Если мама «воюет» на стороне школы

Привычно уже: учителя винят в проблемах детей родителей, а те – учителей, школу. Но я не верю в абсолютно плохих учителей и абсолютно безразличных родителей. В плохие школы не верю. А еще я не верю в детей, которые делают все назло, ничем, кроме интернета, не интересуются и которых надо неусыпно контролировать и вообще – спуску им не давать. На самом деле мы очень редко даем себе труд по-настоящему разобраться в сложной ситуации. Вот одна история на эту тему.

Звонок телефона

Все начиналось, как обычно, с телефонного звонка:
– Вы психолог?
– Да.
– Сможете мне помочь?
– Пока не знаю. Что у вас случилось?
– Я уже все перепробовала, а он не учится, не слушается, я уже извелась вся! Помогите, пожалуйста!
– Сколько лет сыну?
– Двенадцать.
Договорились о встрече. Сижу в кабинете, жду подростка – хулигана, бунтовщика. На прием приходит вся семья: мама, отчим и «оболтус».
Мама, напряженная и взвинченная, жалуется, что сын учится плохо, дневник не заполняет, тетради не ведет, домой приносит только плохие отметки да постоянные замечания по поводу ужасного поведения. Смотрю на мальчика: весь скрючился, молчит, в пол смотрит. Глаза, как у дворовой собаки. Он все понимает и принимает на свой счет. Мама кричит, жалуется, плачет, а он сидит не шевельнется. Так жалко его было.
После всего высказанного стало ясно, что понимания, принятия, сочувствия по отношению к сыну в семье очень мало. Зато сколько любви, большой, безграничной, тревожной, которая не знает, что ей делать. Любви, которая боится своего проявления.
Мы договорились о совместной работе, стали встречаться с мальчиком. И тут открытия следовали за открытиями. Оказывается, Саша (будем так называть мальчика) очень любит стрельбу и рыбалку, с удовольствием читает Джека Лондона и очень хочет что-то изменить в себе, чтобы маме стало полегче. Сам-то ладно, неуклюжий, двоечник, но готов стараться, лишь бы мама не билась в истериках.
На первом занятии решили рисовать школу. Через рисунок я хотела понять, в чем нестыковка, почему не складывается: смышленый ребенок, школа, мама. Неужели среди подростков много таких, которые читают Джека Лондона? Мне хотелось узнать причину, что случилось, где поломка. Так вот, мы начали рисовать. Школа у Саши вышла большущим грозным террористом, мама – солдат, который воюет на стороне «школы», а себя мальчик изобразил в виде маленького, совсем крошечного солдатика, котрому нужно очень много оружия, чтоб отбиваться.
Получается, что школа – это очень сильная система. Она хочет уничтожить его, только и делает, что ищет слабое место: не выучено, забыто, потеряно. Мне показалось, я поняла: проблема коренится в том, что Саша не понимает сути школы: для чего она нужна, чего хотят учителя, чему учат, какое применение могут иметь знания, и вообще: кто и зачем все это придумал?
Это мы обсуждали совместно с родителями: все примерно одинаково реагируют на похожие ситуации – боятся неизвестного, непонятное воспринимают негативно. Так и ребенок. Учебный предмет, по которому он отстал, — источник страха, а учитель – источник опасности. Школа его травмирует.
Но разве со взрослыми происходит не то же? Учителя, например, могут не догадываться о том, что таит в себе нестандартный ребенок, разного рода подозрения окрашивают непонятного ученика в «плохого», он вызывает негативные реакции, начинается бессмысленная для всех война.

Стук сердца

Дальнейшая работа с Сашей оказалась легкой и тяжелой одновременно. Мы говорили об Аристотеле, о его детстве, жизни, открытиях и так протаптывали тропинку к «ужасной» математике. К истории подошли с «компасом смысла», то есть просматривали учебник и разбирались в том, как открытия далеких времен, успехи и ошибки героев тех лет влияют на нашу сегодняшнюю жизнь. Саше было интересно понимать, догадываться, строить альтернативы. Предмет «история» перестал его пугать.
А школа на его рисунках теперь была глобусом с крыльями, и себя мальчик рисовал крылатым, летящим за тем глобусом. В то же время он постоянно говорил, что у него все валится из рук, он регулярно все теряет, забывает, а иногда говорит неправду, скрывая свои просчеты. Не надо быть психологом, чтобы понять, какой страх, неуверенность, тревога живут в душе мальчика.
Тогда мы начали наводить порядок в вещах мальчика, в его комнате, на столе, в портфеле. Не просто так, а потому, что пришли к выводу: порядок нужен, с ним легче. Порядок нужен тебе самому, а не маме или учителю. Постепенно забывчивость стала отступать, мальчик немного подсобрался, успокоился. Но мама этого не признавала.
Когда я пригласила на встречу всю семью снова, беседа абсолютно ничем не отличалась от самой первой: мама кричала, а Саша закрылся и нервно покачивался на стуле, вобрав голову в плечи. Мама не видела стараний сына, тех маленьких прорывов, которые ему удалось совершить. Ей почему-то нужно было видеть только плохое.
 «Понимаете, – сказала я ей, когда мы остались наедине, – вашему сыну очень нужна вера в него. У вас много боли накопилось, вам трудно увидеть капельки хорошего в океане плохого, а Саша очень многое делает ради вас, чтобы вы не плакали».
Она долго молчала, я даже подумала, она сейчас встанет и уйдет. Но она начала говорить о том, что видит хорошие изменения в сыне, но не может верить в них, так как в ее жизни нет ничего радостного. И ей теперь еще труднее, потому что раньше был законный повод для раздражения, а теперь нет. Раньше все было плохо, но понятно, а теперь нет.
Вот что, оказывается. Есть привычка действовать из боли, из преодоления, а как действовать из любви – не знаем. Мама с этим согласилась и рассудила верно: начать надо с себя.
Если у ребенка проблема – надо посмотреть, какую роль в ней играет близкий взрослый.
 После этого они взяли тайм-аут.