МЕМУАРЫ ДЕТСТВА

Когда святые маршируют...

«Ну-ка зайди в класс...»

– Ну-ка, Паранский, зайди в класс, – сказал мне на переменке наш преподаватель Юрий Ильич, или, как его звали за глаза, Шкаф.
– А что такое? Я ничего не делал, – стал оправдываться я.
– Зайди-зайди. Разговор к тебе есть.
Я нехотя засеменил за Шкафом.
Шкаф преподавал в нашем 8 «Б» физику и труд. Чаще порознь, но иногда и одновременно, стараясь на практике продемонстрировать полезность знания всеобщих физических законов.
Он был здоров и могуч, внешне больше походил на борца или боксера, за что и прозвище имел соответствующее. Ростом под два метра, необыкновенно широкий в плечах, с сильно развитой мускулатурой, рельефно выступающей сквозь плотно облегающий пиджак, со скуластым лицом, по которому будто кто-то проехал, оставив сплющенный нос, глубоко посаженные под низко нависающими бровями глаза и совершенно квадратный подбородок. Вмазать по такому подбородку было, наверное, одно удовольствие, но поди допрыгни сначала, да и вряд ли к нему допустили бы здоровенные, размером с кувалду, кулачища. Короче, не школьный учитель, а Джеймс Бонд какой-то. Разговаривал он при этом тихим и немного вкрадчивым голосом, совсем не соответствующим комплекции.
Войдя в класс, Шкаф водрузил свой обширный зад на край учительского стола, а мне указал на стоящую в первом ряду парту.

– Вот что, – начал Шкаф, глядя не на меня, а в открытую дверь, за которой по коридору проходила училка по русскому языку и литературе – симпатичная Маргарита Михайловна – наша классная, по прозвищу Маргаритка. – Значит, такое дело...?– Он еще раз посмотрел на удаляющуюся стройную фигуру Маргаритки и продолжил: – Такое дело. Я хочу организовать в школе ансамбль. Ты, я знаю, в музыкальной школе учился. На чем?

– На скрипке, – растерянно ответил я.
– Вот и отлично. На барабанах стучать будешь.
– Почему на барабанах? – не въезжая в ситуацию, спросил я.
– Потому что гитаристы уже есть. Баян есть. Я на саксе буду. Ударник нужен. Ударником будешь?
– Да не знаю я. Не пробовал никогда.– Как у тебя с чувством ритма?

– С каким чувством? – не понял я.
– Ритма. Повторить ритм мелодии можешь? В ладоши прохлопать можешь?
– Наверное...
– Да сможешь. Раз музыке учился – сможешь. А вообще как? Хотел бы? А? Ударником? Первым человеком в ансамбле. Представляешь?

Я не знал, представляю я или нет, но на всякий случай сказал, что ясное дело, представляю и, конечно, хотел бы.

– Тогда так. После уроков останься. Будет сбор коллектива. Я – руководитель. А сейчас дуй... что там у вас? Математика? Если спросят, почему опоздал, скажешь, я задержал.
– Хорошо, – ответил я, выскочил из класса и понесся на пятый этаж, где в математическом классе уже минут десять шел урок...

Свинг и боссанова

После занятий я, как просил Шкаф, пришел в класс физики. Там уже были Вовка с Аликом и какой-то незнакомый молодой человек лет двадцати – двадцати пяти. Шкаф сидел в той же позе, что и при разговоре со мной.

– А... вот и наш ударничек явился.

Все посмотрели на меня.

– Прошу любить. Звезда нашего будущего инструментального ансамбля, король барабанов, чарльстона и тарелок, а также бонгов, перкуссий и прочих ударных, мечта всех школьниц нашей школы и, надеюсь, не только их – сэр Паранский ибн Аркандилий, а попросту – Аркаша.

– Ух ты, – вскочили Вовка и Алик, – здорово. Значит, все из одного класса. Клас­сный ансамбль получится...

Ко мне подошел молодой человек и протянул руку:

– А меня зовут Таир, или Толя, как хочешь.

Толя-Таир был братом Алика, заканчивал музыкальное училище и, как оказалось, мог творить на своем «Вельт­мейстере» такие штуки, которые нам и не снились. За Вовкой была закреплена ритм-гитара, поскольку он занимался в гитарной студии при доме культуры, а за Аликом – бас. Таким образом, состав нашего будущего коллектива был определен: саксофон или кларнет, баян, две гитары и ударные. Вполне ничего себе составчик.

На следующий день меня в коридоре снова остановил Шкаф:

– Иди за мной.

В классе он открыл дверь в служебный кабинет, где на полках стояли разные приборы и приспособления для опытов, и из письменного стола достал две изящные полированные барабанные палочки.

– На. Пока барабанов нет, будешь тренироваться на коленке. Садись, покажу, как.

Я сел на стул и стал внимательно следить за манипуляциями Шкафа.

– Смотри. – Ильич взял палочки, зажав их между средними и безымянными пальцами рук, и несильно начал отстукивать сначала по коленке, а затем по краю стола, приговаривая: – Чип-чита, чип-чита, чип-чита... Понял? – спросил он. – Это – свинг, ритм такой, самый распространенный в джазе. А это – боссанова. – И он снова забарабанил по коленке, напевая знакомый мотив: – Тапата-тапа-тата, тапата-тапа-тата... Понял?

– Понял, – сказал я, взял, как показал Шкаф, палочки и неуверенно стал повторять движения.

– Молодец, – похвалил Юрий Ильич, – точно. Тренируйся пока. Получим деньги и поедем инструменты покупать. Все вместе. Да... а дома стучи под музыку. Как купим инструменты, сразу начнем репетировать.
Целыми днями, словно заведенный, долбил я палочками по своим ногам. И в школе на уроках, не слыша того, что говорили учителя, и дома, забыв все дела, обязанности, развлечения. Остались только барабанные палочки и повторяемый в уме ритм – чип-чита, чип-чита, чип-чита...

Музыкальный магазин

Через неделю всей командой мы отправились в музыкальный магазин. С витрин на нас смотрели гитарные силуэты, блестящие саксофоны, разноцветные аккордеоны и баяны, а в углу красовалась роскошная ударная установка. Я смотрел и даже представить себе не мог, что буду восседать за ней и, поигрывая палочками, колошматить по всем этим сверкающим барабанам и тарелкам.
Шкаф выписал счета и договорился о том, что когда деньги будут переведены, мы приедем за инструментами. Прошло еще какое-то время, и вот наконец вожделенная ударная установка стояла на сцене школьного актового зала, а в руках Вовки, Алика и Таира сверкали лаком новые гитары и баян. Саксофон и кларнет Шкаф принес свои – решил сэкономить школьные деньги на усилитель и колонки с динамиками.

«Ритм, заданный мной»

Начались репетиции. Почти каждый вечер я несся в школу и там садился на высокий табурет, ставил ноги на педали большого барабана и чарльстона, брал в руки палочки и погружался в удивительный и зачаровывающий мир. Стоило мне чуть сбиться, как тут же рушился весь рисунок произведения. Конечно, я не был самым главным в ансамбле, но от ритма, задаваемого мной, моего состояния зависело состояние всех музыкантов, энергия, передаваемая со сцены в зал, общее настроение. Я это понял сразу и старался не подкачать.
И вот через месяц состоялся первый наш концерт на школьном вечере. Там были и известные песни типа «Очи черные», «Подмосковные вечера», «Калинка», но были и такие, как «Вниз по реке» и «Когда святые маршируют». Нас приняли на ура. И школьники, и учителя. Даже наш строгий директор Александр Палыч не стесняясь поднялся к нам на сцену и вместе со Шкафом в два голоса пропел:

Oh when the Saints go marching in,
When the Saints go marching in,
Oh Lord I want to be in that number,
When the Saints go marching in.

Откуда он знал? Знал, оказывается.

Популярность

После концерта мы стали известными и популярными в районе. Нас постоянно приглашали то на заводское мероприятие, в ресторан на свадьбу или юбилей, то на вечера в других школах. Популярность росла. А с ней и личная известность. Часто, возвращаясь вечером после репетиции и проходя мимо кучки стоящих в темноте парней, я слышал приветственные слова в мою сторону и немного завистливое, но доброжелательное, сказанное кем-то в толпе: «Не трогать, это наш музыкант». Я был горд.
Постепенно популярность разрасталась. Мы вышли за пределы района и стали играть в соседних.

Женский день

Однажды нас собрал Шкаф и возвестил:

– Пацаны, играем в Филатовской больнице, там в честь Восьмого марта банкет, и мы приглашены.

Это был удивительный праздник. В большом зале стояли накрытые столы, за ними сидели только нарядные женщины – врачи и медсестры, и не было ни одного мужского лица. Среди столов приготовили место для нас, а в самом центре над барабанами возвышался я. Я колотил по своим барабанам и тарелкам так, что от них искры сыпались. Наверное, не только от них, но и от меня, потому что я – шестнадцатилетний парень – все время был окружен хорошенькими и немного подвыпившими барышнями. Кто-то постоянно находился рядом и в коротких паузах вливал в мой автоматически открывающийся рот немного разбавленного спирта и тут же запихивал вслед за ним или пирожное, или шоколадную конфету. Шкаф же и Таир периодически с кем-то обнимались и, бросая нас – Вовку, Алика и меня на произвол судьбы, исчезали с очередной особой в больничном коридоре...
Всем было хорошо...

Ночной трамвай

Уже за полночь мы выбрались из больницы веселые и довольные и, кое-как волоча инструменты, добрались да трамвайной остановки. Несколько сестричек отправились нас провожать. Подошел трамвай. Наверное, один из последних, идущих в парк. Нам предстояло ехать почти через полгорода. Мы разместились в вагоне, и тут мне пришла в голову идея:

– Юрий Ильич, давайте сыграем.
– А что... отличная мысль, – развеселился еще больше и так веселый Шкаф.
– Давайте, давайте, – подхватили отправившиеся с нами сестрички. (Для меня так и осталось тайной – к кому...)
Ильич достал свой сакс, Таир – баян, Вовка и Алик – гитары, а я расчехлил малый барабанчик.
– Три-пятнадцать, – скомандовал Шкаф, – и в трамвайном вагоне зазвучали звуки знаменитого и так любимого нами марша «Когда святые маршируют». Я бил по своему барабану и вместе с подпевающими девицами гнусавил:

When the Saints go marching in...

По спящему городу ехал музыкальный трамвай, в котором непонятно откуда набралось много пассажиров. Никто не выходил. Только входили. Люди смеялись, шутили, пели, обнимались... Трамвай катил по рельсам через ночную Москву, иногда сигналя в такт музыке, а я, отчаянно взмахивая палочками, стучал по туго натянутой барабанной коже и, перекрывая сидящих рядом девиц, поющих Таира, Вовку и Алика, что есть мочи вопил:

When the Saints go marching in,
When the Saints go marching in,
When the Saints go marching in...