Час лосева

В Москве в библиотеке истории русской философии и культуры «Дом А.Ф.Лосева» (ул. Арбат, 33) открылась необычная фотовыставка. Все 22 снимка, которые представлены в экспозиции, сделаны на протяжении всего одного часа. В тот день, 23 сентября 1984 года, фотограф Павел Кривцов оказался на дне рождения выдающегося ученого Алексея Федоровича Лосева...

Тогда Лосеву исполнялся 91 год. Отмечалась эта дата очень скромно, среди самых близких людей, на летней даче.
Вот что рассказал мне Павел Павлович Кривцов о той встрече с выдающимся мыслителем:

– Я тогда, кажется, и не представлял себе, как выглядит Алексей Федорович, не видел его фотографий, но еще по пути к даче, где он жил, я чувствовал, что иду на встречу с явлением какого-то космического масштаба. И это ощущение очень помогло мне, ведь в моей работе важно поставить себе внутреннюю задачу. Когда такая задача есть, ты настроен на чуткость и фактор времени уже не так важен. Ты работаешь, внутренне откликаясь на все, что происходит вокруг.
Конечно, если бы мне дано было провести у Алексея Федоровича больше времени, съемка была бы несколько другой. Можно было бы, к примеру, сделать целую серию «Руки Лосева». Или «Книги Лосева»… Но и за этот день и этот час я благодарен судьбе.
Съемка шла легко, она будто вела меня. Мне не надо было никого просить о чем-то. Я словно скользил по краешку этого события – дня рождения Лосева. Приходили люди, и я делал общие снимки, а потом все вдруг рассыпались по дому, и в какой-то момент мы остались одни на веранде.
Алексей Федорович и внешне был совершенно уникален! Он сидел в своем кресле-качалке, и меня охватило ощущение удивительной мощи этого человека. Это было мгновенное, как молния, узнавание. Мы часто судим о людях и их отношению к нам по внешним проявлениям – вот как встретил, как руку подал, что сказал. При этом мы не замечаем глубинной сути при общении с людьми.
Алексей Федорович молчал, он был погружен в себя, и это тоже мне очень помогало, ведь если бы со мной заговорили, я бы стал мучиться. Мне бы пришлось переключиться с внутренней задачи на слова, я стал бы их подбирать, чтобы хоть как-то соответствовать собеседнику. Но, к счастью, никто не обращал на меня внимания, я был в стороне и в то же время в гуще события, и это давало свободу в восприятии…

 Аза Алибековна Тахо-Годи, друг и соратник Лосева, вспоминая тот день, пишет: «Сидит Алексей Федорович в клетчатом пледе, опустив голову, и видно, как тяжко ему это придуманное добрыми людьми веселье… Лучше всего передал нарастающее одиночество Лосева среди торжественного празднества фотохудожник Павел Кривцов. Алексей Федорович на открытой террасе в старой качалке, покрытый стареньким одеялом, один на фоне мощных сосен, сосредоточен, углублен, думает…»
Снимки, сделанные Кривцовым, стали, очевидно, последними в долгой жизни Лосева. 24 мая 1988 года Алексей Федорович покинул этот мир.
За годы, минувшие с тех пор, лишь два снимка из той съемки были опубликованы. Так что двадцать из двадцати двух фотографий на выставке представлены впервые.
Очень хочется, чтобы эту выставку увидели студенты и школьники. Чтобы они увидели, каким красивым делает человека мысль, труд благородной души и высокого ума. Тот, кто побродит в тишине перед молчаливым рядом этих фотографий, – тот, мне кажется, уже не будет кричать: «Россия, вперед!», сжимая в руках банку с пивом. Фотопортреты Лосева станут для кого-то из мальчиков и девочек пред-встречей с миром русской мысли. И быть может, кто-то из них подхватит нить лосевской мысли.
Помню, как в отрочестве тепловозные гудки звали меня на вокзал, я толкался у касс, бродил по перрону или протискивался между чемоданов, котомок и рюкзаков в зале ожидания. Люди спали, дремали или сидели в той смиренной задумчивости, какую я больше нигде не встречал. А иногда я шел на пристань, садился на катер и плыл на тот берег. Кого я искал – не знаю. Мне просто нравилось чувствовать себя в дороге, среди незнакомых людей. Было ощущение пред-встречи – томительное и очаровательно печальное.
Я возвращался домой счастливый и грустный, растерянный от возвращения к самому себе. После сутолоки вокзала или пристани уединение было особенно сладким. И книжка на столе, и стукоток бабушкиной швейной машинки в соседней комнате, и шуршание дедушкиной газеты, и тихое бормотанье радио…
Ни с кем я тогда ни на вокзале, ни на пристани не знакомился, и даже не заговаривал. Ну, быть может, краешком глаза любовался на какую-нибудь девочку-ровесницу, которая плыла на катере или на мгновение появлялась в окне поезда. Взгляды для меня значили больше, чем слова, а сердце было так затаенно счастливо, как будто я с кем-то очень близким и любимым проговорил до утра.
Когда я стал постарше, и пришло время студенчества, потом армии, и было много разговоров взахлеб, до утра, – такого ощущения тайны уже не было. Очевидно, в пору становления души молчаливое бродяжничество важнее бурного общения. Чтобы состоялась встреча, душа должна жить ожиданием встречи. Должна быть счастливая пред-встреча.
Простите мне это невольное отступление от темы, но я пишу обо всем этом с неотрывной мыслью об Алексее Федоровиче Лосеве. Жаль, конечно, что я так никогда и не увидел великого человека в жизни, но тем дороже мне память о пред-встрече с ним.
Помню, когда впервые увидел Алексея Федоровича на фотографии (кажется, это был журнал «Студенческий меридиан»), то вырезал этот снимок и положил в дневник. Очевидно, в Лосеве русская мысль так сосредоточилась, что сам его облик стал образом отечественной думы, располагал к рефлексии, он звал туда, в сокровенную тетрадку.
И еще думалось: если этот старец – наш современник, то, значит, есть и в нашем времени какое-то тайное величие, есть то истинное, что связывает нас с глубиной античности и с небом Евангелия.
Поступив в университет, я на соседнем философском факультете обнаружил шкаф с дореволюционными изданиями и малотиражными философскими сборниками разных лет. Выносить их было нельзя, вот я сидел и читал: Фихте, Шопенгауэр, Фейербах… Я был сильно разочарован этими мудрецами. Они были какие-то чужие. А я искал родную истину, о существовании которой я догадывался белыми июньскими ночами.
Это была, может, и не трагедия, но драма – чувствовать, что самое главное где-то рядом, а хватать пустой воздух. Ах, если бы мне тогда попалась хоть одна книжка Павла Флоренского, Евгения Трубецкого или Семена Франка... Но они не попадались, были истреблены или хорошо упрятаны. Но спасибо тому заветному шкафу – однажды я там наткнулся на Лосева. Может, и к лучшему, что это была не «Диалектика мифа» (что бы я в ней понял?), а более доступная слабому уму «Эстетика Возрождения».
А потом пришло лето, я поехал на практику и однажды мне несказанно повезло: я купил легендарную книжку Алексея Федоровича о Владимире Соловьеве. Я откопал ее в Кадникове. Там близ автостанции был книжный магазин. Он располагался в сильно ушедшем в землю купеческом доме, и поэтому в магазине даже в жару было зябко. Чтобы не замерзнуть, продавщица сидела на улице у входа в магазин и вязала.
О Соловьеве же я знал еще со школы, на каникулах я ходил в читальный зал библиотеки и с восторгом читал в последнем томе ветхого дореволюционного собрания его письма Кате Романовой, столь же нежные, сколь и назидательные.
А тот снимок, что в молодости стал моей пред-встречей с Лосевым, был сделан фотохудожником Павлом Павловичем Кривцовым. Много лет спустя мы познакомились. Вокруг уже бушевало море цветного глянца, все переходили на «цифру», а Кривцов по-прежнему возился с черно-белой пленкой. Кому-то это казалось чудачеством и ретроградством.
Но вот сейчас, и особенно после выставки портретов Лосева, открылось, как созвучна черно-белая фотография русской рефлексии, аскетике русской мысли, узкому пути углубленного созерцания. Стало понятно, что приверженность Кривцова черно-белой фотографии – это не инерция, а добровольное самоограничение в средствах, намеренное стеснение своего «я».
Сегодня черно-белая фотография так редко предстает перед нами, что она стала чем-то вроде монастыря для наших глаз. Она уводит наш рассеянный и возбужденный взгляд от агрессивной цветовой среды в трезвенное уединение еще не разделенной спектрально первозданной светописи.

В стихах Алексея Федоровича есть такие строки:

Очей ребячливая радость
В тебе не меркнет никогда…

Так хочется, чтобы и мы, глядя в глаза друг другу, непременно встречали эту любовь, эту очей ребячливую радость.

P.S. Фотовыставка Павла Кривцова «Мысль и мудрость и жизнь без конца...» открыта в часы работы библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А.Ф.Лосева», вход бесплатный.
Сайт библиотеки: www.losev-library.ru/.