ТЕМА С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Алла Холмогорова: «Реагировать запретами на трудности – значит толкать ребенка в сторону депрессии»

Похоже, с темой подростковых суицидов прощаться рано: одно за другим проходят официальные мероприятия «по упреждению», на которых все громче звучат запретительные интонации. И в Сеть-то до 18 лет не пускать, и вредные книги и фильмы убрать, и общение фильтровать... в общем, контролировать и контролировать.
Но что смущает? Уверенные суждения выносятся огульно, а главное – без малейших вопросов к ученым, давно и кропотливо работающим в поле детской психологии.
Сегодня мы разговариваем со специалистом, возглавляющим цикл исследований факторов социальной и эмоциональной дезадаптации подростков Аллой Холмогоровой, профессором Московского городского психолого-педагогического университета, заведующей лабораторией НИИ психиатрии Минздравсоцразвития.

– Разговоры о проблеме сводятся в основном к определению тревожных «флажков», «маячков» – мол, как заметить. Но все-таки сначала поговорим о причинах появления суицидальных настроений.

– К группе риска относятся люди, пережившие жестокое обращение, несправедливость, пытки, лишения. Потомки людей, переживших травматический стресс и тяжелую депрессию, получают некие родительские послания о жизни, выражающие чувство тревоги и нестабильности. В этом смысле Россия – страна высокого суицидального риска, что подтверждает международная статистика. Так сложилось, что отдельно взятая человеческая жизнь не так важна. Взять хотя бы период строительства социализма, когда открыто декларировалась идея о том, что отдать свою жизнь на благо общества – долг гражданина. Для того чтобы что-то изменилось, должна наконец повыситься ценность отдельной жизни. В самом нашем менталитете должны произойти какие-то шаги от самодеструктивной модели к более созидательной, наполненной уважением к личности.

– Чья это компетенция – повысить субъективную ценность жизни? Школы, общества, государства – какие-то превентивные меры возможны?

– Замечу, что широкими жестами проблема не решается, поверхностные меры «в лоб» могут привести к ухудшению ситуации.
Например, может случиться так, что во исполнение таких мер учителя еще больше нагрузят административной бумажной работой. Хотя учителю потому и некогда посмотреть на ребенка, адекватно с ним взаимодействовать, что он выполняет массу посторонних педагогике требований, пишет множество бумаг каждый месяц.
Далее. Строго говоря, такая профилактическая мера, как выявление групп риска в каждой школе, – задача школьного психолога. Как и разработка некоторых профилактических мер, подходящих именно для его школы, для его детей. Но школьный психолог, как правило, запряжен в сопровождение учебного процесса. А практических клинических психологов в системе образования практически нет.
Не могу не сказать про ЕГЭ. Считаю, что это мина замедленного действия, которая влечет за собой рост эмоционального неблагополучия детей. Когда поиск себя, собственной идентичности сводится к набору балла, а любимый предмет – к набору ответов на вопросы, возникают бессодержательность, формализация в выборе профессии, в отношениях с учителями. Учитель в рамках ЕГЭ не может быть ни старшим товарищем, ни проводником во взрослый мир. А подростничество – особое время. Ребята ищут авторитеты среди полувымышленных персонажей, актеров, музыкантов. Учитель-человек в этом возрасте незаменим.
Но кто об этом думает, о подлинной профилактике? У нас теперь даже пост­венция суицидов фактически отсутствует: тех, кто пытался отравиться таблетками, лечат в токсикологических отделениях и отпускают домой без какой-либо последующей психосоциальной реабилитации. А ведь известно, что каждая суицидальная попытка резко повышает риск последующих.

– Какие дети чаще всего попадают в группу риска сегодня согласно вашим исследованиям?

– С начала девяностых годов в России происходили серьезные социальные изменения. Нас буквально захлестнула волна сиротства. Параллельно с этим стало больше семей с высоким уровнем дохода, и в ответ на социальный запрос этой группы во много раз увеличилось количество гимназий и частных школ. Наряду с детьми из социально неблагополучных семей, сиротами и гимназистами нашими исследованиями были охвачены и ученики обычных школ. В общей сложности мы опросили за эти годы более трех тысяч детей подросткового возраста.
Чтобы замерить суицидальное состояние, мы адаптировали Опросник детской депрессии Марии Ковак. Во всем мире он используется как универсальный инструмент оценки уровня эмоционального благополучия детей. С его помощью можно с относительной точностью выделить группы риска.
Депрессивное состояние – это главный фактор, который позволяет занести человека в группу суицидального риска. Даже импульсивные самоубийства, совершенные в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, имеют депрессивный фон, а алкоголь и наркотики всего лишь помогают принять решение.
Внешних факторов, влияющих на суицидальные настроения, великое множество. Ранжировать их по степени влияния не берусь, но, например, данные по регионам очень разнятся между собой. Где социальные условия сложны, меньше перспектив для дальнейшего развития, там частота суицидов в разы выше, чем в среднем по России. Материальное положение семьи тоже играет большую роль, наличие семейных дисфункций: разводы, повторные браки родителей.
Исследования обнаруживают и тесную связь суицидальных проявлений с употреблением подростками алкоголя. Надо понимать: употребление алкоголя и наркотиков является аутоагрессивным, саморазрушительным поведением. Ситуацию с алкоголем в нашей стране нельзя считать условно терпимой. Подростки делают то, что делают взрослые вокруг них.
Что важно: судя по распределению групп риска, самые неблагополучные – дети из детских домов и приютов. С конца девяностых сироты и дети из неблагополучных семей остаются лидирующей группой по суицидам.
Если говорить о возрасте суицидальных попыток, то самое большое их число у выпускников, 16–17-летних, когда приходит пора выйти в «большой мир». Дети-сироты лишены той поддержки, которая есть у детей, выросших в естественных условиях, поэтому они не готовы вести самостоятельную жизнь. Психика этих детей глубоко подорвана, отсюда и склонность к депрессиям – 20% в группе высокого риска.
 Наверное, многих удивит тот факт, что в группу риска по уровню депрессивных симптомов попадает почти столько же детей из гимназий!

– Странно. Казалось бы, престижные учебные заведения, востребованные родителями. Детей контролируют, им помогают в учебе, и вдруг...

– Мы делаем вывод, что в разных учебных заведениях действуют разные факторы, приводящие к депрессии. Если у детей из социально неблагополучных семей больное место – семья, то у гимназистов – плохие отношения со сверстниками. Если в первом случае все очевидно, для второго нужны пояснения.
У родителей возникает запрос на накачку знаний, воспитание конкурентных качеств. В ответ на этот запрос школа задает детям систему рейтингов, которая подпитывает конкуренцию и угнетает межличностное общение. Одноклассники превращаются в конкурентов. А общение, дружба вообще оказываются вне фокуса внимания как родителей, так и учителей. Их главный вопрос к ребенку – ты первый? Ты лучший?
Мы были шокированы тем, насколько одиноки дети в гимназиях. Не меньше, чем воспитанники приютов. Хотя есть и гимназии, где сильны психологические службы.
Нами установлено, что некоторые показатели детской депрессии связаны с уровнем родительского перфекционизма. Высокие стандарты, культ успеха, запрет на ошибку. Дети впитывают это как жизненную программу: «я достоин жить, если я лучший», «лучше не жить, чем быть неудачником». Но ребенок не должен доказывать миру, что он достоин жизни.

– Что затрудняет оценку эмоционального состояния при исследовании подростков?

– У детей нередко страдает самосознание. Например, на прямой вопрос о настроении многие опрошенные отвечают, что у них все в порядке. А вот когда нужно было оценивать отношения со сверстниками, собственные жизненные перспективы – они могли давать крайне негативные оценки. Буквально: в школах для детей с девиантным поведением ответы о настроении самые позитивные, в то время как там на каждом шагу драки, порой серьезные. Эти дети нуждаются в специальном сопровождении, и нас, конечно, судьбы школ для таких детей очень волнуют. Их закрытие недопустимо, так как там работают специалисты – педагоги и психологи – с особой подготовкой и занимаются реабилитацией этих детей. Во многих из них накоплен уникальный опыт помощи детям группы риска.
Добавим, что в нашем исследовании мы не можем обойтись без прямых вопросов. В Опроснике детской депрессии у нас есть и такие формулировки вариантов ответов: «у меня нет мыслей о самоубийстве», «у меня есть мысль о самоубийстве, но я не приведу их в исполнение», «я хочу убить себя». Некоторые коллеги нас осуждали: как это можно предлагать детям? Но дело в том, что ханжеское отношение к проблеме более опасно, чем прямой разговор о ней.
Есть две крайности: муссирование темы суицида, постоянные разговоры, описания в прессе – они могут привести к внутренней нормализации этого явления. То есть суицид рискует стать одним из способов решения проблем. С другой стороны, замалчивание темы оставляет ребенка наедине со своими догадками, он внутренне раскручивает фабулу и, возможно, скорее придет к неверным, опасным выводам. Лучше выговориться, обсудить, поделиться.
Но для этого должны сложиться хорошие, надежные интерперсональные отношения. Есть комплексное понятие «социальная ситуация развития ребенка», в него прежде всего включаются отношения с близкими. Подростку потребность в тыле нужна больше, чем кому-либо. Для этого необходима система поддержки из людей. Сюда входит прежде всего семья, где тебя примут и простят. Семье нужно гибко перестраиваться в соответствии с запросами растущего ребенка. Реагировать запретами на какие-то трудности – значит толкать ребенка в сторону депрессии. А вот поддержка – главный буфер, он способен нейтрализовать все неблагоприятные внешние факторы.
Вот скажите, куда нам деваться от доступных, возникающих вокруг щекотливых тем? Лучше объяснять, отвечать. Даже если дошкольник задает вопрос о жизни и смерти, ответ «давай не будем об этом» очень неудачен. Догадка о смерти может быть страшным шоком, его лучше пережить вместе, а не в одиночестве.

Беседовала Александра ЧКАНИКОВА