ПОД ВЕЧЕРНИМ АБАЖУРОМ

И снова мы достаем ящики с елочными игрушками!

Когда мы украшаем елку, нам кажется, что этот обычай существовал вечно. На самом деле у него не такая уж долгая, но очень непростая история. Накануне новогодних праздников вышла книга Елены Владимировны Душечкиной «Русская ёлка. История. Мифология. Современность» (СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012). Это второе издание научной монографии, которая читается, как волшебная сказка, потому что тема исследования – Рождество, Новый год и все, что связано с елочными обычаями и обрядами. И оказывается, что в наших отношениях с праздничной елкой были времена увлечения и охлаждения, любви и нелюбви. И только сравнительно недавно процесс «прививки елки» в России окончательно завершился. 

«Без ёлки теперь существовать нельзя…»

На самом деле русская елка – по происхождению немецкая. Как, впрочем, и английская, и французская, и американская. Старинный лютеранский обычай – украшать рождественское деревце – по-настоящему распространился во всех европейских странах только в начале XIX века. В России массовая мода на елки пришла одновременно и «снизу», то есть из домов простых жителей империи, в основном петербургских немцев, и «сверху», из императорской семьи.
«Накануне Рождества Христова, в сочельник, после всенощной, у императрицы была всегда ёлка для августейших детей, и вся свита приглашалась на этот семейный праздник. Государь и царские дети имели каждый свой стол с ёлкой, убранной разными подарками, и когда кончалась раздача подарков самой императрицей, тогда входили в другую залу, где был приготовлен большой длинный стол, украшенный разными фарфоровыми изящными вещами с Императорской Александровской мануфактуры. Тут разыгрывалась лотерея вместе со всей свитой, государь обыкновенно выкрикивал карту, выигравший походил к её величеству и получал свой выигрыш-подарок из её рук…»
Если бы не фарфоровые вещицы с точным указанием производителя, эти строчки вполне могли бы показаться цитатой из забытой сказки Гофмана. Но это фрагмент из воспоминаний фрейлины высочайшего двора Марии Фредерикс. Впрочем, без Гофмана, конечно же, в истории русской елки не обошлось, так что происхождение ее во многом еще и литературное.
В 1840 году самая знаменитая рождественская сказка появилась в русском переводе. Название тогда выглядело так: «Щелкун орехов и царёк мышей». «Чудное создание чудного гения», – тут же отозвался Белинский. «Щелкунчик» был издан с единственной картинкой, и на картинке дети украшали елку.
Еще одна картинка: акварель неизвестного художника изображает стройную молодую женщину с ребенком на руках. Ребенок тянется к темной и таинственной громаде елки. «Весь декабрь я занималась приготовлением ёлки для Саши, – писала эта женщина своей подруге. – Для него и для меня это было в первый раз: я более его радовалась ожиданиям. Удивляюсь, как детски я заботилась…» Женщина и мальчик с картинки – жена Александра Герцена Наталья и его двухлетний сын Саша. Рукой самого Герцена на обороте приписано: «1841. 29 декабря. Новгород». Новгород для семьи Герценов был очередным местом ссылки, куда главу семейства отправили за опасные «конституционные бредни». Но немилость власти вовсе не мешает празднику.
К середине 1840-х годов в России начался настоящий елочный бум: «В Петербурге все помешаны на ёлках. Начиная от бедной комнаты чиновника до великолепного салона, везде в Петербурге горят, блестят, светятся и мерцают ёлки в рождественские вечера. Без ёлки теперь существовать нельзя. Что и за праздник, коли не было ёлки?» В словах знаменитого журналиста и писателя Ивана Панаева, соредактора и совладельца «Современника», различить иронию очень сложно, а ведь тогда он точно подсмеивался над распространившимся «немецким обыкновением».

«Неуклюжая и неостроумная выдумка…»

Однако в 1880-х на елку начались гонения.
«А на ёлку не мешало бы и проклятие наложить! Ведь эти ёлки такая же пустая трата леса! Вот хоть бы в Петербурге, примерно двадцать тысяч домов; положить на каждый дом по две ёлки; будет сорок тысяч ёлок, а в домах бывает по десяти, по двадцати квартир – Боже ж ты мой! Сколько будущих домов, судов, телег, саней, посуды, всего прочего погибает даром!» Кто бы мог подумать, что так страстно об экологическом и экономическом ущербе, санях и телегах сокрушается автор «Обломова», Иван Александрович Гончаров. Но дело даже не в санях: «Взять из лесу мокрое грязное дерево, налепить огарков, да нитками навязать грецких орехов, а кругом разложить подарки! Ненатурально, и детям, я думаю, приторно смотреть, просто невыносимо! Копоть, жара, сор, того и гляди ещё подожгут какую-нибудь занавеску!»
Еще в 1860-е в прогрессивном русском обществе восторжествовала идея пользы. Потом «новые люди», все эти Базаровы и Рахметовы, прошли через кризис среднего возраста, остепенились, превратились в защитников родной природы и блюстителей гигиены. Времена были в высшей степени неромантические, а потому и праздничное дерево становилось мокрым и грязным, свечи превращались в чадящие огарки, а золоченые орехи переставали блестеть.
К тому же «барские развлечения» в среде поднявшихся и состоявшихся разночинцев становились все менее популярны. Елка постепенно стала превращаться в «неуклюжую и неостроумную немецкую забаву».
Помимо прогрессивной общественности еще одним ее противником теперь стала православная церковь, с подозрением относившаяся ко всему иноземному, то есть – западному. Поэтому в домах духовенства елка никогда не устраивалась. Святейший Синод указами запрещал елки в школах и гимназиях: «Прежде для всех учащихся заведено было делать ёлку, по обыкновению с наградой и сюрпризами; но вот уже года два, как это удовольствие сочли за несоответствующее воспитательным целям», – пишет «Московский листок» в 1882 году.

Рождество в стиле модерн

Впрочем, уже лет через пятнадцать об этих суровых обличениях и запретах мало кто вспоминал. Началась новая эпоха. Даже в самом названии «Серебряный век», хотя и появилось оно уже после того, как эпоха завершилась, есть что-то исключительно елочное. В ахматовском «и серебряный месяц ярко над серебряным веком стыл» как будто отразились рождественская мишура и святочное мерцание этого легендарного времени.
На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков рождественская елка уже воспринималась как исключительно русский, а главное – всенародный обычай. А значит – превратилась в серьезную отрасль индустрии. Каждый Сочельник Петербург и Москву преображали елочные базары. «На Театральной площади бывало – лес. Стоят в снегу. А снег повалит – потерял дорогу! Собаки в ёлках – будто волки». У Ивана Шмелева в «Лете Господнем» – мандельштамовская рифма:

Сусальным золотом горят
В лесах рождественские ёлки,
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят…

Золото и серебро, волшебство и тайна, сентиментальные открытки и маскарадные костюмы. И целые библиотеки руководств – как весело и интересно провести елку. Оттуда же, из этого столетней давности далека, родом отечественный елочный гимн. Стихи Раисы Кудашевой «В лесу родилась ёлочка» написаны в 1903 году, музыка Леонида Бекмана – в 1905-м. Так что любимая детская песенка всегда несла в себе отпечаток Серебряного века, даже тогда, когда никто об этом не подозревал. Советские дети, распевавшие ее вокруг уже не рождественской, а новогодней елки с красной звездой, знать не знали о ее происхождении, но детское чудо Рождества в стиле модерн попадало в их жизнь контрабандой.
Как, впрочем, и вечный набор новогодних-рождественских ощущений сформировался тогда же, в начале прошлого века. «Конечно, запах хвои – это навеки, и мягкие иголки её – тоже. Хвоя имела право засорять паркет, она накоплялась во всё большем и большем количестве, смешиваясь со стеклом украшений, которые в конце концов тоже валились на пол, похожие на длинные слёзы…»
Ностальгические воспоминания Юрия Олеши действительно уже вне времени, потому что то же самое может вспомнить представитель каждого из живущих ныне поколений…

О чем рассказывает история елки

Это всего лишь один сюжет, который складывается сам собой при чтении книги Елены Душечкиной. А еще там есть замечательные истории о том, как появились в елочном антураже Дед Мороз и Снегурочка, как елку запретила советская власть, а потом превратила из рождественской в новогоднюю.
За двести лет своего присутствия в нашем быту елка-праздник пережила многое. Ее осуждали, запрещали, возвращали, боготворили. И в этой истории одной из самых светлых и объединяющих всех нас традиций просматривается некая общая закономерность. Многие из тех ценностей, которые, как нам представляется, существовали всегда, появлялись в нашем прошлом как мода или случайная причуда, как нечто чуждое и постороннее.
Но главное свойство всех обычаев и обрядов – старых или новых – это способность казаться вечными. Каждый декабрь мы извлекаем из шкафов и с антресолей ящики с елочными игрушками, проверяем гирлянды – не сгорела ли какая лампочка в цепи. Покупаем новые игрушки и гирлянды. Бродим по елочным базарам в поисках совершенно особенной, только своей, не похожей на другие, елки и обязательно ее находим. Выбираем подарки для друзей и близких. И нам кажется, что так было всегда. И всегда будет.