Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №3/2012
Четвертая тетрадь
Идеи. Судьбы. Времена

Шеваров Дмитрий

«Взрастут последние цветы»

К 130-летию со дня рождения Павла Флоренского вышло в свет уникальное эпистолярное издание

  Флоренский Павел Александрович, профессор, специалист по электротехническому материаловедению, по складу своих политических воззрений – романтик Средневековья примерно XIV века...

Павел Флоренский. Слова, сказанные на допросе в ОГПУ. Москва, март 1933 г.


Кажется, не проходит и месяца, чтобы не появлялись новые публикации из наследия священника и ученого Павла Флоренского. Открывшись нам в 1990-е годы как философ и богослов, он предстает перед нами и как искусствовед, ботаник, геолог, минералог, математик, физик, художник…
Сегодня пришло время увидеть в отце Павле еще и поэта, писателя, филолога, теоретика литературы. Несколько лет назад были опубликованы уцелевшие главы поэмы Флоренского «Оро», написанной в ссылке и лагере.
Оро – от имени народа орочонов, историей которого Флоренский занимался во время ссылки на Дальний Восток. Он даже начал составлять орочонскую азбуку, но не смог продолжить эту работу – его отправили на Соловки.

С тобой в разлуке вот опять.
Тебе лишь повесть рассказать
могу с своих унылых нар –
любви бессильной жалкий дар…

Поэму Флоренский посвятил своему младшему сыну Мике – Михаилу. Когда отца арестовали (это произошло в Москве в ночь с 25 на 26 февраля 1933 года), ему было одиннадцать лет. В первом же письме мужу в заключение Анна Михайловна Флоренская писала: «Книги у нас отняли твои и наши любимые. Мика сегодня целый день, бедняга, проплакал о книгах…»
Возможно, именно тогда у Павла Александровича родилась мысль написать для Мики книгу, которую бы никто у него отнять не смог.
Из письма отца Павла жене: «Очень помалу пишу «Оро» и все время вспоминаю детей и себя в детстве. В нем сливается столько пережитого, что и сам Оро для меня живой мальчик, и мне было бы странно слышать, если бы кто сказал, что он выдуман мною…»

* * *

На днях вышел первый из четырех томов под общим названием «…Пребывает вечно». В это издание* (его составил и подготовил Павел Васильевич Флоренский – внук отца Павла) вошли письма к родным из Соловецкого лагеря П.А. Флоренского и его товарищей по несчастью: ученого-химика Романа Николаевича Литвинова, метеоролога Алексея Феодосиевича Вангенгейма, а также инженера Николая Яковлевича Брянцева.
Эти люди были энциклопедистами и на воле вчетвером могли бы составить университет европейского уровня. В заключении они стали университетом друг для друга. Соловецкие узники делились друг с другом не только куском хлеба, но и всем, что хранила их память – от уникальных теорий в различных областях естествознания до любимых стихов и воспоминаний о путешествиях в Австралию. Невероятным богатством своих знаний, своей души и памяти они делились с близкими в письмах.
Уже по первому впечатлению очевидно, что книги с этими письмами заключают в себе одну из нравственных вершин русской культуры ХХ века. Об этом уникальном эпистолярном издании непременно будут писать, размышлять и спорить… Это – событие.
Когда почти о каждом событии пишут сразу четыре умнейших человека, жизнь предстает в каком-то стереоскопическом объеме. И Павла Флоренского мы впервые видим здесь не только со стороны его собственных писем (многие из них публиковались ранее), но и глазами его сокамерников.
Роман Николаевич Литвинов – жене, 19 мая 1935 года: «Варенька, ненаглядная!.. Ходил иногда… на лекции по высшей математике, а так как сплю с лектором в одной комнате, то и хожу вместе с ним, ведя по дороге разговоры не математические, в частности больше всего о поэзии. Вероятно, он бы тебе очень понравился... Близорук, очень умный, чуткий и добрый…»
В другом письме Литвинов пишет: «Свои суконные штаны я сдал в починку приятелю, о котором я уже писал, и он их чинит, одновременно рассуждая о разности мировосприятия у Тютчева и Гете…»
По убеждению отца Павла, все, даже самые незначительные, поступки служат или гармонии, или хаосу. Поэтому и к починке дружеских штанов он относился так же ответственно, как к исследованию вечной мерзлоты или к написанию стихотворения. Он и детей просил неспешно вникать во всякое дело.
«Филологию определяли как «искусство медленного чтения», – пишет Флоренский дочери Оле, – твоя задача – научиться читать медленно, – чем медленнее, тем лучше…»
После ареста отца Олю долго не принимали в школу. Стараясь поддержать в дочке тягу к самообразованию, летом 1935 года Павел Александрович пишет ей целую серию писем о развитии русской литературы. В этих блестящих «лекциях» Флоренский рассказывал о поэтах, имена которых в школьном курсе литературы тогда даже не упоминались. Особенно драгоценны его личные воспоминания о К.Бальмонте, А.Белом, В.Розанове, Вяч. Иванове…
Это кажется чем-то непостижимым: подцензурные письма из концлагеря дышат не унынием, а любовью. Как же много света в этих весточках, написанных на краю земли, у последней черты! Читая их, становится стыдно: отчего же мы, живя на воле и в комфорте, часто не способны дать нашим близким и толику того тепла и любви, которые слали соловецкие узники своим родным?..

А сколько поэзии в этих письмах! Тут и обсуждение книг и стихов, и раздумья о судьбах поэтов, и сам слог этих писем…

П.А.Флоренский – дочери Оле: «Сегодня разговаривал, как это бывает у нас иногда, с одним из сотрудников лаборатории о русской поэзии и в частности о Фете...»

Р.Н.Литвинов – жене: «Читаю персидских поэтов, занимаюсь высшей математикой, дочитываю случайные англороманы…»

П.А.Флоренский – дочери Оле: «Непременно читай вслух хорошие стихи, особенно Пушкина и Тютчева… Мне тут попался том Пушкина… Как читать стихи Пушкина вслух и вдумываться в высшее совершенство каждого слова, каждого оборота речи…»

Р.Н. Литвинов – жене: «…Декламируют стихи и свои, а больше чужие… Из современных упоминается и цитируется только Пастернак… Гумилев в большом почете, Тютчев, Блок…»

П.А.Флоренский – дочери Оле: «Письма Пушкина непременно надо читать… вперемежку с письмами к Пушкину, и это не только для понимания смысла писем, но главное, чтобы оценить их качество – удивительное изящество мысли и изложения, прозрачность… В Пушкине все время чувствуется моцартовская стихия…»

По вечерам под стенами Соловецкого кремля Флоренский читал заключенным «Энеиду» Вергилия. Потом он просил у лагерного библиотекаря (на Соловках очутилась замечательная библиотека, конфискованная у репрессированного Каменева): «Дайте что-нибудь почитать полегче на сон грядущий.

– На каком языке, Павел Александрович?

– А, всё равно...»

Из письма Флоренского дочери: «Напиши мне, что ты читаешь… Очень полезно рассматривать произведение в последовательных его редакциях. Тут можно видеть, как художник безжалостно уничтожает отдельные части, фразы, главы, сами по себе очень значительные и сильные, но нарушающие единство и цельность произведения. Особенно следил за этим Пушкин. Много-много раз он переписывал и все исправлял, исправлял…»
13 февраля 1937 года, размышляя о судьбе Пушкина, пишет жене: «Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданием и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания… Общество же проявляет все старание, чтобы эти дары не были принесены. И ни один великий никогда не мог дать всего, на что способен…»
По ночам Флоренский пытался дописать поэму «Оро». Он страшно переживал, что поэма может остаться и недописанной, и непонятой сыном. «Досадно мне, – писал домой Павел Александрович, – что, закончив первую песнь «Оро», не могу доделать эту вещь… Хотелось, чтобы она была прочитана вами, так как пишется только для вас…»


…Но не хотел бы уронить
из рук ослабших Парки нить,
стрясти земную пыль и прах,
пока не выскажусь в стихах.
«Цветы осенние милей
роскошных первенцев полей».
Так пусть над кровом мерзлоты
взрастут последние цветы.


Р.Н.Литвинов – жене, 7 января 1936 года: «Живет нас в комнате четверо. Идут разговоры, чаепитие. Наконец уляжешься в кровать и начинаешь неслышно бормотать в стенку одно и то же. Когда-нибудь, когда в этих стенах будет музей и посетитель скажет имя Варя, стена задрожит от привычного ритма звуков. Ужасно гнусно без тебя…»
В 1989 году в комнате, где жили заключенные Соловецкого лагеря Р.Н.Литвинов, Н.Я.Брянцев, А.Ф.Вангенгейм и П.А.Флоренский, была открыта первая музейная экспозиция об истории Соловецкого лагеря особого назначения…

Рейтинг@Mail.ru