны с Наполеоном застала Ивана Петина и его лейб-гвардии Егерский полк в Вильно.

«История Лейб-гвардии Егерского полка за сто лет: 1796–1896» (СПб., Тип. Тренке и Фюсно, 1896) сообщает: «Лишь только стало известно о вторжении французов, гвардейским полкам приказано было собираться к Свенцянам; сюда прибыл и лейб-гвардии Егерский полк и расположился лагерным порядком на биваке… Хотя перед выступлением из Петербурга Государь приказал выдавать на каждого нижнего чина по четыре чарки водки и полтора фунта мяса или рыбы в неделю, стоянка в Свенцянах была так дурна и затруднения относительно продовольствия так велики, что было приказано провиант собирать реквизицией…»

15 июля егеря были еще в Витебске, 19-го они уже обороняли Смоленск. За 38 часов 75 верст преодолели по жаре. Вместе с гвардией Петин прошел путь от Вильно, оборонял Смоленск, участвовал в Бородинской битве). Накануне сражения Петин успел написать другу письмо. Переписки друзей не сохранилось, но в воспоминаниях Батюшкова есть пересказ письма Петина из села Бородино.

«…Я получил от него письмо из армии, с поля Бородинского, накануне битвы. Мы находились в неизъяснимом страхе в Москве, и я удивился спокойствию душевному, которое являлось в каждой строке письма, начертанного на барабане в роковую минуту. В нем описаны были все движения войска, позиция неприятеля и проч. со всею возможною точностию: о самых важнейших делах Петин, свидетель их, говорил хладнокровно, как о делах обыкновенных. Так должен писать истинно военный человек, созданный для сего звания природою и образованный размышлением; все внимание его должно устремляться на ратное дело, и все побочные горести и заботы должны быть подавлены силою души. На конце письма я заметил несколько строк, из которых видно было его нетерпение сразиться с врагом, впрочем, ни одного выражения ненависти…»

На Бородинском поле Иван Петин оказался среди тех русских воинов, кто первым принял на себя удар французов. В 5.30 утра более ста французских орудий начали артиллерийский обстрел позиций левого фланга русской армии. Под прикрытием утреннего тумана на село Бородино, которое занимали наши егеря, обрушилась дивизия генерала Алексиса Дельзона. Командир полка полковник К.И.Бистром приказал капитану Петину взять 3-ю гренадерскую и 9-ю егерскую роты и контратаковать противника, что «было выполнено капитаном Петиным с замечательным мужеством; при этом он был ранен… Сбитый несравненно сильнейшим противником, капитан Петин, невзирая на полученную им выше колена рану, собрал и привел роты в боевой порядок под сильным неприятельским огнем и затем ударил вторично на неприятеля в штыки…» За Бородино Иван Петин был награжден орденом Святой Анны с алмазами.
Оставшиеся в живых участники сражения рассказывали, что «в этом бою даже писари хватали ружья убитых товарищей и бросались на врага. Полк потерял в том бою 27 офицеров и 693 солдата.
После ранения Петин лечился в родном имении близ Владимира. Батюшков – по своему военному опыту тогда уже вовсе не юнец – по-мальчишески завидовал Петину:

«Счастливый друг, ты пролил кровь свою на поле Бородинском, на поле славы и в виду Москвы, тебе любезной, а я не разделил с тобой этой чести. В первый раз я позавидовал тебе, милый товарищ, в первый раз с чувством глубокого прискорбия и зависти смотрел я на почтенную рану твою!..»

Друзья вновь встретились в Зарубежном походе, в Богемии. Батюшков служил адъютантом у генерала Н.Н.Раевского, командовавшего гренадерским корпусом, Петин командовал 1-м батальоном лейб-гвардии Егерского полка. Несколько лет спустя Батюшков перебирал в памяти все драгоценные подробности той счастливой встречи. 

«…Я сижу в шалаше моего Петина, у подошвы высокой горы, увенчанной развалинами рыцарского замка. Мы одни. Разговоры наши откровенны; сердца на устах; глаза не могут насмотреться друг на друга после долгой разлуки. Опасность, из которой мы исторглись невредимы, шум, движение и деятельность военной жизни, вид войска и снарядов военных, простое угощение и гостеприимство в ставке приятеля, товарища моей юности, бутылка богемского вина на барабане, несколько плодов и кусок черствого хлеба, parca mensa, умеренная трапеза, но приправленная ласкою, – все это вместе веселило нас как детей. Мы говорили о Москве, о наших надеждах, о путешествии на Кавказ и мало ли о чем еще! Время пролетало в разговорах, и месяц, выходя из-за гор, отделяющих Богемию от долины дрезденской, заставал нас, беспечных и счастливых, посреди сердечных излияний откровеннейшей дружбы, дружбы, которой одно воспоминание мне драгоценнее и честей, и славы…»

4 октября (16-го по новому стилю) 1813 года полковник Иван Петин погиб, возглавляя атаку егерей в «битве народов» под Лейпцигом. Герою было всего 25 лет. Он был на год младше Батюшкова, в молодости это ощутимая разница. Иван порой обращался к Константину за советом, особенно если дело касалось литературы. Батюшкову нравилась роль старшего брата. И вот получалось: не уберег…
В письме Н.Гнедичу Батюшков так сообщал о гибели Петина:

«Ужасный и незабвенный для меня день! Первый гвардейский егерь сказал мне, что Петин убит. Петин, добрый, милый товарищ трех походов, истинный друг, прекрасный молодой человек – скажу более: редкий юноша. Эта весть меня расстроила совершенно и надолго. На левой руке от батареи, вдали была кирка. Там погребен Петин, там поклонился я свежей могиле и просил со слезами пастора, чтоб он поберег прах моего товарища. Мать его умрет с тоски…»

Иван был единственным сыном у своих родителей – отца, Александра Борисовича Петина, ротмистра в отставке, и матери, Александры Павловны. Дружба Петина и Батюшкова, возникшая в эпоху трагических событий европейской истории, осталась в русской культуре как эталон поэтического дружества и воинского братства. Иван Петин, не успевший создать литературных шедевров, благодаря другу вошел в историю отечественной словесности.
В «Воспоминаниях о Петине» Батюшков рассказал несколько историй о своем друге – как лучшие свидетельства о высоте и благородстве его души.
Одна история произошла в Москве в 1810 году.

«…Петин лечился от жестоких ран и свободное время посвящал удовольствиям общества, которого прелесть военные люди чувствуют живее других. Не один вечер мы просидели у камина в сих сладких разговорах, которым откровенность и веселость дают чудесную прелесть. К ночи мы вздумали ехать на бал и ужинать в собрании. Проезжая мимо Кузнецкого моста, пристяжная оторвалась, и между тем как ямщик заботился около упряжки, к нам подошел нищий, ужасный плод войны, в лохмотьях, на костылях. «Приятель, – сказал мне Петин, – мы намеревались ужинать в собрании; но лучше отдадим серебро наше этому бедняку и возвратимся домой, где найдем простой ужин и камин». Сказано – сделано…»

Вторая история относится уже к войне 1812 года.

«…Другие ротные командиры получили Георгиевские кресты, а Петин был обойден. Все офицеры единодушно сожалели и обвиняли судьбу, часто несправедливую, но молодой Петин, более чувствительный к лестному уважению товарищей, нежели к неудаче своей, говорил им с редким своим добродушием: «Друзья, этот крест не уйдет от офицера, который имеет счастие служить с вами: я его завоюю; но заслужить ваше уважение и приязнь – вот чего желает мое сердце, и оно радуется, видя ваши ласки и сожаления».

Кроме «Воспоминаний о Петине», Батюшков написал стихотворение «Тень друга». Оно родилось в июне 1814 года, когда поэт возвращался с войны на родину морем. Стоя на палубе, он вдруг увидел рядом Петина – живого и здорового. Но не успел Батюшков обрадоваться, как видение исчезло.

…Чуть веял ветерок,
едва сверкали волны,
Но сладостный покой бежал моих очей,
И всё душа за призраком летела,
Всё гостя горнего остановить хотела:
Тебя, о милый брат! о лучший
из друзей!

Батюшков не очень верил в то, что поэтическое слово способно сохранить память о друге. Он с горечью писал: «Имя молодого Петина изгладится из памяти людей…»
Но вот миновало двести лет, и мы скажем: друзья, вы равно живы для нас! Ведь разве не один из вас писал в послании к Жуковскому:

Жуковский, время все проглотит,
Тебя, меня и славы дым,
Но то, что в сердце мы храним,
В реке забвенья не потопит!
Нет смерти сердцу, нет ее!