«Нам никто не давал бумагу, разрешающую творчество»

Первыми на чтениях, конечно, выступали наши педагоги-новаторы, участники исторической встречи в Переделкине в 1986 году – Софья Николаевна Лысенкова и Виктор Федорович Шаталов.
Еще были письменные приветы, и были в зале дети, внуки тех легендарных людей. Да и ведущий встречи Дмитрий Сороков, профессор МГППУ, не подкачал: запасся выписками из книг, статей, интервью – они уместно звучали в диалоге учительских поколений.
А как иначе – когда-то он, начинающий преподаватель психологии, сбежал в Донецк, в школу к Шаталову, а потом в Москве организовывал в редакции «Первого сентября» еженедельные встречи студентов с каждым педагогом-новатором по очереди. И они для него – «мои глубокоуважаемые, любимые, дорогие»!
По реакции зала было видно, что учителя разделяют интерес и пиетет ведущего: люди видели Шаталова, слушали Лысенкову – и укреплялись в своих профессиональных позициях. 

Софья НиколаевнаЛысенкова:

– Встреча учителей в Переделкине: помню, как шли по ступенькам на веранду, расселись как придется, я около Шаталова оказалась, а Симон Львович стоял посреди веранды: школу не ругать, друг друга не перебивать, подножки тому, кто говорит, не ставить. Это была инструкция. Потом тема – «Без чего, по-вашему, не состоится обучение». Мы стали говорить, но школу все равно ругали, ножки друг другу подставляли, жарко спорили – и так сближались. Затем был еще ряд встреч – Соловейчик хотел объединить нас всех в одну школу, но у него не получилось – может, это и хорошо. Зато он объединил нас в одном тексте, в манифесте о каждом из нас много говорилось.
Уже через неделю после публикации манифеста начались встречи на телевидении, мы проводили по 7 часов у микрофона, чтобы вышла небольшая передача.
Тогда стало казаться: все, нашли выход – перспективно-опережающее обучение. В каких только залах я не выступала, где только не побывала. Мне хлопали стоя даже в Центральном институте усовершенствования учителей. Надо пояснить, ведь сегодня фамилия Стрезикозин ничего педагогам не говорит, а тогда этот крупный функционер решал в педагогике начальной школы абсолютно все. Вот при нем люди хлопали мне, а он говорил: «Осторожно, она автор, у нее получается, а вы можете наломать дров, все новое сначала проверяется». Но поздно, все уже повернулось.
«– Что вы ставите вместо двойки? – спрашивали меня.
– Иногда «пять», это возможно при опережении. Например, Любушкин Кирилл только к 75 уроку по теме понял состав предложения, зато как! А раньше было не его время».

(Софья Николаевна цитирует ответ ребенка, она помнит даже то предложение, на котором он «раскрылся».)

Я тогда ему на всю страну поставила «пять»: у меня гостей было каждый день по 50 человек. На каждом уроке. Прихожу в школу полвосьмого, а уже ждут, прямо с самолета, а вечером назад. Одна учительница, помню, прилетела из Хабаровска, чтобы на рейку, куда заранее закладываются «опоры», посмотреть. А это просто желоб и все. Что и когда мы оттуда достаем?– вот что важно. И зачем. Малые опоры решают большую проблему: за 5 минут получается повторить и обобщить очень много, ребенок получает уверенность.
И все равно: опорные схемы только помогают. Никакого опережения не может быть, если ребенок не умеет думать, рассуждать, доказывать. Я учила детей «мыслить вслух» – так это назвали. Но я называла для себя – «ни шагу без мысли». И методические следствия: не надо ребенку поднимать руку и вставать, при усвоении материала лучше, когда дети с места высказывают самые первые мысли – я называла это «обстреливание ответами». Тогда такая свобода была в диковинку учителям начальных классов, но все видели результат и говорили: «Хорошо читают, еще лучше пересказывают, говорящие дети, не молчуны».
Еще мне говорили: «Да-а-а, это вам все разрешают, а нам ничего нельзя. Мы берем у вас что-то, но только потихоньку, об этом говорить нельзя».
Я скажу вам, дорогие учителя, что отвечала в былые времена, это и сейчас может быть вовремя: мне никто не давал бумагу, разрешающую творчество. Но если у вас есть убежденность в своих действиях плюс какой-то положительный результат?– вам тоже можно. Это личная ответственность. Посмотрите, сколько уже перебывало новых стандартов, и все – «к неуклонному выполнению, иначе…». Постоянные перестроения, новые программы – и всегда к ним обязательные указания. Что тут сказать. До последнего дня в школе на все хорошее мне говорили: нельзя. Проще работать по инструкции, и все меньше охотников брать на себя ответственность за учебу ребенка. А это значит, мы теряем красоту профессии учителя. Когда я начинала работать, в классе сидели 47 человек, а зарплата была 57 рублей. И никто не говорил: как платят, так и работаем. Была огромная увлеченность.
Увлеченность учителя – это красота профессии, ее смысл и суть.

Виктор Федорович Шаталов:  

– Дорогие мои коллеги, ученики, внуки, правнуки! Я только что с поезда – приехал, чтобы побыть с вами некоторое время, чтобы вы получили на этих чтениях то, чего ждете. Из тех людей, кого вы видите на этой фотографии на сцене, многих уже нет на свете, да и нас – почти нет, но не в этом дело. Здесь далеко не все, это только ядро педагогики сотрудничества, а были еще десятки, сотни учителей-подвижников, чьи имена сегодня не вспоминают, хотя они умели и знали, как дать детям на своих уроках нравственную закалку и запас оптимизма на всю оставшуюся жизнь, – знали, как учить по-настоящему. Сегодня я пишу об этом в своих книгах, я хочу документами показать все гонения, которые пришлось пережить энтузиастам.
А это было сильное поколение. Вспомнить условия, в которых мы формировались: оккупация, сгоревшие улицы, убитые люди и «готт мит унс» на алюминиевых бляхах – донецкая Хатынь. Потом дым ушел, а мы остались; 70 лет прошло, я учу детей, преподаю студентам, пишу книги. По-прежнему веду семинары для учителей. И тут оказывается, что теперь преподают математику, не зная самой математики, сами учителя признаются, что четко, ясно говорить не умеют. Эти «пробелы» даже незаметны, пока до обучения по Шаталову не дошли. Вот вам и «именная» методика: базы-то нет.
Знать, хотеть, уметь – вот что надо учителю. И пускай сегодня нововведения?– прерогатива не частных лиц, а государства, все равно никому, кроме учителя, не дано это: верить в ребенка и при малейшей возможности давать ему высказаться, чтобы над ним не висел страх оценки, страх отчуждения и осуждения. 

Записала Варвава Чканникова