Как будет «морж»?

Сегодня я даже рисовала,  и это было странно – рисовать  что-то не на доске,  чувствуя гвалт за спиной,  но на листе, пастелью, похожей на сухой мел. Пастель ломалась,  я рисовала быстро и неаккуратно, но так приходила в себя.
Вспомнилось, как мы с детьми  ходили в театр на «Трое на качелях». Сперва они спрашивали, где качели, но утешились «волшебным холодильником», который,  как волшебная лампа Аладдина, выдает все, что ни попросишь. Волновались весь спектакль: почему они только сигареты,  шоколад и спрайт там нашли? Там надо было торт или курицу заказать! Нет, надо же убедиться, что холодильник волшебный!
Вспомнилась защита их проектов. Что сказать про это до-о-олгое мероприятие? Пытка та еще: сидишь и молчишь полтора часа, пока твои дети барахтаются в неглубоких волнах моря знаний. Молчаливо наблюдать за их утопанием очень сложно. Не сильно скучно, но и не сильно весело. Когда-то мой одноклас­сник Лева поступал в первый класс и его мама подглядывала в дверную щель, и когда увидела, что Лева не может пропрыгать на одной ноге по классикам, ворвалась в класс: «Лева! Смотри! Это же так просто!» – и запрыгала, запрыгала. Так же и я постоянно подавляла в себе желание прыгать – не за всех, но несколько раз. Не сумела я все предугадать.
Лучше всех получилось у Д. Его речевые ошибки пару раз щелкнули по мне током, но в целом было неплохо, т.к. он писал по литературе, а там доказывать ничего не надо. У меня с этим так плохо, что я когда-нибудь сдамся: не хочу ничего доказывать. Вот он и попался на Пушкине, который «не был в тех местах, которые описывал, когда работал над ”Евгением Онегиным“», – это было из книжки списано, а не придумано, но эта книжка должна была лежать рядом, с закладкой. Не лежала.
 Н. отвечала на вопрос «кто вообще эти “мы” в вашей работе?», отвечала честно:
– Я и Анна Андреевна!
– Вы собрались в Грецию?
– Ну... мы бы не против, если бы...
– А что значит «обнаружение Трои под холмом...» – это буквально?
– М-м-м, сейчас-сейчас, это... это у каждого должна быть своя Троя! Вот!
Вывернулась. А я оценила все свои промахи и порадовалась, что косяков собрала больше, чем дети – это радует.
Зато как мы готовились! «Почему вы не можете ответить на эти вопросы?» – «Потому что надо было книжку прочитать, а я ведь не прочитал»... «Я просила вписать книги в скобки, где они?» – «Ой, я их забыла что-то»... «А где ваша работа?» – «Она есть, но я не могу вас к ней допустить, так как мне нужно сперва ее увидеть, понимаете?»… «Что ж, можете написать речь, раз не написали работу». – «Я просто не знаю, как собрать, у меня много-много кусочков, но как их соединить, я не знаю».
…Вспомнилось, как однажды отобрала у М. плоскогубцы. Или пассатижи. Не знаю, не имею удовольствия знать. Главное, М. такой ма-а-аленький, а эти самые... были такие большие, и вместо того чтобы извлечь их из детских рук и вслух изумиться: «Ой, что это, а?!» – я просто подняла их вверх и сказала, что применю это к Р. и к Ш. на последней парте. Так вот: эти пассатижи (или плоскогубцы) сгладили мне половину урока. Как и все другие «посторонние предметы», я положила их в свою сумочку с бантиком, а в конце урока выдала обратно.
…И такой был момент: третий класс наконец-то выучил «By the waters of Babylon», и мы смогли это петь, тут Б. вдруг спросила:
– А зачем вавилоняне заточили израильтян в этой своей башне?
На самом деле это я им нарисовала на доске город с башней, чтобы было понятно, и вот говорю:
– Ну зачем вообще враждующие страны берут пленников, конечно, чтобы сделать из них рабов.
– И все равно все это очень странно, – медленно покачала головой Б., обмусоливая кончик карандаша, чтобы вывести странные терема – в альбомах детей мои город и башня выглядели как помесь Василия Блаженного и Спаса-на-Крови.
…Провал мой вспомнился: в 1-м классе все принесли любимую игрушку, и у А. был морж. Божественно прекрасный морж с воистину замшевой мягкостью складочек, с плавным изгибом спины, двумя белоснежными бивнями и мягкими карими глазами.
– Как же тебя зовут? – вдруг спохватилась я.
– Она не настоящая англичанка, – сказал вдруг кто-то в наступившей тишине, – она бы знала, как будет «морж».
Несмотря на то что никогда не утверждала, что была хоть раз в Англии, я была задета за живое. Ближе к концу урока я вдруг хлопнула себя по лбу и заорала: «Walrus! walrus! Я вспомнила! – «walrus!»
…И такой момент: я ходила на дом заниматься с Н., там ее младший брат встречал меня с большими почестями – сперва изображал трупик под одеялом, изредка вдыхая; а через полчаса выскочил уже в палатке-одеяле с воплями. Когда он явился уже без одеяла, то вид его заставил меня восхищенно охнуть: на нем была шляпа (или две, не помню), в руках у него были чемодан и меч-швабра, а на груди – мигающий красной лампочкой значок в виде сердца. И только когда он долбил клювом (клюв из днярожденьешного колпачка) Н. по голове, я просила его не мешать. И только когда мы с Н. дошли до рисования, ему уже не хотелось шуметь, он сел с нами.
А под самый конец было: рано утром мы ездили на аллею тополей, посаженную выпускниками, ушедшими на фронт.
– Тут каждый тополь – живой человек! – убеждала я, а сама думала: «Ну вот и все. Я честно сделала все, что могла. И больше петь не могу.
По крайней мере в этом учебном году».
…Дважды водила детей к Вечному огню. Во второй раз я попросила тех, кто уже тут был, просветить тех, кто не был. Рассказывали Л. и Д., но в конце выступления М. прибежал откуда-то из голубых елок:
– А капсула – это чё?
– Ты не слушал, что ли?! – завопила Д. – Мы только что все рассказали! И про медальон, и про капсулу!
– Терпение, – кротко промолвила я, а потом включила голос: «Группа крови, М.!»
Он на секунду запнулся, а я – холодно:
– Мы вас не спасем.
Называю каждого по имени, ответы разнообразием не отличаются: вторая положительная, вторая положительная. Пристыдила тех, кто не знал.
– А у вас какая? – хмуро спросили дети.
– Четвертая, – говорю.
Дети почему-то удивились, а я заметила, что моя им не подходит, зато их мне – в самый раз. Мысленно отметила, что некоторые из них умудряются ее пить невзирая на медицинские противопоказания.