СОЦИОЛОГИЯ ВОЗРАСТА

«Что для меня важнее всего?..»

Эх, как бы узнать, что творится у детей в головах, что там у них на уме и куда они нацелились на самом деле. Как бы заглянуть.
Взрослые признают это знание важным, и социологи изучают ценностные ориентации детей чуть ли не с семи-восьми лет.
Процедура несложная. Мы собираем ребят в одном помещении, раздаем анкеты и предлагаем выбирать из двух. Семья или карьера? Любовь или семья? Мир в стране или мир в собственном доме? Что вы поставите на первое место, а что на последнее? И прочее, прочее. Потом считаем, формулируем выводы, на основании которых появляются рекомендации.
Но вот я разговариваю один на один с четырнадцатилетней девочкой, мы болтаем об анкетах, и она так комментирует один из вопросов:

– «Что для меня важнее всего?» – я на этот вопрос в анкете никогда не могу ответить, потому что для меня все должно быть в одной куче: и любовь, и семья, и деньги. Пожалуй, общественное признание меня не очень волнует, а остальное из списка должно быть обязательно, чтобы я была счастлива!

Она не желает выбирать из основных благ важнейшие. Уверена, что все жизненные ценности человека взаимосвязаны. Но как она обозначит это в анкете?
Хорошо: надо сделать вопрос открытым. Я прошу девочку сказать, что для нее в жизни самое-самое главное, без этих предложенных вариантов. Отвечает:

– Я, конечно, на каждый Новый год загадываю желание, чтобы все были здоровы и счастливы, но, честно говоря, я плохо себе представляю, как это будет. Для меня сейчас самое важное – в следующем году попасть в круиз, который организовывает моя любимая рок-группа. Это маловероятно, но все равно этого я хочу сейчас больше всего, точно.

Вот тебе и здрасьте. Мы их спрашиваем про справедливость, карьеру, счастье, а они живут «здесь и сейчас», грядущими концертами, праздниками, контрольными работами и домашними выговорами. Все перечисленные в анкете слова – что-то нереальное для них.
Предположим, люди об этом сегодня вообще не говорят, и взрослые тоже, тем более с детьми. Конкретное, разовое благо занимает все внимание. К чему абстракции?

 Я спрашиваю, часто ли бывает, что ребята обсуждают между собой, что такое дружба, любовь, счастье, справедливость…

– Никогда! У нас на это времени нет: между уроками надо успеть поесть, домашку повторить, а если, например, пора покупать маме подарок на день рождения, то мы об этом и говорим, а не о том, как кто маму любит.

Интересуюсь, говорят ли о книгах, фильмах. Оказывается, такие разговоры возникают:

– Говорим иногда друг другу, какой персонаж кому симпатичен, в каком времени хотелось бы жить, а в каком нет. Обычно сходимся на том, кто молодец, а кто негодяй, но, по-моему, это ведь не имеет отношения к счастью? Да, а про справедливость – бывает, говорим. Вот если кого-то обижают, то мы говорим, что вокруг никакой справедливости нет. Если родители у кого-то разводятся, человек несчастный ходит, мы понимаем, что для него семья теперь главнее всего.
То есть все они знают, но не «вообще», а ситуативно. И еще коллективно: мы говорим, мы понимаем. Спрашиваю: что, у вас у всех коллективное понимание?

– Нет, конечно, мы все разные, у каждого есть что-то свое, главное. У Лизы?– наверняка любовь, она вечно в облаках витает, вечные романтические истории. Ксюша все время хочет со всеми разобраться, какую-то правду восстановить. Но мы не говорим об этом, это все и так происходит.

…Сто лет тому назад Жан Пиаже установил, что скачок в когнитивном развитии, происходящий у ребенка в 11–13 лет, позволяет ему выйти на новый уровень абстракции, отсюда склонность подростков к мечтанию и отвлеченному теоретизированию.
Можем ли мы сегодня продолжать опираться на это замечание? Похоже, что нет. Мечтания о высоком вытеснены из подростковой повседневности сумасшедшим ритмом жизни и постоянным требованием «быть в теме». Может быть, эта склонность сместилась на три года ниже? Или она придет на три года позже? Может быть, не придет никогда?
Или так: сегодня он склонен, а завтра нет?
Подростки как Протей.
А мы уже конструируем новую анкету, просим ребят расставить по степени значимости семь или восемь слов, и они расставляют по какому-то им одним известному принципу, причем очень-очень серьезно…