День науки, переходящий в сумерки

Общественный интерес к науке падает – констатируют социологи. Но даже если не обращаться к цифрам, что-то последнее время не слышно, чтобы современные дети мечтали стать учеными. Научно-технический прогресс вроде бы заменило словцо «модернизация», но буквально оно означает не движение вперед от старого к новому, а осовременивание, подновление старого. В чем заключается роль науки в не лучшие для нее времена? Наверное, в том же, в чем и всегда. Воля к истине – одно из фундаментальных свойств, позволяющих человеку оставаться человеком.

10 ноября отмечается Всемирный день науки во имя мира и развития. Этот день в 2012 году тоже отмечает круглую дату – 10 лет своего существования в качестве официального праздника, утвержденного ЮНЕСКО. Впрочем, большинство памятных дней планетарного значения вовсе никакие не праздники. Это система мероприятий, хотя бы раз в год привлекающих внимание человечества к проблеме. Всемирный день охраны труда существует потому, что нет страны на карте, где не было бы проблем с этой самой охраной. Всемирный день птиц взывает к нашей экологической совести, как и Всемирный день водных ресурсов. И даже Всемирный день «спасибо» свидетельствует о растущем дефиците благодарности в мировом масштабе.
Так что появление в этом списке Дня науки говорит нам о том, что с наукой в современном обществе что-то не так.
Это «не так» проще заметить на собственном опыте тем, чье детство пришлось на 70–80-е годы прошлого века. Моим сверстникам предлагаю проделать маленький лингвистический эксперимент: попробуйте вспомнить, давно ли вам встречалась аббревиатура «НТР»? Без транспаранта с этими буквами не обходилась ни одна демонстрация ни 1 мая, ни 7 ноября; каждый кружок юного техника в районном Доме пионеров работал под знаменем научно-технической революции. В фойе моей родной школы всякого входящего встречала типовая мозаика: улыбающийся Гагарин в шлеме, открытая школьная тетрадь с формулами, спутник, нанизанный на блестящую проволочку орбиты. То есть, чтобы сразу стало понятно: вот чего ради наши квадратные уравнения и задачки по физике.
И где сегодня научно-техническая революция, куда она делась?!

***

Все революции рано или поздно заканчиваются. После, как правило, начинается контрреволюция. Довольно часто – под прежними революционными лозунгами. Едва ли не каждый революционный календарь завершается собственным термидором.
Значит ли это, что поток прогресса замедлил свое течение, если вообще не повернул вспять?
Дело, конечно, в другом. Реальность, в которой мы живем, оказалась намного «прогрессивнее». Она, что называется, превзошла самые смелые мечты. В 1970–80-х НТР подразумевала помимо, конечно, космической программы прежде всего автоматизацию производства. Пределом мечтаний были промышленные роботы и «умные» станки. Того, что главные изменения произойдут в сфере коммуникации и связи и это будет очень скоро, особенно никто не предполагал. «Я хватаюсь за диск телефона/ И набираю вечное ноль семь», – кричал Высоцкий, и «ноль семь» правда казалось вечным. Современный ребенок, который делает домашние задания по «скайпу» с бабушкой, живущей за тысячу километров, вряд ли когда-нибудь назовет телефонистку мадонной, да и вообще с трудом сможет себе представить, зачем телефонистка нужна.
Сегодня каждый дом под завязочку набит достижениями науки и техники. Представить себе, как вообще совсем недавно мы жили без компьютера, мобильного телефона (стиральной машины-автомата, микроволновки, кухонного комбайна и т.д.) все труднее. Новые технологии приблизились к человеку вплотную, научно-технический прогресс очеловечился, стал ручным и домашним. Спутник с той школьной мозаики просто летал по орбите – как символ вечного стремления к познанию. Сегодня он летает, чтобы телевизор в вашей квартире показывал пару сотен телеканалов. Но вот что странно: именно сейчас человечество науку разлюбило.
Год за годом социологические исследования показывают падение интереса к науке в обществе и как следствие – падение ее престижа. Это процесс глобальный. У нас масла в этот упорно тлеющий огонек подлили экономические реформы: наука – дело дорогостоящее и неприбыльное, особенно если речь о фундаментальной науке. И здесь государственное пренебрежение идеально совпало с обывательским «здравомыслием». «И что теперь будет – пенсию-то мне повысят?» – спрашивает пенсионерка, слушая в новостях про бозон Хиггса, и тут же переключается на другой канал, узнав, что это вряд ли. Впрочем, и народ более продвинутый не менее скептичен. «Они что – хотят коллайдер еще больше, и им снова надо на это денег?!» – типичный комментарий к статье на сайте уважаемого издания. «Они» – это, разумеется, ученые, занятые фундаментальными исследованиями.

***

Это нынешнее массовое отношение к науке как к пустому, непонятному и затратному времяпровождению во многом объясняется тем, что современный человек вырастает и живет в повседневности чуда. Само это сочетание – вроде бы оксюморон. Чудо потому и чудо, что уникально, исключительно, редкостно. Впрочем, массовая культура руководствуется другим определением: чудо – то, что необъяснимо. Так что наладить серийное производство чудес довольно легко. И вот здесь начинается главное расхождение научного взгляда на мир и современности. Наука призвана объяснять мир. Но люди сегодня противятся ее объяснениям. Совсем недавно в этом противостоянии можно было вполне сочувственно усмотреть протест против упрощенно-плоской картины мира, которую давало «научное мировоззрение» в его массовом варианте. Сегодня научное мировоззрение дает такую сложную и богатую картину мира даже в самом популярном изложении, что нежелание ее принимать неизбежно ведет к упрощению. Мир необъяснимого оказывается куда проще и удобнее в употреблении: на все вопросы он дает простые и четкие, а главное – не нуждающиеся в доказательствах и поисках ответы. Чудо ведь на то и чудо. Человека создали инопланетяне; жизнь после смерти есть, и оттуда даже можно позвонить по телефону; в вашей жизни все не складывается, потому что на вас надели венец безбрачия, и если его никто не видит, это еще не значит, что его нет. Этот ежедневный поток дешевых чудес, транслируемый масс-медиа, нескончаем: на смену одному чуду тут же поставляют десять новых, вчерашнюю сенсацию тут же забывают в пользу сегодняшней. Что там на самом деле, никто особо не разбирается.

***

Недавно знакомая, работающая в детском саду, поделилась наблюдением: в садике почти нет сломанных игрушек – ни своих, детсадовских, ни принесенных с собой. Зато целые горы игрушек надоевших, брошенных, потому что купили новые. Дети практически не пытаются посмотреть, «как там все устроено». «У одного мальчика перестала ездить «навороченная» машинка – просто села батарейка. – Давай, – говорю, – вот здесь откроем, поменяем, и она снова побежит. – Нет, – отвечает ребенок, – лучше мы купим другую, она точно будет ездить, потому что новая. – А ты не хочешь посмотреть, почему она вообще ездит??– А зачем?!»
Можно, конечно, заняться очередным доказательством «неверблюдства» – воззвать в очередной раз к согражданам и не-согражданам, рассказать об очевидной пользе науки: перечислить научные достижения последних лет, последних лауреатов Нобелевской премии, последние самые громкие открытия. Но первый признак неблагополучия – это необходимость доказывать очевидное.
Поэтому пусть будет эта история про несломанные игрушки. В этом случайном наблюдении, возможно, отразилась одна из опасных черт эпохи – готовность человечества к догме и ослабление воли к истине. Потому что наука как феномен человеческой культуры – это и есть воля к истине.

***

Истина в науке – то, что требует поисков, усилий, тяжелейшей работы. Сколько ни рассказывай баек о Менделееве, которому приснилась его таблица, всякое озарение здесь встраивается в цепочки логических доказательств. Догма в доказательствах не нуждается, ее можно только принять – добровольно или по требованию.
Речь сейчас не о старинном противостоянии науки и религии. На самом деле это противостояние осталось где-то в XVIII–XIX веках. Так что недавнее решение об открытии кафедры теологии в МИФИ, которое вызвало столько споров, – вовсе не еще одно подтверждение отступления науки, а церковь ученым – не самый серьезный оппонент. Ситуация может измениться, если религия станет частью массовой культуры и превратится в производство готовых ответов на уже не задаваемые вопросы, то есть поставит на поток производство дешевых чудес для ленивого потребителя новых игрушек.
Настоящая борьба сегодня разгорается вокруг того, сохранится ли человеческий интерес к познанию мира, делающий человека самим собой. И здесь роль научного познания становится еще огромней.