Один на один с веком

В начале мая в Москве состоялась церемония награждения победителей XII Всероссийского школьного конкурса «Человек в истории. Россия – XX век»,который проводит Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитноеобщество «Мемориал». Из нескольких тысяч работ жюри отобрало 27, составивших сборник
«Пути следования. Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века»*.Авторы работ – ученики старших классов из деревень, сел, малых и крупных городов. Они одновременно и исследователи, и родственники, земляки тех, о ком пишут. Благодаря этой пространственной и кровной близости в исследованиях открывается то, что не скажут, не покажут стороннему человеку, о чем молчат, не желая вспоминать. И из прямой речи дедов и прадедов, бабушек и прабабушек составляется многоголосое исповедальное полотно. А серьезность, с которой авторы делают свою работу, обещает книге долгий век и благодарных читателей.

«Пути следования» – пути исследования; игра слов напрашивается сама собой; но за таким научным, методологическим ходом встает сюжет более значительный. Российская история ХХ века такова, что ее динамическая топография – маршруты ссылок, депортаций, вынужденных миграций, эвакуаций, военные дороги – существует и в пространстве метафоры; «в поле бес нас водит, видно, да кружит по сторонам».
Эшелоны, теплушки, вокзалы, пунктиры маршрутов двояки: это и действительные пункты движения, пребывания, и косвенный слепок исторической реальности в смысле ее движущих сил, как осознанных, так и стихийных; наблюдение за «путями следования» позволяет увидеть тонкий многослойный рисунок: страна попыталась совершить глобальное движение в истории, завершить ее построением социализма, и этот шаг (удавшийся или нет, второстепенно), стронул, привел в движение, в подвижное состояние людей, их сознание, культуру, быт, политику, все составляющие жизни личности и общества.
Ведь не только воля государства отправляла людей куда-то – становящееся государство само находилось во власти исторической динамики (отчасти им спровоцированной), которую оно старалось оседлать, отсюда – весь временной дискурс 20-х и 30-х годов, попытки догнать время (пятилетка в четыре года), «срезать», как «срезают» изгиб дороги, путь развития, совмещая модернизационный пафос передового учения и крепостнические средства принуждения, противоречащие друг другу.
Разноплановые, разнохарактерные явления, которые порождались одновременно и государственными задачами, и процессами, обусловленными культурой, предшествующей историей, – индустриализция, переход от аграрного общества к городскому и пр., – накладывались друг на друга, лишь частично поддаваясь управлению.
Состояние разрухи, диагностированное Булгаковым, длилось, менялись только формы его проявления, и страна жила в чересполосице скрытых и явных противоречий исторического свойства. Можно сказать, что в стране продолжались сразу несколько латентных гражданских войн: ценности интернационализма и начинающиеся преследования по национальному признаку, декларация «власти Советов» и курс на авторитаризм, стремление деревни, получив землю, жить традиционным укладом, и коллективизация, «право народов на самоопределение» и зарождающаяся советская имперскость, делающая большевиков наследниками Романовых, многое другое – все спорило, все «билось» друг с другом.
«Люди оказались выброшены из своих биографий, как шары из бильярдных луз», – писал Мандельштам. То есть, оказывается, биографию создает не просто последовательность житейских событий, а сопоставленность этой последовательности с чем-то большим, создающим некие событийно-временные вешки, знаки и язык написания биографии.
В этом залоге у человека конца XIX века могла быть биография, а у человека 20-х и 30-х годов ХХ века – одна «голая» судьба без биографии; биография есть движение человеческой жизни относительно культуры и истории, движущихся (в образном смысле) с меньшей скоростью, а когда история как бы сходит с ума и значительно ускоряется, человек остается без защиты биографии, те силы, что прежде были смягчены, опосредованы устойчивостью быта, культуры, государственности, начинают воздействовать на него непосредственно; и снова вспоминается динамика, эмоциональный заряд пушкинского стихотворения: «Кто они? Куда их гонят?».
«Пути следования» – силовые линии неразрешимых противоречий большевизма, большевизма как некого ответа на вопрос о том, какой быть России, как справиться с ее глобальными проблемами. Эти пути во многом, но не полностью продиктованы именно спецификой советской власти; некоторые имеют гораздо более давнюю «традицию».
Однако нас, если иметь в виду название конкурса – «Человек в истории. Россия – ХХ век», – будет больше интересовать, что же происходит с тем самым человеком «без биографии»; как большие «пути следования», обусловленные эпохой, подчиняют себе малые пути жизней, выхолащивая содержание этих жизней, сводя его – в пределе – к подневольному перемещению из точки А в точку Б; как возникают поколения, являющиеся таковыми лишь в календарном, а не в социокультурном плане.
Поколение в полном смысле слова – как активная сила – рождается в тождестве общественно-политических идей при различии, максимальной дифференциации частных существований, достаточно свободных от быта и формирующих разностороннее, «богатое» поле интересов, преломляющихся в идеях, служащих для них, условно говоря, питательной средой.
Если смотреть под таким углом, «поколенческая» история России носит сословный характер; к примеру, для дворянства отсчет поколений можно вести с гораздо более ранней точки, чем для крестьянства, хотя крестьянство «старше» дворянства.
СССР же – вообще «могила поколений»; в 20-е и 30-е годы было слишком много линий разобщения между людьми, военное поколение так и не дооформилось, потому что в нем, как навечно зачисленных в списки части, было больше погибших, чем живых; и только «шестидесятники» – не случайно именно такое название-самоназвание – стали, по сути, первым советским поколением.
Поэтому наш не сказать герой – спутник, водитель – просто человек; тот самый «человек в истории», оставшийся один на один с большими событиями века.
Вот что пишет (цитируем сборник) в 1924 году учительница из «бывших», дочь морского офицера, никак не могущая «встроиться» в новую жизнь, найти работу, жилье (добавим, что и новая жизнь никак не может найти себя – только что открытые учреждения закрываются, инструкция сменяет инструкцию и пр.):
 «Претерпела тут ряд хождений по мукам, но теперь стало как будто немного легче жить. Хорошо уже то, что мы переселились в свою комнату, если можно только назвать комнатой то помещение, которое мы занимаем… Это часть класса, отгороженная стеклянной перегородкой. Она достаточно просторна для нас, но имеет тот недостаток, что нам с сыном приходится оттуда уходить в 8 часов утра из опасения, что сын может нарушить тишину и спокойствие во время классных занятий. После 12 мы имеем право возвращаться».
А вот цитата из книги того же времени, из «Замка» Кафки, написанного в 1921– 1922 годах. «…В таком случае, – сказал учитель, – мне остается только изложить вам ваши служебные обязанности. <…> За это вы получаете право жить в одном из классов, по вашему выбору, но, конечно, когда уроки идут не в обоих классах одновременно, и если вы находитесь в том классе, где начинаются занятия, вы должны тотчас же переселяться в другой класс».
Это не просто сюжетное совпадение; ситуационная калька; герой Кафки как раз и пытается «прочесть» реальность Деревни и Замка, найти пространственную точку, совпадающую с точкой понимания, из которой хотя бы ограниченно можно было уяснить законы устройства окружающего вывернутого мира; но каждый шаг лишь усугубляет сложность понимания, заставляет странствовать в замкнутом – невольный каламбур – пространстве, постепенно разуверяясь даже в себе самом.
И этот беженский, сиротский ночлег в школьном классе – он лишь символ абсолютной смешанности значений, гонимой жизни, невозможности остановиться, найти себя, «черт-знает-куда-посланности», как писал в военном дневнике Юрий Нагибин, под знаком которой для множества людей прошла первая половина ХХ века.

---

* Пути следования. Российские школьники о миграциях, депортациях и эвакуациях ХХ века. М.: Мемориал; Новое издательство, 2011